Железный Ворон

Они не стали садиться. Они встали полукругом, превратив мою гостиную в зал суда. Я, Лина и Дамиан оказались на скамье подсудимых.

— Итак, — начал ректор официальным, безжизненным тоном. — Мы здесь по причине активации аварийного протокола Башни Магистров. Княжич Алексей Воронцов, — он вперил в меня свой взгляд, — взял на себя ответственность за этот инцидент. Совет Родов собрался, чтобы выслушать его… объяснения.

Мой отец шагнул вперёд.

— Я хочу говорить со своим сыном. Наедине.

— Отказано, — тут же ответил князь Голицын. — После помолвки его поступки затрагивают и честь моего Рода. Мы будем слушать вместе.

Назревал конфликт.

Но тут слово взял отец Лины, князь Полонский. Его голос был низким и рокочущим, как у полководца на поле боя.

— Довольно. Мы здесь не для семейных разборок. — Он посмотрел прямо на меня. Его взгляд был как удар. — Воронцов. У тебя была причина для такого поступка. Я хочу её услышать. Без уловок и театра. Просто и по существу. Зачем ты это сделал?

Все взгляды были прикованы ко мне. Они ждали. Мой отец. Его враг. Отец моей подруги. Глава Академии. Все самые могущественные люди этого мира.

Это был мой выход.

Я встал и вышел вперёд, в центр их полукруга. Сердце колотилось. Вот же заварушку я устроил! И что мне теперь с этим делать?!

Я внутренне усмехнулся. Почти засмеялся. Улыбка сама полезла на лицо — кривая, дерзкая, совершенно неуместная.

— Уважаемый Совет Родов, — начал я, и мой голос прозвучал на удивление ровно. — Прошу прощения, что вам пришлось покинуть свои уютные дворцы ради моего ничтожества. А кто я, по сути, такой? Заперт здесь, как в клетке. Одним словом — невольник.

Я обвёл их взглядом.

— Меня помолвили без моего на то согласия. Что ж… я это принял. И моя невеста, — я на мгновение встретился взглядом с князем Голицыным, — оказалась очень милой, доброй девушкой, как бы кто о ней ни думал.

Я сделал лёгкий, но подчёркнуто уважительный поклон в сторону Голицына.

— Князь…

Этот жест был как пощёчина — я напоминал ему о том цирке, который он устроил, послав свою дочь ко мне на «проверку».

Затем я повернулся к отцу Лины.

— Я удовлетворю вашу просьбу, князь Полонский. Вы хотели прямоты — получайте.

Моя улыбка исчезла. Лицо стало серьёзным, жёстким. Голос наполнился сталью.

— Я хочу знать, сколько ещё я буду здесь заперт?

Мой вопрос повис в тишине. Это было не объяснение. Это было требование. Ультиматум. Я не оправдывался за свой поступок. Я объяснял, что он — лишь следствие их действий.

Князь Полонский нахмурился, явно не ожидая такого поворота. Князь Голицын скрипнул зубами от моей дерзости. Ректор Разумовский оставался непроницаемым.

Но ответил мой «отец».

— Ты будешь здесь столько, сколько потребуется для твоей безопасности, — его голос был холоден, как лёд.

— Ты будешь здесь столько, сколько потребуется для твоей безопасности, — его голос был холоден, как лёд.

Я долго, не отрываясь, смотрел на своего «отца». Затем я очень сдержанно, почти незаметно, ему улыбнулся. Двуличная скотина.

— Откуда тебе известно, что я здесь, в безопасности? — спросил я тихо, но так, чтобы слышали все.

Мой вопрос был как камень, брошенный в тихое болото. Он был простым, но он нёс в себе скрытое обвинение. Ты же сам посылал ко мне убийц. Как ты можешь говорить о моей безопасности?

Я видел, как дёрнулся желвак на его щеке. Он понял мой намёк. Все поняли.

Князь Голицын криво усмехнулся, наслаждаясь дискомфортом своего врага.

Ректор Разумовский оставался непроницаемым, но я заметил, как он бросил на моего отца быстрый, острый взгляд.

Князь Полонский нахмурился ещё сильнее.

Мой отец выдержал мой взгляд.

— Потому что теперь, — ответил он, и в его голосе зазвенела сталь, — тебя охраняет не только стража Академии, но и моя личная гвардия, которая прибыла вместе со мной. Ни одна мышь больше не проскользнёт.

Я слушал его, и во мне поднялась волна ярости и бессилия. Его личная гвардия. Не охрана. Надзиратели. Он окружал меня, изолировал, брал в кольцо.

Я посмотрел ему прямо в глаза, и мой голос прозвучал сдавленно, но отчётливо.

— Вы считаете меня пешкой?

Этот вопрос был не про безопасность. Он был про всё. Про покушение. Про помолвку. Про эту клетку. Про всю мою новую жизнь.

Мой отец на мгновение замер. Этот прямой, отчаянный вопрос, заданный на глазах у всего Совета, был для него пощёчиной.

— Я считаю тебя своим сыном, — ответил он холодно. — И наследником Рода Воронцовых. А пешки не наследуют Великие Рода.

— Пешки становятся ферзями, — неожиданно раздался тихий, но ясный голос.

Все обернулись.

Это был не Дамиан. И не Лина.

Это сказала Анастасия Голицына.

Она стояла в проёме портала, который так и не закрылся. Она не должна была здесь быть. Но она была. За её спиной стоял её брат Родион, его лицо было искажено от злости. Очевидно, они прибыли вместе с отцом, и она просто шагнула вперёд.

Она смотрела не на меня. Она смотрела на моего отца.

— Пешки становятся ферзями, князь, — повторила она ледяным тоном. — Если их вовремя не убрать с доски. Или если недооценить их силу.

Её неожиданное вмешательство полностью изменило расстановку сил. Она не просто наблюдала. Она вступила в игру. На моей стороне. Или на своей собственной.

Я молчал. Слова были не нужны.

Под пристальными, ошарашенными взглядами всего Совета Родов я медленно подошёл к ней, к Анастасии. Я остановился прямо перед ней, игнорируя её разъярённого брата за её спиной.

Я посмотрел ей в глаза. Долго. Пытаясь прочитать в них ответ — что это было? Игра? Союз?

А затем я, ничего не говоря, протянул ей руку. Открытой ладонью вверх.

Это был не жест вежливости. Это был жест предложения. Приглашение. Ты сделала свой ход. Теперь мой. Ты со мной?

Весь зал затаил дыхание.

Анастасия смотрела на мою протянутую руку, потом мне в глаза. Секунда длилась вечность.

Её отец, князь Голицын, нахмурился, готовый что-то сказать. Мой «отец» застыл, как изваяние.