Жемчужница

Тики протестующе замотал головой, в панике привстав, и уже поднялся, чтобы защитить мальчика от вздыбившихся водных копий, как вдруг Алана глухо рассмеялась, а Изу — испуганно вздрогнул, отступая назад.

Смех был мёртвым, сухим, ироничным, словно девушке было совершенно плевать на всё вокруг. Это было чем-то похоже на то, как истерично хохотала она в той лачуге, когда Микк нашёл её — привязанную, беспомощную, разбитую.

Водные пики вдруг смягчились, став похожими на осьминожьи щупальца, и одно из них плавно подлетело к замершему Изу, осторожно подняло рыбину с подноса и утащило на постель.

Послышалось тихое чавканье.

Тики неверяще уставился на ребёнка, но всё же уселся обратно на свое место, остерегаясь подходить к Алане и испортить то, что успел создать Изу.

Щупальца вдруг потянулись к мальчику, плавно и ласково окружив его, ошеломлённого и непонимающего, и тихий голос с кровати произнёс:

— Иди ко мне.

Мужчина прикусил губу, волнуясь и за Алану, и за Изу, и потер лицо руками. Он ужасно устал, но ужасно не хотел оставлять русалку на кого-то другого, постороннего. И вообще это было ужасно.

Они ведь только подружились, кажется, а теперь он ее доверие потерял. Навсегда потерял, потому что такого не прощают, а виноват он. Не уследил, не помог и не спас. И, в общем-то, совершенно верно, что девушка не подпускает его к себе, как и всех остальных. Ведь она изначально его боялась и сторонилась, даже когда смотрела на него и говорила с ним — щурилась, словно ей было больно.

И, собственно говоря… Это было совершенно справедливо.

Тики упустил тот момент, когда Алана вынырнула из-под одеяла (и из-под изорванной юбки ханбока) и крепко прижала совершенно опешившего Изу к себе. Когда он это заметил (хотя как мог не увидеть, если не отводил взгляда все это время?..), мальчик уже сам несмело и робко потянулся к ней и погладил по спутавшимся серебристым волосам, заправляя пряди за уши маленькими осторожными пальцами (как это делал с ним Тики, о ветер и море) и легко целуя в щеку.

Девушка склонила голову набок, позволяя ему прикасаться, и длинно вздохнула, гладя его по волосам в ответ.

— Ты хороший мальчик, — тихо произнесла она наконец странно надтреснутым голосом, и Тики с недоверием проследил зародившуюся в уголках ее губ улыбку.

— Ты тоже… красивая и не злая… — смущенно уставившись в одеяло пробормотал Изу, и мужчина закусил губу, чтобы тоже невольно не улыбнуться. Слишком трогательным был этот ребенок. Трогательным — и упрямо идущим к своей цели. Возможно, именно это Микка в нем так вот с первого взгляда и покорило?.. — Не умирай, пожалуйста, — попросил Изу почти шепотом — и обнял ее за шею, пряча румяную мордашку в словно бы потускневшем от горя серебре ее волос.

Губы Аланы дрогнули, и она осторожно погладила прильнувшего к ней мальчика по спине, тут же утыкаясь носом в его макушку — почти такую же белокурую, как у нее самой — и едва слышно всхлипывая.

— Я постараюсь, малыш, правда-правда…

Запястья у неё были стёрты в кровь, синяки на груди и животе приняли противный фиолетово-жёлтый цвет, а раны на ногах, выскользнувших из-под ткани и оказавшихся совершенно голыми и беззащитными, опухли и воспалились, выпуская гной, который тёк по бледной коже маслянистыми струйками, и Тики закусил губу, пресекая свой порыв рвануться к ней, чтобы осмотреть избитое тело.

Алана дрожала и вела себя так, словно любое движение приносило ей нестерпимую боль, но ни одного стона или крика не сорвалось с её обескровленных губ, а Изу ласково и осторожно гладил её по плечам, уткнувшись лицом в ключицы, и вдруг девушка коротко рассмеялась — как-то облегчённо, словно бы что-то поняла только что, что-то очень важное и необходимое ей.

