Жемчужница

Он взглянул на не менее (а то и более) воодушевлённую Алану, выглядывающую из окна и всматривающуюся в даль, и потрепал по макушке норовившего вывалиться из кареты Изу, призывая его устроиться всё-таки на сидении. Мальчик, прикусив губу и кинув обиженный взгляд на хохотнувшую русалку, всё же уселся рядом с Маной, показательно скрестив руки на груди, но тут же, словно опомнившись, смущённо забился в угол, заставив Уолкера испустить жалостливый вздох. Сколько бы они уже не были вместе, а ребёнок всё равно вел себя так, словно его в любую минуту могли оставить на обочине.

Тики, конечно, сказал, кем Изу оказался, и поэтому причины такого поведения были вполне понятны, но Мане всё равно было немного обидно, пусть он и пытался не показывать этого мальчику.

Алана шумно потянула воздух носом, блаженно прикрыв глаза, и восхищённо рассмеялась, что-то шепча на русалочьем, явно общаясь с океаном и не зная, куда деться от эмоций.

Мана и сам не знал, куда от них деться. И дело было даже не в том, что они наконец через несколько минут будут дома, а в том, что последние дни Неа совершенно распоясался. Мужчина абсолютно не представлял, что брат будет делать в присутствии отца, и как все это будет выглядеть, и самого отца он боялся до страсти, поэтому хотел молчать, хотя тот никогда не злился на сыновей и всегда только выражал искреннее волнение.

Адам вообще был замечательным отцом, просто в некоторых вещах… немного чересчур перестраховщиком, и с него сталось бы отмочить что-нибудь по меньшей мере странное, узнай он, что Неа стремится затащить Ману в постель и каждую ночь…

…о, что же он делает с ним каждую ночь! Что они друг с другом делают каждую ночь!

Мана невольно облизнулся, как будто еще мог ощутить вкус семени близнеца на губах, и мучительно покраснел, одновременно желая и предаться мечтам о том, что сегодня брат вполне может нагрянуть в его комнату с ночным визитом, и попросту провалиться сквозь дно кареты.

Неа был очень нежен все эти дни. Позволял елозить по себе сколько влезет, целовал его в шею и даже почти не кусался.

И – о духи! – он сосал его член так, словно это был какой-то невероятно вкусный леденец.

От такой ассоциации Мана снова невольно залился краской, и на этот раз данный факт приметила даже недоуменно вздернувшая бровь Алана, отвлекшаяся от видов на секунду, чтобы сказать Изу что-то на русалочьем.

Мальчик живо ответил ей, и мужчина поспешно отвернулся к окну, не желая лишний раз светить пылающим лицом.

Конечно, все это авансом. Из-за больной руки. С Неа же станется потом тоже что-нибудь странное отмочить – он же бы этим полностью в отца: оба безбашенные и порывистые. Мана прикрыл глаза, покачав головой и заставляя себя переключиться на мысли о чём-нибудь другом, а не о том, как брат мог бы заставить делать что-то невероятно пошлое и развратное.

Мужчина посмотрел на Алану, переговарившуюся с Изу на русалочьем, и подумал, что расставаться с ней не хочет. Ужасно не хочет, потому что именно из-за неё все вышло так, как вышло: именно из-за неё Неа так горячо целовал его, из-за неё Тики ходит счастливым и чуть ли не светится, из-за неё в Мане столько приглушённой уверенности в самом себе. Девушка, сама того явно не замечая, стала частью их семьи, помогла всем им, озарила своей улыбкой, своим светом. И что бы там она не говорила про свою душу, мужчина был уверен – она была светлой. Невероятно светлой – потому что невозможно было, чтобы у такой великолепной девушки была чёрная душа.

Вдруг карету на мгновение затопила тьма, заставив Уолкер предвкушающе закусить губу и глубоко вздохнуть, и, как только свет вновь озарил лица восторженно засмеявшихся Изу и Аланы, он торжественно произнёс:

– Добро пожаловать в Столицу.

