Зеркало чужой души

– Я не пью сладкий, не перевариваю корицу, – спокойно произнес он. – Я уже тысячу раз говорил тебе об этом, – он задвинул ведро и уткнулся в документы.

Эва нахмурилась. Она обхватила себя руками:

– Ты непробиваемый! Ты совсем отвык от женской ласки, забыл, как обращаться с женщинами, – с упреком произнесла она.

Рейнальдо хмыкнул:

– Я умею обращаться с женщинами, – парировал он.

– Покажи и докажи, – тут же ухватилась за его слова Эва, мгновенно забыв об обиде.

– Поверь, – он все-таки взглянул на нее, – моей женщине мне не нужно ничего доказывать.

Эва нахмурилась:

– Ты мне изменяешь? – в ее голосе зазвучали гневные нотки. – Ты мне изменяешь, в то время как я храню себя для тебя, и смеешь мне говорить об этом прямо в лицо?! – с возмущением спросила она.

– Эва, – Рейнальдо бросил ручку, которой делал пометки в договоре. – Такие разговоры неприемлемы у нас с тобой! Ты не должна мне говорить такие слова! – его жесткий голос хлестал ее по щекам, отчего она раскраснелась.

– Я заявляю тебе, что храню себя для тебя! – она смотрела ему прямо в глаза.

– Я твой крестный отец! – Рейнальдо встал.

В кабинете воцарилось молчание, всего лишь на мгновение.

– Ты как крестный отец поедешь со мной кататься на лошадях? – выпалила она, смягчив тон и сменив тему.

– Я уже сказал, что занят, – Рейнальдо покачал головой и сел.

– Ты хочешь, чтобы я одна поехала? – спросила она.

– Попроси Максимилиано составить тебе компанию, вам обоим нужно проветриться, – заметил он.

– Макс последнее время стал очень скучным, – Эва пододвинула кресло и присела напротив него.

– С каким пор ты считаешь Макса скучным, – Рейнальдо пытался читать документы.

– С тек самых, когда у него начали расти усы, – рассмеялась Эва.

Рейнальдо улыбнулся. Эва облегченно выдохнула.

– Я помню, как ты учил его бриться, – она улыбалась.

Рейнальдо посмотрел на нее, не приподнимая головы от документа.

– А помнишь, как он первый раз порезался, а ты бегал, как умалишенный от вида его крови, – рассмеялась она. – Ты готов был вызвать скорую! – она смеялась, поставив локти на стол, положила подбородок на ладони.

Глаза Рейнальдо покраснели.

– Ты всегда выходные проводил с нами. Поедем все вместе, как в детстве. Ты, я и Макс? – предложила она.

– Надо спросить у Максимилиано, – голос Рейнальдо сел от нахлынувших на него воспоминаний.

– Я его уговорю, – Эва улыбнулась.

Рейнальдо кивнул. Она понимала, что он не согласился, но лед тронулся. Маленькими шажками и она приручит его, своего большого мужчину. Она сидела с ним рядом и смотрела на него глазами, полными обожания.

– Я не допущу, чтобы она вновь причинила тебе вред, – прошептала она.

Рейнальдо замер, он подчеркивал фразу, которую нужно было исправить.

– Мы не будем с ней работать, – так же тихо продолжила Эва. – У нее нет права появляться тут после всего, что она сделала.

Рейнальдо молчал, он пытался читать документ.

– Ты смог бы с ней работать после всего, что случилось? – улыбка уже давно сошла с ее губ. – Из твоего окна виден ее кабинет, – заметила она. – Почему папа просто закрыл его, запретив в нем что-то менять?

Рейнальдо дочертил линию и поставил восклицательный знак, нарисовал стрелочку вниз, обвел пару слов и стрелкой определил, куда их переставить.

– Ты работай, – кивнула Эва, – а я сберегу твой покой.

