Железо и кровь. Франко-германская война

19 сентября в районе Шатийона к югу от Парижа эти части дали бой передовым частям V и II баварского корпусов. Исход был предсказуем; несмотря на энергию офицеров, добиться какого-либо успеха французам не удалось. Полк зуавов (элитные части, в нормальных условиях формировавшиеся из наиболее опытных солдат), попав под артиллерийский обстрел, попросту бежал с поля сражения. Другие подразделения оказались лишь немногим более стойкими. Баварцам удалось захватить передовое укрепление французов с находившимися на нем восемью тяжелыми орудиями; в германской армии оно получило название «баварского шанца» [554] . Здесь были обнаружены большие запасы продовольствия и военного имущества.

554

The Franco-German War. P. 269.

Маасская армия вообще не столкнулась с каким-либо сопротивлением врага. На пути немцев встречались лишь небольшие разрозненные группы солдат и искусственные преграды, созданные местными жителями. Некоторые из них носили довольно комичный характер; Бронзарт в своем дневнике пишет о баррикаде из артишоков [555] . Тем не менее, это были тревожные сигналы усиливающейся партизанской войны.

20 сентября авангарды двух армий встретились к западу от Парижа. Кольцо замкнулось, французская столица была отрезана от внешнего мира силами 150 тысяч немецких солдат. Подводный телеграфный кабель, проходивший по дну Сены, в конце сентября был обнаружен немцами; сперва они подключились к этой линии, но, поняв, что оперативно расшифровывать сообщения не могут, просто перерезали его. Жители осажденной столицы могли поддерживать связь со страной только при помощи почтовых голубей и воздушных шаров. И тех, и других немцы нередко перехватывали.

555

Bronsart von Schellendorf P. Op. cit. S. 85.

Мольтке не собирался устраивать штурм Парижа. Впоследствии будет высказываться точка зрения о том, что в сентябре немецкие войска могли бы с ходу ворваться во французскую столицу — ни ее укрепления, ни гарнизон не были в достаточной степени готовы к обороне. Однако германское командование решило не рисковать, имея на то веские причины. В городе находилось не менее 300 тысяч вооруженных людей; по данным А. Хорна, к моменту появления немецких войск в Париже имелось около 60 тысяч линейных солдат, 13 тысяч морских пехотинцев, более 100 тысяч мобильных и около 350 тысяч национальных гвардейцев — практически все взрослое мужское население города [556] . Конечно, подавляющее большинство защитников города составляли необученные и недисциплинированные мобильные и национальные гвардейцы. Они вряд ли смогли бы бросить вызов немцам в открытом бою, однако штурм парижских фортов, а затем уличные бои обернулись бы для атакующих масштабным кровопусканием с неопределенным исходом. Достаточно сказать, что в Париже имелось в общей сложности более двух с половиной тысяч орудий, в том числе тяжелых, у немецких армий — 620 единиц полевой артиллерии [557] . Французская столица являлась одной из сильнейших крепостей в Европе. Город окружала сплошная система укреплений, состоявшая из 93 бастионов, связанных друг с другом куртинами. Перед этой «городской стеной» на расстоянии примерно 2–4 км от нее были построены 16 мощных фортов, задача которых заключалась в том, чтобы удерживать противника на расстоянии. Построенные в 1840-е гг., они уже не вполне отвечали современным требованиям, но их штурм без соответствующей подготовки и осадного парка привел бы к весьма большим потерям.

556

Horne A. Op. cit. Р. 62.

557

The Franco-German War. P. 261.

Угроза прорыва осажденных с самого начала считалась некоторыми наблюдателями вполне реальной. Протяженность немецкого блокадного фронта составляла около 50 километров. Плотность осаждающих войск была, соответственно, невелика. «Единственным возможным оправданием подобной [немецкой] самонадеянности, — писал Г. Расселл, — может быть полная прострация, в которой оказалась французская армия и нация, либо абсолютное презрение к жителям Парижа» [558] .

Мольтке планировал блокировать город и подождать, пока голод и внутренние неурядицы не принудят его население к сдаче. Считалось, что это ожидание будет не особенно долгим; немцы шутили, что Париж сдастся, как только столичные домохозяйки останутся без свежего молока [559] . Верди полагал, что устраивать полноценную блокаду вообще нет смысла — достаточно взять все дороги под контроль кавалерии, и город сдастся через 14 дней [560] . Бисмарк, в свою очередь, уже раздумывал над кандидатурой префекта Парижа после того, как французская столица капитулирует [561] .

558

Russell W. Op. cit. P. 326.

559

Hohenlohe-Ingelfingen K. Op. cit. S. 261.

560

Verdy du Vernois J. Im Grossen Hauptquartier. S. 166.

561

Waldersee A. v. Op. cit. S. 97.

19 сентября германская главная квартира прибыла в Ферьер и расположилась во дворце знаменитого банкира барона Ротшильда. «Мы живем здесь, как в самые мирные времена», — писал Верди [562] . Сюда же приехал Жюль Фавр, надеявшийся добиться мира без аннексий и контрибуций. Для немцев, однако, вернуться домой с пустыми руками после блестящих побед казалось немыслимым; это было немногим лучше, чем поражение. С другой стороны, и новорожденное республиканское правительство не могло начать свою биографию с уступки французских земель врагу. Это было бы равносильно политическому самоубийству. В такой ситуации компромисс был практически исключен. Один из противников должен был силой вынудить другого уступить. Война продолжалась.