Девушка засмеялась, закрыв руками рот, и Мана заметил, как в уголках ее зажмуренных глаз заблестели жемчужинки слезинок. И как же хорошо и приятно было осознавать то, что впервые за наверняка очень долгое время это были слезы счастья.

Потому что самому мужчине ужасно хотелось сказать ей не «добро пожаловать в столицу», а «добро пожаловать домой». Потому что вот именно сейчас ему не казалось, что она может назвать своим домом дворец отца или бухту, в которой провела столько десятилетий. Потому что ее там не ждали и не хотели. А ведь твой дом – там, где твоя семья.

А Мана считал их семью и семьею Аланы тоже. В конце концов, они все были немного… ненормальными, а раз так – каждому члену семьи русалка просто должна понравиться, иначе быть не может ну совершенно. И мужчина искренне думал, что если бы подруга осталась с ними, всем было бы от этого только лучше – в первую очередь ей самой.

– Скажи, Мана, – внезапно подала голос Алана, отсмеявшись и утерев слезы тыльной стороной ладони. – А твой отец… он какой?

Мана натянул на лицо загадочное выражение и независимо повел плечами.

– Я думаю, ты должна увидеть его сама, – заметил он вместо ответа, – потому что в двух словах его не описать, да и… описывать его будет себе дороже, ты уж поверь. Он всегда все знает, все понимает и во всем помогает. И ты никогда не знаешь, как у него это получается. И я не удивлюсь, что он сбежал из-под надзора Шерила и ждет нас где-нибудь среди всех этих людей, – здесь мужчина кивнул на окно, в которое видно было, как на улицу высыпает восторженный народ, приветствующий вернувшихся после долгого отсутствия наследников. – Вот и все, что я могу сейчас тебе про него рассказать.

Алана однако в ответ лишь пуще развеселилась, восторженно прижав ладони к лицу, словно боясь показывать свою широкую улыбку, и Мана хохотнул, прикрывая глаза.

Совсем скоро он увидит отца. Совсем скоро Адам вновь будет здоров.

…ведь будет же, да?

Мужчина встряхнул головой, стараясь не думать, что главная цель этого долгого путешествия могла быть так и не достигнута, и взглянул в окно, всматриваясь в приветствующие лица людей, в широкие песчаные улицы, в низкие домики и любимые парящие крыши, напоминающие своими каскадами летящих драконов. Время уже близилось к вечеру, а потому бордовая черепица окрасилась в тёплые оранжевые и жёлтые цвета, а по заколкам девушек, радостно размахивающих длинными рукавами, скакали яркие блики.

Мана перевёл взгляд на Алану, смотрящую в окно с таким восторгом и таким счастьем в глазах, словно перед ней рассыпали кучу сокровищ, и мягко поинтересовался:

– Что ты видишь?

И девушка глянула на него так ласково, так любяще, что мужчина не удержался от того, чтобы закусить губу от разлившегося в груди чувства, которое часто посещало его детстве. Когда рядом была мама.

– Свет, – шепнула русалка, прикрыв глаза и вдыхая полной грудью, словно все эти души могла не только увидеть, но и прочувствовать.

Но вдруг она удивлённо моргнула, непонимающе нахмурившись, и – выпрыгнула из кареты, стремительно бросившись вглубь улицы.

Изу застыл на месте от неожиданности с открытым ртом на какую-то секунду, а потом бросил на Ману непонимающий взгляд и выскочил следом прямо на ходу, только и пискнув: «Надо сказать п-папе!»

Впрочем, Тики его извещение явно уже не требовалось – Мана высунулся из окна и тут же услышал его зычный окрик: «Алана!», а уже спустя секунду рядом с каретой ехал Неа, несомненно присланный сюда ревнивым Микком выпытывать подробности произошедшего.