Желчный Ангел
Шрифт:
Синеглазая Дина покрыла сердце ювелира коркой черного родия, законсервировав в нем навеки свое короткое имя. * * *
Черный родий стал последним штрихом в работе над перстнем. Обрамленный готическим орнаментом с густым нуарным блеском, бриллиант заиграл по-новому, усилив свой магнетизм.
Вадим завороженно вертел его в руках, не в силах вымолвить и слова.
– Это превзошло все мои ожидания, – наконец произнес он. – Поистине великолепная работа.
– Я рад, сынок, – грустно улыбнулся Адам Иванович, понимая, что пришло время прощаться с ангелом и теми
Они обнялись и расстались, думая каждый о своем. Ювелир будто поставил пробу истины на потемневший металл семейной легенды, хирург словно зашил зияющую рану тотального невезения и победоносно завязал лигатуру прочным узлом.
Корневертка – ювелирный инструмент.
Квадрант – прибор для огранки драгоценных и полудрагоценных камней.
Лимб – диск, разделенный штрихами на равные доли, как правило угловые (градусы, минуты).
Глава 18
Везет
Благодаря выигрышу Вадим Казаченко заплатил ювелиру, погасил кредиты и отдал долги коллегам-врачам. Черно-белый негатив бытия моментально обрел цвета и оттенки, колючая проволока обязательств разомкнулась и покрылась вьюнками-колокольчиками, железобетонная плита безденежья стала невесомой прозрачной пленкой. Спертый, прогорклый воздух ежедневного однообразия внезапно сделался девственным и жадно поглощался легкими, опьяневшими от пронзительной чистоты.
– Никогда не видел тебя таким порхающим, – хлопнул Вадима по плечу Воронков. – Влюбился?
– И это тоже, – блаженно улыбался хирург.
– Слушай, выручи, – понизил голос до шепота коллега. – На следующей неделе несколько операций проплаченных. А Людка – жена моя – купила горящую путевку в Дубай. Хочу взять внеплановый отпуск. Подменишь меня?
– Нуу… – замялся Вадим.
– Семьдесят процентов того, что будет в конвертах, твои, – пообещал Воронков.
– Идет, – согласился Казаченко.
Отработав за Воронкова три дня и получив сумму, вдвое превышающую зарплату, Вадим окончательно убедился в том, что был редким лохом. Пациенты Воронкова, правда, оказались какими-то невезучими: на операционном столе происходили непредвиденные трудности, монитор гас, инструменты падали из рук ассистентов, казалось бы нетяжелые случаи внезапно осложнялись новыми вводными. Послеоперационное восстановление тоже проходило трудновато: то открывалось кровотечение, то гноились рубцы, то обострялись попутные хронические болячки.
«Ну, бывает», – отмахивался от мелких неудач Вадим, пребывая в эйфории от внезапного финансового благополучия. Тем более что по взмаху неведомой волшебной палочки и сарафанному радио ему стали звонить пациенты и просить прооперировать себя, друзей, знакомых «за вознаграждение, разумеется».
– Делись с главным, – посоветовал однажды Воронков, – взлетишь аки птица.
И действительно, наладив контакт с главврачом и отстегивая ему часть «гонорара», Вадим стал обласкан вниманием, барской любовью и защитой в сложных ситуациях. Более того, ему повысили зарплату.
– У тебя светлые мозги и большой опыт, Вадик, – хвалил главврач, рассматривая элегантный перстень на руке подчиненного. – Работай над кандидатской, получай
степень. А я погоняю тебя по симпозиумам и конференциям. Надо начинать светить лицом.Вадим засел за диссертацию на тему «Современные эндоскопические транспапиллярные и экстракорпоральные вмешательства в лечении осложненного холедохолитиаза». Вечерами корпел за компьютером, а днем все чаще выступал на всевозможных съездах, конгрессах и форумах, куда был заявлен руководством больницы. В интернете замелькали его фотографии, главврач даже тиснул Казаченко экспертом в пару передач на федеральных каналах.
Вадим, как и раньше, крутился белкой в колесе, с той лишь разницей, что колесо стало гигантским, богато украшенным аттракционом, а белка – холеной, упитанной, с пушистым хвостом и бриллиантовым перстнем на пальце.
В перерыве между симпозиумами и операциями Вадик думал о Маргарите. Теперь он мог, не смущаясь, предложить ухаживание вип-уровня, соответствующее мраморной плитке возле ее кабинета. Но в лифте она почему-то не попадалась, а записаться на психологический прием, как Марго в свое время предлагала, было неловко. Пациентом он себя не чувствовал, в помощи не нуждался, проблем не наблюдал. Разве странным образом долго выздоравливали пациенты после операций, но это было не в ее компетенции. Просто позвонить и пригласить в ресторан – стеснялся. Да и времени не было. Мечтал о какой-нибудь спонтанной встрече. И встреча – о радость! – случилась.
В одно и то же время в двух залах выставочного центра проходили конференции хирургов-эндоскопистов и психологов. Организаторы устроили несколько общих перерывов, во время которых и тех и других приглашали на кофе-брейк. Из правых дверей к столикам с кофе и бутербродами стекались психологи – в основном женщины, в большинстве незамужние. Из левых дверей – хирурги, в основном мужчины, в большинстве женатые. Соотношение одиноких дам и занятых кавалеров в отдельно взятой комнате отражало картину на всей европейской части земного шара. Картину тревожную, несправедливую, омытую горькими женскими слезами и едкой слюной мужского превосходства. За шведским столом повелительницы душ стреляли глазами в знатоков человеческого ливера. Последние позволяли собой любоваться, пихая в рот бутерброды перед очередной затяжной сессией.
Набрав закусок, Вадик подошел к столу, облепленному врачами, как пирог мухами. Протиснулся, поставил бумажную тарелку поверх остальных и впихнул чашку кофе в узкий просвет между приборами и посудой.
– Простите, – раздвинул он коллег, – совсем некуда встать.
– Ничего-ничего, присоединяйтесь. – Доктора прижались другу к другу еще плотнее, продолжая жевать.
– Прекрасный у вас был доклад, без воды, по существу, – обратился к Вадиму седой породистый профессор. – Всегда видно, оперирует человек или просто языком мелет.
– Флагодафю, – пробубнил Казаченко набитым ртом.
– О боже, что за дива! – Вспыхнувшими глазами профессор показал на кого-то за спиной Вадима. – Бывают же такие сбалансированные экземпляры.
Весь стол повернулся по направлению взгляда профессора и зацокал языками. Вадик тоже захотел обернуться, но чувство голода взяло верх над любопытством, и он, улучив момент, укоренил свою тарелку с чашкой на столе, растолкав соседние.
– Она идет сюда! – засуетилась компания. – Ух какая! Леди в красном…