Рейнальдо скрипнул зубами. Он мечтал о покое, мечтал о спокойствии, но все его мечты разрушились в одно мгновение. Он понимал, что должен был что-то сделать и делал. Он должен был защитить сына, чего бы ему это не стоило. Ведь он так и не сказал ему. Не сказал, что их брак трещал по швам, что они были в процессе развода. Он многое своему сыну не сказал, позволив боготворить ему его мать, изменявшую ему с мужем Оливии…

…что-то в ней изменилось, когда она взяла нож, Оливия поняла, что не в состоянии была убить его. Он просто не могла лишить жизни своего мучителя… почему в прошлом у нее получилось, почему сейчас, когда этого требовали обстоятельства, она отступила? Что с ней случилось? Она медленно поднялась с колен, практически не чувствуя ног.

Тысячи иголок впились в стопы. Кровь с трудом протискивалась по венам и сосудам. В висках стучало, отдавая в груди, сердце щемило. Она чувствовала себя отвратительно и эта вонь… она пропахла им насквозь.

«Сегодня без душа, так пойдешь!» – всплыли его слова. Он лишил ее маленький радости – душа. Всегда после насилия, он позволял ей купаться у него в душе, всегда смотрел на нее, как она купалась. Он был прав, она не в состоянии этого забыть, не в состоянии стереть из памяти. Он впечатал себя в нее. Он стал частью ее тела и души. Двадцать лет – это половина ее жизни, если не считать три года. Ей было всего двадцать три года, когда она попала в тюрьму. Совсем еще юная, но уже познавшая измену мужа, заявившего о разводе, в то время, как она сообщила ему о беременности. По глупости подписала документ, дающей ему право распоряжаться ее фирмой, они тогда вновь повздорили с Артуро, который был против руководства ее мужа и был прав, ее брат был прав. Ее муж хотел отобрать у них все, он и его любовница, которая ждала от него ребенка.

Оливия пошевелила пальцами ног, боли уже не ощущалось. Встав, она сняла штаны и рубашку, подошла к раковине. Он не позволил ей искупаться, так уже было, не раз, и она мыла части тела, нагнувшись над раковиной.

Как бы повернулась ее жизнь, если бы она не вышла замуж, если бы не подписала доверенность, если бы не бросила дротик, если бы не нажала на газ. Столько роковых ошибок, отдаливших ее от сына, от маленького Санти, теперь уже совсем взрослого. Она всхлипнула. Такого же, как она, еще совсем юного. Ее сыну всего двадцать три года. Она как девчонка влюбилась в Маркуса, намного старше ее. Потом появилась Вероника с мужем. Уже в тюрьме она поняла, что Маркус и Вероника давно состояли в отношениях, у них были свои планы, которые так губительно сказались на жизни Оливии, Рейнальдо, Артуро, Сантьяго и Максимилиано. Порой она задавалась вопросом, Рейнальдо – настоящий отец Максимилиано или нет.

Два темноволосых мальчугана, ее сын и Максимилиано, они сразу подружились, играли вместе. Оливия попыталась улыбнуться, но лицо исказила гримаса. Это было так давно, что уже лицо сына начало стираться с памяти. Оливия вытерлась грязной рубашкой и надела свежую, такую же большую, выданную ей не по ее размеру. Бросив на пол грязные рубашку и брюки, забралась на кровать с ногами. Упершись спиной об стену, обхватила колени руками, спрятав пальцы ног под тонкое одеяло. Она никак не могла согреться.

Почему он не отправил письмо? Что значили его слова? Остался один день апреля. Она понимала, что никто не придет. Ее мучителя просто переводили, увольняли или еще что-нибудь, никто никогда не выпустит ее из этой камеры. Никогда. Оливия закрыла глаза, она устала думать. У нее было предостаточно времени для этого. Она не хотела, но мысли роем крутились в голове, будоража итак воспаленное сознание.

Она не сразу услышала лязг, скрип, лишь когда свет ударил в глаза, она встрепенулась, а сердце остановилась на миг, а потом забилось с такой силой, что она не слышала, что ей говорили. Она просто смотрела на надзирателя и его двигающиеся губы.