Вода грациозно соткалась в щупальца, и ещё одна рыбина отправилась в рот русалки, которая жевала с таким упорством, словно кусок в горло ей не лез, но разочаровывать мальца ужасно не хотелось. Изу восторженно запищал, когда водные струи подхватили его, намочили и отмыли от крови и слизи, и Алана благодарно улыбнулась, слегка опустив голову набок.

— Не хочу, чтобы ты ходил весь запачканный, — прошептала она, вновь укладываясь на подушки и болезненно морщась (рана на спине, должно быть, была ужасна). — И вот если ты принесёшь мне немного яблок, я буду премного благодарна.

— Желтых-желтых? — уточнил мальчик, в волнении сжав в кулаки руки, и Тики заметил новую улыбку на губах девушки.

— Желтых-желтых, — мягко согласилась она с Изу, и тот, кинув на мужчину быстрый восторженный взгляд, тут же вылетел за дверь исполнять просьбу прекрасной русалки.

Микк поднялся, все-таки еще раз решив попробовать осмотреть ее, и шагнул к кровати. И тут же навстречу ему устремилось щупальце, заставив настороженно замереть и приготовиться собрать в ладони маленький вихрь.

Тики не мог дать ей умереть — не теперь, не сейчас, когда она все же жива и здесь, а не в руках этих грязных выродков, уже мертвых к огромному сожалению мужчины, потому что теперь он бы всласть поиздевался над ними — так, как они издевались над Аланой.

— Тики… — щупальце обвило его, так и не обратившись копьем, и потянуло к кровати, не верящего в свое счастье, усталого и радостного. — Спасибо тебе… — девушка вынырнула из-под одеяла, совершенно не стесняясь перед ним своей наготы, и выдавила из себя еще одну слабую улыбку.

И чего же ей стоила эта улыбка теперь…

Микк замотал головой, присаживаясь на кровать рядом с ней и избегая смотреть ей в глаза — потому что он виноватвиноватвиноват, а она его еще и благодарит за что-то.

— Меня не за что благодарить, — выдохнул он негромко. — Меня надо было задушить и оставить рядом с этими ублюдками, — все же не выдержав, мужчина вскинул голову и заметил, как вытянулось лицо русалки. — Я ведь не уследил, не успел, не спас тебя. Я не должен был тебя отпускать от себя.

Алана кашлянула, медленно поднимаясь (вода поднимала её — такого прекрасного зрелища Тики ещё не видел) и усаживаясь рядом с ним, и осторожно коснулась дрожащими ослабленными пальцами (опухшие запястья с не перестающими кровоточить ранами, словно морская соль теребила их снова и снова) его плеча.

— Но если бы не ты, я была бы мертва, — проникновенно возразила она, смотря ему в глаза, слишком беспомощная в своей израненной наготе, слишком трепетная и трогательная, нуждающаяся в защите. — Знал бы ты, как я была рада, когда ты пришёл, — шмыгнула носом девушка, закусывая губу, и длинно вздохнула. — Всех моих братьев и сестёр убили охотники, Тики, — прошептала она, отведя взгляд, и горько ухмыльнулась. — Прямо у меня на глазах.

Мужчина шумно выдохнул и, все-таки не выдержав этой ее беспомощности, осторожно тронул девушку за плечо, привлекая к себе и обнимая — так аккуратно, как только мог, чтобы не потревожить избитое тело и рану на спине. Алана прильнула к нему, больная и дрожащая, и спрятала опухшее от слез лицо у него на плече — совсем как нуждающийся в защите ребенок, даром что взрослая девушка.

И Тики ее понимал. Он ласково погладил ее по волосам, со всей возможной осторожностью убирая упавшие на спину длинные серебристые пряди, и обнажая скрытую под ними рану.