Жало белого города

Я не решался взглянуть на фотографии мальчика и девочки, предпочитая думать, что этого и не потребуется. Да, я иногда веду себя по-ребячески.

И все же собрал в кулак все свои запасы выдержки и разложил фотографии на столе.

Мы отобрали те, где открывался лучший угол осмотра, и снова увидели ту же сцену: дети лежат вплотную, касаясь щек друг друга.

– Похоже, с того раза все и началось, – вслух размышлял я. – Это было первым преступлением затем он оттачивал свое мастерство, чтобы дойти практически до совершенства, в чем мы убедились в эти дни. Но основные элементы присутствовали уже тогда: обнаженные пары, утешающие друг друга, пчелы, тис… Интересно, запускал ли юный Нанчо пчел жертвам в рот? А может, травил их тисом? Тела обгорели до костей; неудивительно, что вскрытие ничего не показало.

– Возможно, этого и не понадобилось. В тот первый раз достаточно было устроить пожар на первом этаже, где стоял бак с топливом. Однако потом он год за годом обдумывал обстоятельства первого убийства и использовал знакомые средства: яд тисового дерева и пчелиный яд, – предположила моя напарница.

– Ты обратила внимание на возраст?

– Какой возраст?

– Дети родились не одновременно, однако с очень небольшой разницей, так что на момент преступления обоим было по пять лет. Венансио и его жена также были ровесниками: оба умерли в сорок пять. Знакомая одержимость возрастом, верно?

– Ничего себе, – пробормотала Эсти.

– В любом случае мне хотелось бы поговорить с кем-то, кто видел пожар собственными глазами, – отозвался я.

Поискав в деле, я нашел имя начальника пожарной команды, который прибыл в пылающий дом, чтобы потушить пожар: Мария Хесус Летона.

– Поверить не могу, – хмыкнула Эсти. – Женщина во главе пожарной команды. К тому же не сейчас, а двадцать лет назад…

– Если ты обратила внимание, эта женщина и написала отчет, обнаружив следы преднамеренного преступления. А криминалисты расследовали это дело очень вяло. Если она жива, мы ее найдем. Было бы интересно с ней побеседовать.

– Поищем в базе данных, посмотрим, что у нас на нее есть. – Эстибалис уткнулась в компьютер. Она с облегчением отвлеклась от ужасов, разложенных перед нами на столе. – Так и есть! Шестьдесят лет, живет, как и раньше, недалеко от Мургии, а занимается – как ты думаешь, чем? Иллюстрирует детские сказки. Ничего себе смена рода деятельности… Что, если позвонить ей и назначить встречу?

Маленький каменный дом Марии Хесус располагался чуть в стороне от деревни, неподалеку от Национального парка Горбеа. Он был переделан из старой водяной мельницы и стоял прямо над рекой Угала. Вплотную к нему до сих пор возвышалось огромное деревянное колесо, и виднелся многотонный каменный диск, который когда-то неустанно вращался, движимый силой мощного речного потока, от которого теперь оставался едва заметный ручеек.

Мария Хесус ждала нас возле раскидистого дуба у входа на свой участок. Чуть в отдалении виднелся кокетливый огородик, так же тщательно ухоженный, как и его хозяйка, улыбчивая шестидесятилетняя женщина. Волосы, тонкие, короткие и седые, напоминали шерстку полевой мыши. Спокойная улыбка человека, который никуда не спешит и не смотрит то и дело на экран своего дорогого телефона, хотя мне говорили, что она неплохо зарабатывает этими своими детскими сказками.

– Добрый день, Мария Хесус. Спасибо, что согласились с нами встретиться, – улыбнулась Эстибалис и протянула ей руку. – Это мой напарник, инспектор Айяла. А я инспектор Гауна.

– Зовите меня Чуса. Хотите чаю из горных трав? Я их сама собираю. Однажды чуть в пропасть не свалилась, – призналась она. – Так что отказываться нельзя, этот чай едва не стоил мне жизни.

– С удовольствием попробуем, – ответил я.

