Жало белого города

Нанчо машинально сделал шаг назад. Эта сеньора в белой шубе ищет его? Да неужели? Он поднял глаза и взглянул на нее в упор. Он не видел в ее облике ни единой своей черты: худая, с длинным лицом, около рта залегли морщины… Но стоило ей показаться на их улице, как в воздухе сразу запахло деньгами. Что общего у него с этой незнакомкой?

– Сеньора, я знаю, что говорят обо мне в деревне, с – меня хватает и этого. Если вы тоже пришли сюда по-смеяться…

– Нет, сынок! – в ужасе перебила его Бланка. – Я приехала не смеяться над тобой, ни в коем случае. Мне нужно, чтобы ты подтвердил, что ты и есть тот самый ребенок, которого отдали на усыновление, потому что я его мама и сама разрешила его забрать. Но теперь я хочу, чтобы, прежде чем я исчезну, все было в порядке. Я могу пройти?

– Давайте лучше выйдем на дорогу, сеньора, здесь плохо пахнет, к тому же вы можете испачкать шубу… Идемте к тому тису, я там обычно сижу, когда хозяин не дает мне работы. – Парень покраснел: он еще ни разу в жизни не разговаривал с такой нарядной дамой и не знал, как себя с ней вести.

Они молча двинулись по грязной дороге, обходя лужи талого снега. Нанчо смотрел себе под ноги, Бланка пристально рассматривала его.

– Это здесь, – сказал он, когда они подошли к высокому дереву. – Я люблю посидеть под этим тисом и о чем-нибудь подумать. Раньше это дерево украшали наши предки, знаете?

– Ты прилежно учишься? Любишь историю? Твой брат Тасио обожает историю, он хочет стать археологом. С его-то головой никто не сомневается, что он будет лучшим из лучших.

– Мой брат?

– Да, у тебя два брата-близнеца. Они похожи на меня, а ты, точная копия твоего отца.

– Моего отца? – Парень сглотнул. – Вы имеете в виду моего настоящего отца?

«Так, значит, у меня какой-то другой отец? Не тот, который себя так называет? Может быть, тот другой и обращался бы со мной по-другому».

– Твоего настоящего отца звали Альваро Урбина, он был моим врачом в Витории. А после родов исчез. Я всегда подозревала, что в его исчезновении виноват мой муж, но у меня нет возможности это доказать. Мне незачем что-то от тебя скрывать, хотя я еще ни разу ни с кем об этом не говорила. Мы отдали тебя в другую семью, потому что ты слишком похож на доктора Урбину, а муж был очень – влиятельным человеком, и не допустил бы, чтобы ты остался жив.

– Погодите, погодите. Вы говорите, что меня отдали этой семье, потому что я родился рыжим? А двое моих братьев, они росли рядом с вами?

Снова они, снова эти рыжие волосы… Он их ненавидел. Ненавидел, что отличается от остальных. Ребята в Исарре, когда хотели над ним поиздеваться, называли его «Кукуруза». А теперь эта сеньора говорит, что от него пришлось отделаться, потому что он родился рыжим. А он-то всю жизнь спрашивал себя, что он такого сделал, что родители его бросили… Так вот в чем дело! Во всем виноваты проклятые волосы.

Бланка покраснела от стыда. Ее сын злится, и со всех точек зрения он прав.

– То, что я с тобой сделала, было самое настоящее преступление, и скорее всего, это я виновата в гибели твоего настоящего отца. Слишком много грехов на моей совести, я не могу нести на себе такой груз… Я приехала тебя забрать, отдать тебе часть наследства, которая по праву тебе принадлежит. У меня неоперабельный рак, и времени осталось не так много. Я вернусь на следующей неделе с адвокатом. Ничего пока не говори родителям. Я за тобой приеду и сама поговорю с твоим отцом; я хочу, чтобы ты жил со мной и братьями в Витории, в нашем доме на бульваре Сенда, как и положено. Став моим законным сыном, ты унаследуешь свою долю моего состояния. И дай мне паспорт, чтобы ускорить формальности.

– У меня нет паспорта, сеньора; отец не стал его оформлять, поэтому я не могу водить машину нигде, кроме Исарры. Водительских прав тоже нет, хотя рулю я с десяти лет. – Он кивнул на старый «Рено 4», припаркованный на возвышенности чуть в стороне от дороги.

