Жемчужница

Парень досадливо цокнул языком, жалея, что… что, наверное, Вайзли его так больше не чмокнет, пока он вновь не задремлет, и поднялся на ноги.

Интересно, такое уже прежде происходило? Друг уже делал это прежде, или это впервые — когда он решился… на поцелуй?

— Еще?.. — Лави чувствовал себя счастливо, но растерянно.

Вайзли независимо пожал плечами (щеки у него так и полыхали, кстати сказать, напрочь выдавая своего хозяина) и отошел к окну.

— Уже пятый час, — заметил он отсутствующим тоном. Тритон оценил его равнодушие, но не стал на него реагировать. — И ты все это время слюнявил мою ногу, — здесь не рассмеяться было нельзя. Парень прыснул и мотнул рыжей головой.

А ты меня только что поцеловал, Вайзли. И я, похоже, ужасно хочу еще.

Вслух он, конечно, сказал другое. Вслух он сказал:

— И ты все это время наслаждался моими лобызаниями? — и прыснул.

Вайзли покраснел еще ярче, став как будто совсем здоровым, и Лави…

Лави подумал, что было бы здорово позвать сюда подружку ведьмы по имени Миранда (он видел ее пару раз, бледную, невзрачную и нерешительную, но чем-то привлекшую внимание провидца-Мари). Уж она небось вылечила бы Вайзли, и тот больше не пошатывался бы так при ходьбе, когда его болезни обостряются.

Об этом он и сказал, даже как-то не особо задумываясь над словами (а такое бывало очень и очень редко), а Вайзли неверяще усмехнулся, явно не желая вдумываться в такое предложение (он слишком критично относился и к себе, и к своему здоровью — особенно к своему здоровью), и, заставляя Лави обиженно поджать губы, неопределённо пожал плечами, улыбаясь ему как-то… слишком загнанно.

Однако никто из них эту тему продолжать не стал: потому что юноша, в одну минуту став таким же, каким был до упоминания о болезнях, лукаво протянул:

— И что же вы свою русалку так от меня прячете-то, а? Неужели настолько драгоценная, что даже посмотреть на неё нельзя?

Лави фыркнул, закатив глаза (ну конечно, немыслимо драгоценная, да как же), и плюхнулся на подлокотник сердца, наслаждаясь тем, как Вайзли сразу же неловко отодвинулся от него, буквально пытаясь врасти в спинку.

— Да хоть сейчас, если хочешь посмотреть на то, как твой брат лобызается с этой ведьмой.

Конечно, в его голосе проскочили недовольные нотки. Конечно, вся его фраза, скорее всего, так и сквозила ядом. Конечно, этими несколькими словами парень выразил всё своё отношение к этой морской бестии.

Но Вайзли, за что ему огромное спасибо, никак этого не прокомментировал. Только что ухмыльнулся и смешно сморщил нос, явно в желании поиздеваться.

— Так уж она и ведьма, — протянул он легко и тут же устремил взгляд куда-то не на Лави, определенно ожидая его реакции.

Вот жук, с восхищением подумал тритон. Вредный, хитрый, продуманный… и такой красивый.

Если болезнь может делать человека красивым.

Лави задумчиво хмыкнул и развел руками (специально чуть задевая тут же снова мучительно покрасневшего друга), замечая:

— Она околдовала Тики на раз-два — вот уж не знаю, чем именно. Сама не знает, чего ей надо, а ему мучиться! — это вырвалось уже как-то внезапно и совершенно незапланированно.

Вайзли тут же бросил свое смущение и вскинул голову, ждуще глядя на него снизу вверх и требуя объяснений всем своим видом.

Даже ладони его коснулся — слегка-слегка.

— Может, все-таки объяснишь мне? Ты ведь много об этом знаешь, верно?

Лави прикусил губу, чувствуя, как его ласково и щекотно поглаживают по внутренней стороне ладони чуть подрагивающими пальцами, и подумал, что с такой несдержанностью слишком просто себя раскрыть. Что ему не стоило приходить сюда в таком состоянии — в таком приступе порывистости. Что Вайзли обидится и больше не будет с ним разговаривать больше никогда, если узнает, что Лави — тритон и специально молчал об этом.

Потому что пусть и будучи всего лишь полукровкой, он невероятно боялся раскрыться людям.

Потому что, манта бы всех этих людей сожрал, морской народ, который был хранителем древнейшей культуры, истребляли.

Иногда Лави был даже согласен с той идеей, которую пропагандировал Линк, — но только с идеей. Он ужасно не любил вспоминать про ледяные крепости, где царствовали дисциплина и жесточайшие правила, для распутного и лёгкого южного тритона слишком сковывающие.

— Ну я же преемник Книгочея, как-никак, — неловко отшутился Лави, надеясь, что эта отговорка заставит Вайзли ему поверить. Тот, кажется, поверил. Хотя, честно говоря, манта его знал, этого юношу, — и то, что творится в его голове. — Она была заперта в бухте долгие годы, и, в общем, сошла в итоге с ума. А Тики… — здесь парень сглотнул, желая казаться бесстрастным и не выказать своего отношения ко всему этому. Своего настоящего (и непонятного самому себе) отношения. — А Тики взял и влюбился в эту безумицу.

— Но ведь Тики же решать, кого любить и что с этим делать, — интонация у Вайзли была какая-то успокаивающе-вопросительная, как будто он утверждал, но свое утверждение осторожно так уточнял. Вот только не совсем понятно — зачем.

— Я понимаю, — Лави недовольно поджал губы. — Но Тики — он же мой друг, ты знаешь это. И он… — он же мне как старший брат, пусть я и старше на несколько сотен лет, — очень важный для меня человек. Я не хочу, чтобы он страдал из-за Аланы.

Пальцы Вайзли как-то странно дрогнули при этих его словах, и юноша изогнул губы в мучительном подобии улыбки, чуть склоняя голову набок и как будто почти сокрушенно прикрывая глаза.

— Да, конечно… — рассеянно отозвался он, разом устало стихнув и словно сдувшись — этакий лишенный дуновения ветра парус, безвольной тряпкой повисший на рее. — Кому как не мне понять, он же мой брат…

И столько смирения было в этих его словах, столько принятия, что Лави даже забеспокоился. Что, когда и где он мог сказать не так, если всего пять минут назад Вайзли очаровательно тушевался и явно вспоминал о том, что поцеловал его? Что друг мог истолковать неверно?

Он был оскорблен?

Лави нахмурился, поворачивая голову и всматриваясь в его лицо. И — в горький изгиб легко улыбающихся губ. Вид у юноши был такой, как будто он задумался о чем-то несбыточном, невозможном.

Парень взволнованно приподнял бровь, порываясь прижать этого полудурка к себе — чтобы успокоить, чтобы убедить в том, что всё хорошо (хотя, понятное дело, он совершенно не понимал, в чём же, собственно, дело), — но в итоге лишь тяжело вздохнул, боясь навредить своими действиями и вогнать друга во внезапную грусть ещё глубже.

Но Лави не мог отказать себе в том, чтобы осторожно погладить Вайзли по плечу, на что тот вскинул на него непонимающий взгляд, тут же как-то горько усмехнувшись, и спустя какое-то мгновение мотнул головой, словно бы избавляясь ото всех этих не радостных мыслей.

— Но всё же, познакомь меня с ней — я должен сам увидеть, насколько всё плохо, раз ты так отзываешься об этом, — со смешком поделился юноша, отведя взгляд, и Лави прикусил щёку, чувствуя, как атмосфера, та волшебная атмосфера, окутавшая их двоих какие-то несколько минут назад, лопнула подобно водному пузырю.