Жемчужница

…что творится у неё на сердце? Что могло твориться на сердце у русалки, которая всю свою жизнь проторчала взаперти и сходила с ума? Да и сходила-то с ума она по-разному.

Когда Лави приплыл к ней впервые, она безэмоционально пялилась на горизонт, лениво размахивая кончиком хвоста. Она даже не смотрела на незнакомого парня — её пустой взгляд был устремлён куда-то в даль, где, наверное, не было ни горя, ни печали. Наверное, в той дали рядом с ней была семья, там не было войны, там всё было хорошо.

Наверное, одинокая русалка тоже позволяла себе иногда мечтать о несуществующей семье так же, как это любит делать Лави.

Но ему рассказывали, что в самом начале войны, когда океан не успокаивался бушевал несколько лет, Алана кричала и хохотала, и её девичий надорванный хохот раздавался над волнами, словно повелевая ими — словно бушуя вместе с господином.

А иногда бывало и так, что зубатка билась о камни: кровь текла ручьями с её побитого, израненного тела, окрашивала озерцо, спрятанное в бухте, в яркий алый цвет, капала на камни и впитывалась во влажный мох.

Лави, оказывается, так много знал о ней — и так долго игнорировал всё это.

Как добрался до Вайзли, он за всеми этими мыслями и не заметил — лишь усмехнулся, покачав головой, и постарался как можно тише пройти в комнату, чтобы не тревожить явно занятого своим очередными экспериментами друга.

Однако Вайзли отвлекся сам. Как и все в императорской чете обладающий отменным слухом, он отставил свои склянки в сторону и встал, стоило Лави только притворить за собой дверь, и тяжело поднялся.

— Чего это ты крадешься? — на болезненно-бледном лице парня застыло недоумение, и тритон закусил губу, застывая на месте как бедный и нежеланный родственник, и пожимая плечами в новом приступе внезапно накатившей неловкости.

— Ничего, — наконец отозвался он. — Просто пришел к тебе и все.

— Потому что что-то стряслось, — проницательно уточнил Вайзли с легкой улыбкой и качнул головой в сторону просторной софы, появившейся тут как-то внезапно и явно совсем недавно (потому что буквально вчера ее не было). — Присядешь?

Лави кивнул и тронулся с места.

— Присяду, — кивнул он.

И — решительно подошел к креслу друга, толкая того обратно и устраиваясь подле его ног. Лицо Вайзли не было просто не передать словами. Он изумленно распахнул глаза и как-то сокрушенно откинулся на спинку мебели.

— Ты здесь, — чуть улыбнулся тритон, — а я — рядом, — здесь он уткнулся макушкой в мягкую кресельную обивку и закрыл глаза. — Почитай мне, всезнайка.

Вайзли удивленно хмыкнул.

— Это же скучные книжки, — заметил он как бы между прочим, и Лави вдруг ужасно захотелось его обнять. Потому что при нем не выходило притворяться. — А у меня голос хрипой.

— Все равно читай, — махнул рукой тритон и осторожно придвинулся поближе к его ноге, едва-едва касаясь щекой серой выглаженной штанины, пахнущей какими-то травами — то ли лекарственными, то ли просто. — Не зря же ты своими микстурками лечишься, небось подействовало.

Вайзли приглушённо фыркнул, явно сдерживая смешок, и глубоко вздохнул, устраиваясь поудобнее в кресле, и Лави вдруг ощутил себя уже намного лучше, хотя юноша ещё ничего и не сказал.

Тритон слабо улыбнулся себе под нос, расслабленно прикрывая глаза и из-под опущенных ресниц наблюдая за тем, как размеренно Вайзли отбивает медленный ритм носком, и полностью обратил себя в слух.

Голос у друга и правда был хриплым, каким-то даже скрипучим, напоминающим звук той самой половицы в старом доме, которая всегда издавала жалобный стон, когда Летта наступала на неё, но этот голос обволакивал Лави подобно родным любимым волнам ласкового господина-океана, и ему казалось, что ещё чуть-чуть — и у него вновь срастится хвост. Это было, конечно, невероятно глупо, потому что Вайзли не был океаном, а у парня не жгло ноги — но от таких мыслей почему-то хотелось улыбаться.

Он и не заметил, как провалился в лёгкую дрёму, укутывающую его хриплым голосом, читающим что-то ужасно тягомотное (то ли про химию, то ли про ботанику), но Лави бессовестно плавился в ней, в такой ласковой и мягкой — словно складки нежного платья матери.

Летта тоже читала ему сказки на ночь.

Всё закончилось как-то слишком быстро и резко: вот он, кажется, дремал, а сейчас его пытаются перенести куда-то.

Лави приоткрыл один глаз, не желая выдавать своего уже проснувшегося состояния, и с распирающей грудную клетку радостью увидел, как Вайзли, сосредоточенно поджав губы и сведя брови к переносице, пытается поднять его и посадить в кресло.

Это было так мило и так трогательно, что тритон уже хотел обнаружить свое пробуждение и крепко обнять этого дурака, не решившегося из-за своей заботливости просто толкнуть его и потом выпнуть отсюда, но тут Вайзли остановился. Лави замер, ожидая, что сейчас его раскроют, но парень с нескрываемой горечью вздохнул и бросил злой взгляд на свои слабые тонкие руки.

И — внезапно приблизился к Лави и поцеловал его. Точнее, это был даже не поцелуй толком, а такой… нелепый тычок в губы, как птенец клюнул. У Вайзли были сухие прохладные губы, и он явно никогда раньше ни с кем не целовался. И из-за этого ли факта, или из-за того, что друг только что сделал Лави показалось, что у него в груди разливается тепло.

Или — не показалось.

Вайзли неловко прикусил губу, жмурясь на секунду, как будто сам не верил, что это сделал, и заметно покраснел. У него даже цвет лица стал свежее. Тритон подумал, что только ради этого готов целовать его хоть по сто раз на дню, и поплотнее закрыл глаза.

В следующую секунду его ласково погладили по щеке — и тут же не больно, но весьма ощутимо толкнули в плечо, вынуждая «проснуться».

Лави дернулся для натуральности, распахнул глаза и подскочил на месте.

— Иди в кровать, — буркнул Вайзли, отводя взгляд, как только увидел, что парень очнулся. — Нечего на полу спать, — не слишком разборчиво добавил он уже скорее себе под нос и резко поднялся, тут же пошатываясь и удерживаясь лишь за спинку кресла.

Лави скорее ощутил, чем понял, как по лицу расползается отчего-то слишком радостная, какая-то даже воодушевлённая улыбка (не думай, не думай, не думай о причинах, идиот), и хитро протянул:

— Это как-то очень двусмысленно звучит, не находишь?

Вайзли тут же вскинулся на него, возмущённо краснея щеками, и зараскрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

(Лави готов делиться с ним кислородом, если понадобится. Он вообще на многое, оказывается, был ради него готов).

— Ну почему ты всегда такой пошляк? — обречённо простонал юноша, покачав головой, и фыркнул, несильно толкнув всё так же сидящего на полу Лави коленом в плечо. — Давай, вставай, солнце ещё высоко, нечего спать у меня, — запричитал он, сердито нахмурившись.