Жаворонок

10

По ходу историй менялась и местность, по которой мы шли. Сначала на берегу ручья начали попадаться кусты и молодые деревца. Чуть спустя берега стали выше и круче, а ручей — теперь уж совсем похожий на реку — оказался в довольно глубокой расселине. А потом деревьев вокруг стало очень много, и это было хорошо, потому что они укрывали нас от снега и ветра. Деревья стояли голые, но, если присмотреться, на них были видны свежие почки — кулачки жизни, готовые вот-вот развернуться зелёными ладонями.

Всё бы было ничего, если бы не темнело. Солнце не выглядывало с самого утра, просто в течение дня дождливая серость сменилась снежной серостью. Поэтому мы не могли не то что увидеть, а даже почувствовать, как солнце опускается к горизонту. Выглядело всё так, будто кто-то медленно прикручивал регулятор освещения.

— Почему мы ещё не пришли? — спросил Кенни.

— Уже скоро. Через несколько минут выйдем к тропе, а там — раз, не успеешь оглянуться, как уже жуёшь сэндвичи с картошкой.

Тем временем берег, по которому мы шли, стал ещё выше. Ручей теперь уже не звенел, а с рёвом нёсся по здоровенным камням. Ни одного спокойного места на нём не осталось, везде, куда ни посмотришь, вода бурлила и кипела. Взглянув на другой берег, я увидел, что ручей пробил себе ущелье с гладкими каменными стенами.

Лететь с берега в воду было высоко, почти как с крыши дома. Чтобы люди не падали и не разбивались, кто-то отгородил тропинку от обрыва деревянным заборчиком.

Снег перестал или, точнее, превратился обратно в дождь со снегом. Деревья вдоль тропинки стали гуще, и снега под ними нападало меньше, чем на открытых местах. Тина, которую я выпустил побегать, деревьям невероятно обрадовалась и несколько раз подряд присела пописать.

Внезапно я понял, что жутко проголодался. А потом сообразил, что перекусить можно прямо сейчас, не дожидаясь, пока мы придём в деревню.

— Кенни, — сказал я. — Бутеры!

— Что? — спросил Кенни. — Ах да! И газировка ещё осталась.

Бутерброды и газировка лежали у Кенни в рюкзаке, который всю дорогу был у меня перед глазами. Мы остановились у заборчика. Ручей бесновался внизу, но шум его звучал скорее радостно, а не свирепо. Я вспомнил, как в начальной школе звенел звонок с последнего урока и как мы с дикими воплями вприпрыжку вылетали на школьный двор.

Кенни зарылся в своём адидасовском рюкзаке. Готовые сэндвичи он сложил в пакет из-под хлеба и завязал его горловину. Чтобы развязать узел, ему пришлось снять мои перчатки. При виде этого у меня мелькнула мысль о том, как должно быть хорошо и уютно пальцам, согретым мягкой шерстью.

— С чего начнём — с сыра или джема? — сказал я, сглотнув голодную слюну.

— Чего? — спросил Кенни, как будто я заговорил с ним по-китайски.

— Ладно, не парься. Давай какой первый попадётся.

Кенни вытащил из пластикового пакета сэндвич. Я схватил его и жадно откусил.

Ещё немного, и меня бы стошнило. Я выплюнул всё, что оказалось у меня во рту, и, давясь, запил газировкой.

— Чёрт, Кенни! Что это на хрен было?

Кенни растерянно на меня посмотрел:

— Сэндвич…

— Да, но с чем?

— С сыром и джемом, — ответил Кенни. — Как ты сказал.

— Ты сделал одновременно с сыром и джемом?

— Ага. Ты же сам сказал.

— Я сказал тебе сделать сэндвичи с сыром и сэндвичи с джемом.

— Ты сказал — с сыром и джемом. Я так и сделал.

С этими словами Кенни вынул сэндвич и начал его есть. Первые несколько кусков он жевал медленно и внимательно, словно размышляя над смыслом жизни.

— Вкус нормальный, — сказал Кенни.

— Псих, — сказал я, очень стараясь не улыбнуться, и откусил от своего сэндвича. — Бывало, я и что похуже едал.

Мне пришли на ум некоторые из блюд, которые пытался готовить отец, когда он не просыхал и был не в себе — до того как появилась Дженни и привела его в порядок. Как-то раз, например, приятель-собутыльник подарил отцу фазана, которого переехал на машине. Приятель сказал, что фазан отвиселся у него, сколько надо, и его уже можно готовить. Отец к тому времени пил несколько дней подряд и не знал, что с фазаном делать. Поэтому просто засунул его в духовку целиком — с лапками, перьями, кишками и всем остальным.

Фазан, хоть и помятый колёсами машины, был красивый. Как сейчас помню его отливающую синим и зелёным головку и яркую кроваво-красную блямбу вокруг жёлтого глаза. Красивой была даже его золотисто-коричневая спинка — на ней можно было насчитать миллион оттенков от жёлтого до чёрного. Сзади тушку фазана украшали два великолепных длинных пера, расчерченные поперечными полосками и похожие на железную дорогу, которая ведёт в небо. В общем, отец засунул это чудо в духовку и уснул на диване. Мы с Кенни умирали от голода. Несколько дней мы не ели ничего, кроме тостов. Просто тостов, без всякого там масла или маргарина.

Мы с Кенни сели ждать, почему-то рассчитывая, что фазан получится похожим на жареных цыплят, которых показывают в рекламе по телику. Наверно, это мы так отупели от голода. А ещё в те времена мы часто чесались. Скорее всего, и пахли мы…

И да, сначала мы почуяли запах. Отвратительный. К смраду от горелых перьев примешивалась вонь дерьма, оставшегося в кишках, которые, как я уже говорил, никто из фазана не вынул… Но вся эта вонь сгущалась постепенно, и поэтому мы почти не обращали на неё внимания.

Сколько готовится фазан, мы даже приблизительно не знали. Помню, мы сидели за кухонным столом и терпеливо ждали, пока он будет готов.

А потом вдруг в духовке глухо бахнуло, как будто кто-то бросил на пол тяжёлую сумку. Я распахнул дверцу духовки, и оттуда повалил чёрный дым. И вонища поднялась такая, как если бы грязный бродяга сначала обделался, а потом поджёг свои трусы.

Я выключил духовку, и мы с Кенни, чтобы не задохнуться насмерть, выскочили на улицу. Выждав там минут десять, мы вернулись в дом. Отец так и дрых на диване, но теперь во сне что-то бормотал и откашливался.

Я достал фазана из духовки. Если бы не видел, как отец его туда клал, я бы ни за что не догадался, что это такое. Он был похож на жертву кошмарного эксперимента, который окончился катастрофой. Чёрные остовы перьев, клочья внутренностей и мяса…

— По-моему, он взорвался, — сказал Кенни.

В тот день у нас на ужин снова были тосты.

Я откусил ещё кусок от изготовленного Кенни сэндвича с сыром и джемом. На этот раз, когда я знал, что меня ждёт, он показался мне почти вкусным. Всего-то надо было заставить себя вообразить, что в сэндвиче не джем, а маринованные огурчики. И вообще мне, умиравшему от голода и продрогшему до костей, сэндвич пришёлся очень кстати.