Земные наши заботы

не прихоть, а стремление иметь больше хлеба в стране побуждает ежегодно

расширять посевы зерновых. Это стремление подкрепляется планом — посеять как

можно больше. Под пар — что останется. В хозяйствах так и эдак прикидывают,

засеют заданную площадь зерновыми, кормовыми часть займут. А что же под пар

останется? А почти ничего.

Однако год выдался добрый, урожай всюду удался на славу и без паров,

собрали — сколько никогда не собирали. Хорошо, что посеяли много, в выигрыше

оказались. После этого и вовсе забываем про пар: мол, и без него одолеем

невзгоды, и без него умеем при любых погодных условиях...

Что-то подобное часто случалось и с орошаемыми землями: в благоприятные

годы успокаивались, забывали о них, дождевальное оборудование забрасывали, а

в засуху спохватывались, начинали срочно изыскивать насосы и трубы, чистить

запущенную сеть оросительных каналов, монтировать где только можно

передвижные насосные станции, чтобы спасти — чего бы это ни стоило!— урожай.

Тут же начинали разрабатывать на будущее и планы орошения. Но постепенно

засуха забывалась, забывали и про планы. До следующей беды. Так продолжалось

до тех пор, пока не сказали с трибуны партийного Пленума: надеяться на авось

нельзя, нужна научно обоснованная программа мелиорации земель. С тех пор

мелиорация (для засушливых районов — орошение, для районов с избыточным

увлажнением — осушение) и стала составной частью наших практических мер по

дальнейшему развитию сельского хозяйства. В результате уже сегодня миллионы

и миллионы гектаров земли не подвластны ни засухам, ни проливным дождям.

Случается, конечно, что и сейчас «забывают» включать дождевалки или

почистить дренажную сеть, но это лишь рецидивы бесхозяйственности, а не

правило.

К сожалению, взгляд на пары остался прежним: мы смотрим на них как на

земли, зря прогуливающие.

— Это только кажется, что земля под паром пустует. Нет, она силы

накапливает, которые отзовутся хорошими урожаями в последующие годы, — не

устает убеждать (моих слушателей Терентий Семенович Мальцев и в вольных

беседах, и с трибун.

Однажды, а было это в самом начале шестидесятых годов, когда гонение на

пары обрело особенно острые формы, Мальцев вышел на трибуну зонального

совещания, чтобы сказать ратовавшим за полную ликвидацию паров: «Вы

ошибаетесь, и ошибка ваша до добра не доведет». От него добивались отречения

от своих убеждений, всячески побуждали прислушаться к мнению других ученых.

Нельзя же, право, одному шагать не в ногу. На настойчивые требования эти,

которые продолжались битый час, Мальцев, оказавшийся в полном одиночестве,

упрямо и твердо повторял: «Вы ошибаетесь...»

Размышляя над этим поступком, продиктованным высоким чувством

гражданского долга, я вспомнил слова уже известно нам А. Н. Энгельгардта,

которого Мальцев чтит как одного из умнейших российских земледельцев. В

знаменитых «Письмах из деревни» Энгельградт высказал мысль, которая одним

покажется спорной, другим — верной от первого до последнего слова. Он писал:

«Мне все кажется, что профессор, который никогда сам не хозяйничал, который

с первых дней своей научной карьеры засел за книги и много, если видел, как

другие хозяйничают... который не жил хозяйственными интересами, не

волновался, видя находящую в разгар покоса тучу, не страдал, видя, как

забило дождем его посев, который не нес материальной и нравственной

ответственности за свои хозяйственные распоряжения, — мне кажется, что такой

профессор, хотя бы он и прочел все книги, никогда не будет чувствовать

живого интереса к хозяйству, не будет иметь хозяйственных убеждений,

смелости, уверенности в непреложности своих мнений, всего того, словом, что

дается только «делом».

Именно эта мысль и побудила меня вот на какие раздумья. Почему Мальцев на

протяжении всей своей жизни, а она была наполнена самыми разными, порою

драматическими событиями, ни разу не спасовал, не оробел, не отступил, ни

разу не шарахнулся из одной крайности в другую? Бывало, с ним не

соглашались, выводы его оспаривали, но он, убедившись в правильности своих

выводов, шел дальше. Что же укрепляло его волю? Уверенность в неминуемом

торжестве добытой истины? Должно быть, да. Иначе, читая Белинского, он не

подчеркнул бы вот эти строчки:

«Дурное, ошибочное понимание истины не уничтожает самой истины».

И еще:

«На чьей стороне истина, рассудит время — великий и непогрешимый судья

всех умственных и теоретических тяжб».

Или вот на что обратил внимание Терентий Семенович в сочинениях Ромена

Роллана:

«Чтобы видеть смысл в какой-нибудь деятельности и науке, надо видеть

смысл и в самой жизни».

И вдруг слышу от Мальцева:

— Я не на опытной делянке хозяйствовал. Я хозяйствовал на колхозном поле

и должен был крепко подумать, прежде чем отказаться от чего-то или

предлагать что-то. Любая ошибка тут же сказалась бы не только на моем

авторитете, а на благополучии всех колхозников, доверивших мне свое поле и

судьбу. Авторитет мой — шут с ним, куда страшнее оставить без урожая, без

хлеба весь колхоз и колхозников.

Напомню, Терентий Семенович Мальцев, почетный академик ВАСХНИЛ, ученый с

мировым именем, ни на один день не освобождал себя от должности колхозного

полевода, от ответственности за урожай на колхозном поле. Впрочем, в борьбе

за этот урожай, за повышение плодородия колхозного поля и рождался Мальцев