В дом мы так и не вошли. На заднем дворике было просто замечательно! Дул легкий ветерок, шелестели листья – дуба. Мы уселись возле позеленевшего от времени кованого стола.

Чуса подала нам чай, такой ароматный, что, казалось, сама горная свежесть вливается в нас глоток за глотком.

– Что привело вас сюда спустя столько времени, инспектор Гауна? – обратилась она к Эсти. – Вы сказали по телефону, что хотите поговорить о пожаре у Венансио Лопидана в восемьдесят девятом году, верно?

– Признаться, я очень удивилась, обнаружив в этом отчете имя женщины, – улыбнулась Эсти.

Чуса поставила на стол чашку. На лице ее отразилось разочарование.

– У всех один и тот же вопрос: как могла женщина возглавлять пожарную команду?

– Наоборот, Чуса, – мигом возразила Эсти. – Увидев твое имя, я сразу же почувствовала огромное уважение. Представляю, какую нужно было иметь волю, чтобы командовать мужиками двадцать пять лет назад.

Она пожала плечами.

– Мне нравилась моя работа, к тому же я мечтала покончить с бесконечными пожарами в наших краях. В те годы летние месяцы были просто ужасны, то и дело сыпались звонки о пожарах. Я не вылезала с работы. Но после того поджога, когда погибли спящие люди, все посчитали меня сумасшедшей, а чиновники перестали мне доверять. Во время пожаров мне больше не подчинялись, работать стало опасно. Я почувствовала беспомощность и решила все бросить. Сейчас иллюстрирую детские книги. Это гораздо спокойнее.

– Простите, но вы упомянули поджог, когда погибли спящие. Что это значит?

– Да, я так его с тех пор называю. Как только мы туда прибыли, чтобы затушить остатки пожара, я сразу поняла, что это умышленное преступление. Все загорелось мгновенно: кто-то осуществил поджог, потом огонь перекинулся на бак с топливом. Я заметила столько всего странного, что написала отчет и потребовала, чтобы из Витории прислали криминалистов. Но те почему-то не увидели ничего подозрительного. Меня они попросту проигнорировали, и в конце концов я сдалась. С работой получилось еще хуже: меня назвали сумасшедшей и добились того, чтобы я отказалась от должности. Для одних причиной был неисправный кабель; для других – сам Венансио Лопидана, который покончил с собой, порешив всю семью. Но есть очевидные факты, которые в эту картину не вписывались: шел снег, а пижамы детей и родителей валялись внизу, будто кто-то выбросил их из окна. Мне сказали, что это всего лишь грязные и рваные тряпки, а по мне, спящих кто-то раздел. Кто зимой в Исарре спит без пижамы?

– На фотографиях никаких пижам не было, – вставила Эсти.

– Я очень просила криминалистов, чтобы их сфотографировали как улики, но меня не слушали. Сказали, что лучше знают, что делать, и чтобы я не лезла. Для них это тряпки – и всё тут. Но в том-то и дело: валялись эти тряпки в аккурат под окнами спален. Видите ли, я не собиралась заниматься вашей работой, но устроить пожар, подпалив бак с топливом, забраться на первый этаж, раздеть спящих детей, выбросить в окно пижамы, сложить их руки таким странным способом, потом подняться на второй этаж, сорвать ночную рубашку с жены, раздеться самому, выбросить вещи в окно, улечься в постель и снова сложить руки, а затем спокойно ждать смерти… Тогда это самое странное самоубийство, какое только может быть.

– Согласен, – отозвался я.

– Видите ли, Венансио был дикарь, существо крайне примитивное; у таких людей фантазии хватает лишь на то, чтобы взять ружье, перестрелять всю семью, а потом застрелиться самому, сунув дуло в рот. Так они обычно и делают, без особых выкрутасов и игры воображения. Зачем маскировать все это дело под пожар, если собираешься отчалить вместе с семьей в иное измерение?

– Скажи, Чуса: ты знаешь Нанчо, рыжего паренька, который жил вместе с ними?

Она пожала плечами.