Бланка посмотрела на него в ужасе.

– Как это – нет паспорта? Скажи, а в школу ты ходил?

– Мне не разрешили, хотя я хотел. Родители всю жизнь заставляли меня вкалывать на пасеке. Читать я научился сам по старым журналам, которые давала мне Эрмохенес, которая завивает волосы маме. Зато у меня есть друг, – сказал он с гордостью. – Сын школьного учителя. Он дает мне почитать книги, которые сам уже прочитал, я прячу их под камнями возле ульев, чтобы папа их не видел. Он не большой любитель чтения; говорит, что книжки забивают голову всякой ерундой и можно возгордиться…

– Ты когда-нибудь был в Витории?

– Да, на День Сантьяго, мы там покупали чеснок. И на ярмарке в праздник Белой Богородицы, где я при-сматривал за… – Он хотел сказать за «братом и сестрой», но даже им самим не нравилось, когда Нанчо называл их братом и сестрой. – За Идойей и Андони, младшими детьми папы и мамы. Мне не разрешают отлучаться по вечерам, говорят, что в позднее время по улицам шатаются одни пьяницы.

– Я увезу тебя с собой в Виторию, если ты захочешь – уйти из этого дома. Ты должен познакомиться с настоящими братьями, Игнасио и Тасио. Сначала я поговорю с ними и расскажу им твою историю – они не знают о твоем существовании.

– Сеньора… – перебил он Бланку. Ему показалось, что голова вот-вот лопнет. – А как же мои папа и мама? Я их не обижу?

– Скажи, Нанчо: твои родители с тобой хорошо обращаются?

– Я ем с ними за одним столом, и мне есть где спать, – ответил Нанчо. Он был унижен собственным ответом, но равнодушно пожал плечами, делая вид, что ему все равно.

– Сынок, они хорошо с тобой обращаются? – настаивала Бланка. Она взяла в свои ладони его лицо и внимательно посмотрела в глаза. Заметила, что под левым глазом у парня темнеют следы давнего синяка, которые он старательно прикрывал челкой. Смотреть на этот синяк было гораздо больнее, чем ощущать боль в собственном теле.

«Что за жизнь у тебя тут, сынок…»

– Это наши дела, сеньора. Не хочу говорить плохо о папе, – сказал Нанчо, убирая ее руки от своего лица.

– В деревне говорят, что они обращаются с тобой не как с сыном: для них ты батрак, рабочая сила.

Нанчо покраснел до ушей. Так оно и было. Это началось после рождения его брата и сестры: их ждали, а его нет. До тех пор родители растили его как собственного сына, даже разрешали называть их папа и мама. Но с того дня, как мама вернулась от врача и с порога завопила, что беременна, жизнь для него изменилась навсегда.

– Значит, вы все-таки за этим пришли? Посмеяться надо мной, сделать еще больнее? – вспыхнул парень, – стараясь прогнать дурные воспоминания. – Знаете, сеньора, мне хватает того, что у меня есть, а сейчас я опаздываю, надо доставить заказы. Если отец узнает, что я не отнес банки с медом в супермаркет «Аврора», он меня изобьет.

Бланка с трудом себя сдерживала. Что эти негодяи сделали с ее ребенком?

Она подошла к юноше, чей рост оказался чуть ниже ее, и взяла за подбородок, заставив смотреть себе в глаза.

– Сынок, я через все это прошла еще до твоего рождения, и я бы хотела, чтобы ты запомнил то, что я тебе сейчас скажу: когда тебя бьют, твоей вины в этом нет. Твоей вины в этом нет! Понял? Этот человек скажет, что виноват ты. Ему выгодно, чтобы ты остался и продолжал работать, но это не твоя вина.

– Это не моя вина, – покорно проговорил парень.

– Позволь, я обниму тебя, сынок.

– Что-что? – не понял Нанчо.

– Позволь, обниму тебя. Я восемнадцать лет мечтала это сделать. – Бланка не стала дожидаться, когда растерянный парень ей ответит. Она обняла его изо всех немногих сил, которые сэкономила для этой встречи. Нанчо почувствовал тепло белой пушистой шубы и прекрасной женщины, на которую она была надета.