Жало белого города

40. Улица Дато, дом 1

13 августа, суббота

Переговорив с заместителем комиссара, судья Олено выдал разрешение на вход и осмотр квартиры Тасио. Мы с Эсти прихватили с собой пятнадцатикилограммовый таран на тот случай, если придется ломать дверь, уселись в патрульную машину и направились на Дато, где нас уже поджидали несколько журналистов и множество зевак.

Сложно работать, когда вокруг тебя толпа. Эстибалис надела балаклаву и, когда я собрался вылезать из машины, протянула мне другую, такую же. Надевать ее не хотелось, к тому же рост все равно меня выдавал, однако в конце концов я сдался.

Вход в подъезд, с одной стороны от которого располагался магазин Барбур, с другой – лавочка, торгующая французским мылом, представлял собой зеленовато-золотую железную дверь со стеклянными вставками, позволявшими заглянуть внутрь. Я вооружился тараном, однако для начала мы нажали на домофоне латунную кнопку, отполированную временем, хотя знали, что нам никто не откроет.

– Инспектор, думаете ли вы, что Тасио Ортис де Сарате сбежал? – спросил меня один из репортеров, подсунув под нос микрофон.

Я ударил по нему кулаком и вновь нажал звонок на домофоне.

К зевакам присоединялись многочисленные прохожие, они снимали нас на свои телефоны. Кругом мелькали улыбки, чувствовалось всеобщее возбуждение, как будто мы – аттракцион, который можно показывать дома, в баре, на работе.

– Что, Кракен, Тасио тебя обыграл? Считаешь ли ты, что это он убил девушку твоего брата? – спросила крошечного роста журналистка, поднося к моему рту микрофон.

«Это шум, – подумал я. – Это всего лишь шум».

– Позвольте нам заняться нашей работой, – не выдержала Эстибалис. – Если ничего не получится, придется вызвать еще пару патрульных машин и полицейские оцепят территорию, чтобы нам позволили делать свое дело. Так невозможно, – прошептала мне моя напарница.

В конце концов Сезам – точнее, подъезд – открылся, и из-за дверей показалась почтенная дама из тех, кто носит пучок и ходит с тростью.

Увидев наши балаклавы и таран в руках, она попятилась, однако в следующий миг поняла, что происходит.

– Сеньора, вы позволите нам пройти? – спросил я, приподнимая балаклаву, и меня ослепили вспышки мобильных и фотоаппаратов.

– Конечно, проходите, проходите, – сказала она хриплым голосом, которого мы не ожидали от нее услышать.

Отлично: не придется ломать дверь под прицелом множества камер. Старушка пустила нас внутрь и, выйдя на улицу и поулыбавшись камерам, захлопнула за нами дверь. Внешние шумы мигом умолкли. Да здравствует тишина!

Мы поднялись на лифте и, прибыв на четвертый этаж, нажали звонок квартиры слева.

– Тасио! – крикнул я, постучав в дверь. – Можешь открыть? Ты дома?

Никто не отозвался. У Эстибалис кончилось терпение: она ухватилась за ручку тарана, и мы трижды ударили в металлическую дверь.

Удары отдавались даже в зубах, но дверь не поддалась. Мы ударили еще и еще раз, дверь распахнулась, и мы вошли в квартиру Тасио.

Действовали как положено: Эстибалис осмотрела первую комнату справа, я перешел ко второй комнате, затем мы поменялись.

Осмотрели комнату за комнатой. Несмотря на то что квартира была обставлена дорого и со вкусом, за двадцать лет в ней воцарились заброшенность и неуют.

В гостиной я с удивлением обнаружил множество семейных фотографий Тасио вместе с Игнасио: в обнимку, одинаково одетые, как привыкли с детства. Несколько фотографий я переснял на телефон, в основном это были портреты родителей. В будущем они могли пригодиться.

Затем мы перешли в спальню и открыли шкафы и ящики. В шкафах висели костюмы, которые Тасио носил до своего ареста. Кровать была не убрана, что меня удивило, потому что все остальное пребывало в идеальном порядке. На кухне в помойном ведре обнаружились остатки заказанной еды. Я подумал о Тасио: после стольких лет в тюрьме он, разумеется, мечтал выйти на улицу, погулять по городу, а вместо этого был вынужден запереться у себя дома, не решаясь спуститься даже в ближайший бар выпить бокал вина.

Его кабинет – тот самый знаменитый кабинет, где нашли пакет с тисовыми листьями и эгускилором, – судя по всему, активно использовали в последние дни. На блестящей поверхности стола не было пыли, глиняный эгускилор лежал в бумажной корзине, книги по археологии Алавы явно недавно кто-то читал, и теперь они были сложены на одном из углов стола.

– Такое впечатление, что все эти дни он был здесь и не выходил. Это подтверждают техники, которые занимаются его браслетом, – сказала Эстибалис. – Так, а где же браслет, Кракен? Надо срочно его найти. Судя по сигналам, он должен быть где-то рядом.

– Судя по сигналам, он должен быть где-то рядом вместе с Тасио, – поправил ее я, не на шутку обеспокоенный. – Не замурован же парень в стене.

– Мрачный у тебя юмор, – пробормотала Эсти.

На всякий случай она заглянула в одну из ванных комнат и отбросила занавеску, загораживающую ванну.

– Погоди, – сказала задумчиво. – Мне надо кое-что проверить.

Я проследовал за ней по коридору, ведущему в спальню.

Оказавшись в спальне, Эсти приподняла сбитые простыни и нашла его: браслет-локатор, излучающее устройство, похожее на маленькую черную батарейку.

– Звони в Центр наблюдения, Кракен. Похоже, птичка упорхнула, – сказала она, уперев руки в бока.

– Или ее заставили упорхнуть. Гляди-ка.

Я включил свет на ночном столике, чтобы видеть лучше, надел резиновую перчатку и попросил ее подойти к браслету. Он представлял собой что-то вроде электронных часов, но ремешок был аккуратно разрезан каким-то острым инструментом.

– По-моему, это следы крови. Позвони в лабораторию, надо будет проверить. У них есть ДНК Тасио, взятое двадцать лет назад, когда мы нашли сперму в теле девушки. Еще мы можем попросить образец Игнасио и проверить, не его ли это кровь. Но она на внутренней стороне ремешка; я бы сказал, что ее оставил кто-то посторонний, снимая браслет.

– Или он сам, – заметила Эсти.

– Человек не режется до крови, если браслет пристегнут к его ноге. Только кто-то очень неуклюжий может поранить себя резаком, а у меня не сложилось впечатления, что Тасио неуклюж.

– В любом случае давай сделаем звонки и сообщим всё заместителю комиссара. Директор Сабальи ждет от нас новостей. А здесь больше ловить нечего.

– Лучше не скажешь, – обеспокоенно пробормотал я.

– Да, лучше не скажешь.

Я вновь нахлобучил неудобную балаклаву, понимая, что вид у меня в ней совершенно жуткий, и, опечатав взломанную дверь, мы спустились на улицу.