562

Verdy du Vernois J. Im Grossen Hauptquartier. S. 187.

* * *

Хотя эйфория в немецких штабах еще не улетучилась окончательно, в реальности в конце сентября положение обеих сторон было далеко не идеальным. Германская армия была разделена на две большие группировки, одна из которых блокировала Мец, а вторая — Париж. Оставшиеся небольшие силы были нужны для охраны коммуникаций и блокады 14 французских крепостей, оставшихся в германском тылу.

Значительные трудности немцам создавала организация снабжения осаждавшей Париж группировки; с Германией ее связывали лишь две железные дороги, частично разрушенные, а частично блокированные французскими крепостями. Хотя, по словам германских военных, «не было ни единого часа, когда мы ощутили бы недостаток продовольствия» [563] , растянутые коммуникации представляли собой серьезную проблему. Здесь снова на помощь пришел урожай; свободные от несения службы немецкие солдаты под Парижем и Мецем занимались его уборкой, ремонтируя и вводя в строй брошенную французскими крестьянами сельскохозяйственную технику. В результате рядом с линией фронта можно было увидеть практически идиллические картины сельской жизни. Впрочем, не всегда урожай был кстати: 13 сентября главное командование выпустило специальный приказ, категорически запрещавший немецким солдатам заходить в виноградники [564] .

563

The Franco-German War. P. 274.

564

Moltkes Militarische Werke… S. 295.

Лишь постепенно, по мере капитуляции крепостей в немецком тылу, положение со снабжением удалось улучшить. Довольно долго, однако, прусская полевая почта отказывалась принимать какие бы то ни было отправления, кроме писем.

На коммуникациях начиналась партизанская война — так называемые франтиреры создавали растущую угрозу. Отряды партизан нападали на германские обозы, громили небольшие отряды, взрывали мосты. Немцы вынуждены были принимать против них драконовские меры, включая уничтожение деревень, откуда велся огонь по немецким солдатам, и размещение заложников на поездах. Тем не менее, все, чего удалось добиться в течение последующих месяцев борьбы с партизанами, было хрупкое равновесие: немцы не могли покончить с франтирерами, а те, в свою очередь, не смогли всерьез помешать снабжению германских армий. Однако для этого к концу войны на охрану коммуникаций пришлось направить более 100 тысяч германских солдат и офицеров.

Положение французов оказалось не менее сложным. Профессиональная армия, способная на равных тягаться с немцами, канула в Лету. Все, чем располагала страна в сентябре — осколки прежних вооруженных сил: солдаты и офицеры, спасшиеся из-под Седана, контингенты, прибывавшие из Алжира и Папской области, и, наконец, четвертые батальоны полков, сформированные при мобилизации и не успевшие прибыть на театр военных действий. Однако у Франции было достаточно молодых мужчин, способных взять в руки винтовки, и не было серьезных проблем с вооружением. Французский флот по-прежнему господствовал на морях, и оружие всегда можно было в достаточных количествах получить из-за океана. У французов не имелось только одного: времени. Времени, необходимого для того, чтобы превратить молодых мужчин с винтовками в полноценную профессиональную армию.

Эта проблема так и не была решена до конца войны. В результате французам нередко удавалось добиться численного превосходства на поле боя, но по своей боеспособности их армии не могли даже приблизиться к немецким. Особенно не хватало профессиональных офицеров и технических специалистов. Организация маршей, снабжение, координация действий между различными подразделениями оставались в удручающем состоянии. Система снабжения также хромала, и, по словам отечественного исследователя, «французские войска в течение всей войны голодали, воюя в своем отечестве» [565] .

565

Михневич Н.П. Значение Германо-французской войны… С. 398.

Вторая фаза Франко-германской войны значительно отличалась от первой. Если августовская кампания велась в общем и целом в стиле ограниченных «кабинетных войн», то осенью битва начала приобретать тотальный характер. «Эта война стала войной на уничтожение», — писал один из германских дипломатов с театра военных действий в начале ноября [566] . Уже не две армии, а два народа вступили в ожесточенную схватку друг с другом. Историки будущего именно в этой кампании увидят предвестницу мировых войн ХХ века. Как пишут немецкие исследователи, в германо-французских отношениях она не имела прецедента: «Такой войны, в которой обе стороны задействовали бы все имевшиеся в их распоряжении ресурсы и отправили в бой громадные армии, еще не было» [567] .

566

Hatzfeldt P. Op. cit. S. 179.

567

Einleitung der Herausgeber / Der Deutsch-Franzosische Krieg 1870–71. S. 11.

Ключевыми фигурами и воплощением движущих сил второй фазы конфликта были два человека. Первому из них исполнилось всего лишь тридцать два года, и звали его Леон Гамбетта. Гамбетта фактически возглавил параллельное правительство в Туре и на несколько месяцев стал самым могущественным человеком Франции. Он мечтал о том, чтобы повторить общенациональный подъем 1793 г., когда массовый призыв в революционную армию позволил изгнать интервентов, а затем и перейти в успешное наступление. Гамбетта с неукротимой энергией формировал и бросал в бой все новые и новые корпуса, требовал от генералов решительных действий, заклинал правительство в Париже сражаться до победы. Он был готов направить все силы Франции на борьбу с немцами, не считаясь с жертвами и потерями.