Жена без срока годности

— Часы мешают? — спросил он.

— Просто не хочу раздевать тебя так быстро…

Спустилась по втянутому животу к натянутым брюкам, ослабила ремень, запуталась руками в руках, которые бросили считать на моей спине родинки и принялись за расстегивание крючочков на моих сведенных лопатках.

— Хочешь прямо тут?

— Кровать бережешь? — поймала я на мгновение горячие губы прохладной щекой.

— Залить спермой кровать еще успеем.

— На весу хочешь?

— Я не собираюсь вешать тебя на стену, ты не картина.

— А на вешалку? — подставила я другую щеку.

— Ты еще не старая вешалка. Как скажешь…

— Про вешалку? — ловила я теперь его губы.

— Про кровать… — так и не дал он мне их поймать.

— Сними часы. Или надо сжечь еще калорий, чтобы закрыть круги?

— А тебе не надо?

— За секс совсем мало сжигается, — усмехнулась я в сторону, потому что Андрей проверял на вкус бриллиантовые гвоздики в моем левом ухе.

— Это за один, а у нас будет не один.

— Уверен?

— Знаю наверняка…

Тогда валяй! Стянула через часы его чертову рубашку, уже влажную в подмышках. Удержала ее, точно белый флаг, когда через голову покинули меня сразу три части некогда довольно приличного туалета.

— Почему сейчас не лето и ты не в платье…

— Потому что осень, и я в джинсах…

Но до блестящей пуговицы его руки так и не дошли, застряли на груди, на гудящих сосках, налитых грудях, струящейся по ложбинке тонкой струйки слюны, оставленной его жадным языком. Мой же только успел пока собрать с его шеи соль и снова за ней потянулся, но наткнулся на губы, которые коротким поцелуем попросили меня отстать. У них есть дела поважнее — вгрызться в пуговицу на джинсах. Руками никак? Или спутал с пупком — пуп земли, на котором все клином сошлось и стояло. Пока стояло и пока хотелось…

А что будет потом — в четверг там, в пятницу… Разве имеет значение сейчас? Когда к мокрым сапожкам и носочками добавились трусики. Ну что, Мариночка, голая, прижатая к стенке, ты будешь отвечать за свои поступки или как? Оставим на откуп Вселенной? Она ведь вечно что-то там где-то там и зачем-то за меня решает… Звякнул об пол ремень — Андрей справился без меня или моими руками, а потом уже потянул штанину вниз свободной ногой. Хотя была ли тут вообще свобода — любовный плен, вечный, непонятный, бессмысленный…

— Не подскользнись на брюках…

— Марин, раньше б тебе на ум не пришло просить об этом.

— Раньше ты носил исключительно джинсы. Не подскользнись…

Снова что-то звякнуло внизу — он отшвырнул ногой ворох ненужной нам больше одежды. В чем я отсюда уйду? Или в каком виде? Уйду ли вообще… Живой? Невредимой уже точно не получится. Он разбил мне сердце — снова, на мелкие кусочки. Они болтаются в теле, колются до слез в любой точке, до которой дотягиваются пальцы и губы Андрея.

Я все еще чувствую под ногами пол, он все еще исследует тело глаза, губами что-то там шепчет и удерживает огонь на кончике ногтя. Вот жар опалил мне губы, шею, оставил след на животе и вспыхнул внутри.

Огонь желания сожрет меня быстрее, чем стыд — стыд придет позже, когда пойму, что мой внешний вид никогда не будет прежним. На вид мою ложь мне уже поставили. Хочу я Андрея? Да, хочу. Только без прошлого. Но без прошлого его нет. Нас нет. Но как ужиться с прошлым, которое так долго забывала… Можно постараться, только будет больно и долго больно… Раскрывшиеся раны рубцуются по новой слишком медленно.

Он выбил почву у меня из-под ног, подвесил между мирами, между странами, принципами и законами, заставил, как глупую рыбу, беззвучно открывать рот, хвататься зубами за воздух — плотный, душный, пропитанный сексом с привкусом мести, злобы, отчаяния, желания сделать больно… Себе, сломав веру в то, что я могу жить без него. Пусть неспокойно, но жить. Ведь жила же как-то? Или он давал мне жить, не напоминая о себе даже раз в год звонком сыну?

— Отстань от меня, — это я уже сказала в кровати, уткнувшись носом в подушку.

Любовные игры давно закончились, Андрей просто хотел укрыть меня одеялом. Сам он накинул на голое тело халат и выбирал, у кого заказать ужин с доставкой на дом, на его адрес.

На мое замечание промолчал — очень замечательно. Я сильнее вжалась носом в подушку, чужую, с запахом обыкновенного стирального порошка. Жаль, без специальных моющих средств, пятна крови не отстирываются — если их вообще можно вывести с ключей от самой маленькой комнатки в замке. В темноте самое время старым ранам открываться и кровоточить.

Андрей подошел к окну и отдернул штору — там есть другой мир, другая жизнь, иная боль, не моя. Моя сосредоточилась на этом матрасе, в белом квадрате подушки.

— Полчаса можешь подремать. Потом я тебя подниму ужинать.

Сказать, чтобы вызвал такси? К чему — чтобы проплакать всю ночь напролет? Слезы никогда и ничего не лечили. Иногда помогали ноги — например, уйти от проблемы, отстраниться, абстрагироваться. Но они же вернули меня к заколоченному шкафу с одним единственным скелетом, который так мерзко гремит костями, что заглушает все доводы разума.

— А когда я уеду, что будешь делать? — спросила, трогая губами горячую наволочку. — Снова баб на одну ночь таскать?

— Твое какое дело? — Андрей остался у окна и присел на пустой подоконник.

— Спросить нельзя?

— Нельзя. О личном не спрашивают. Тебя в Америке не учили не лезть людям в душу?

— Ты влез.

— Я в Америках не жил. Возьмем детей? Чтобы ты не лежала в кровати и всякую хрень не думала?

— Выйду на работу, лежать будет некогда.

— Марина, давай возьмем детей?

— Ты их даже не видел. С чего ты взял, что они возьмутся? Они ждут маму. Свою маму. Они же не сироты.

— У нас все получится.

— Ты не слышишь, что я говорю? Просто предупреждаешь меня, что воспользуешься доверенностью и связями? — так и не подняла я головы с подушки.

— Я не идиот.

— Да не похоже…

— А вдруг тебя потом будут мучить угрызения совести?

— Значит, будут.

— И меня, потому что не уговорил на детей.

— Во втором классе Алекс играл в школьном спектакле главную роль, — приподнялась я наконец с подушки, но не села, просто голову подперла. — Назывался спектакль «Потерявшийся котенок». Он играл этого самого котенка. Появлялся на сцене всего два раза. В начале спектакля пробегал через сцену и в конце. Из слов было только “мяу”, но зато какое это было мяу! — я даже свободную руку в восхищении подняла. — Ты мне этого котенка напоминаешь. Прости, аплодисментов не будет. Все отдала твоему сыну. Хотя не помню, чтобы ты даже «мяу» внятно говорил…