Жена фаворита королевы. Посмешище двора

— Бросьте, Бишоп, вы мой единственный друг. Даже няни не стало! — и начинаю всхлипывать. Ричарду ничего не осталось, как осторожно взять меня за руку и посадить на кушетку. — Принц пригласил меня на зимний бал! Я совершенно не знаю, как быть. Отказаться нельзя, но это не просто бал, он собирается объявить о помолвке…

Бишоп от удивления открыл рот, вот я его сейчас удивила, да сама в шоке. Меня никто не учил отказывать Его Высочеству.

— Ой-ёй! Это проблемы грандиозного масштаба. Вам в любом случае придётся идти, но совета просить лучше у Его сиятельства. Я лишь могу прислать модистку, чтобы вы смогли заказать платье. Простите, но это мой предел, в такие дебри я не смею совать свой нос, только умоляю, не делайте поспешных шагов!

— Да, я же замужем! — кисло улыбаюсь, третий раз за утро вспоминаю об этом факте с некоторой радостью.

Но договорить нам не дал настойчивый стук в дверь, Бишоп сам открыл и слегка поклонился.

На пороге тот, кого я ждала больше всех остальных, неожиданно подошла и прижалась к нему. Опекун же, ну вот пусть жалеет несчастную сиротку.

Господи, у него сердце долбит в груди так, что сейчас выпрыгнет. Его волнение теперь и меня заразило тревогой, а ведь только начала ровно дышать. И снова слёзы, всхлипывания, я уже с трудом сдерживаю свои эмоции.

— Дорогая моя! Аннабель! — прошептал Эдуард, деликатно приобняв меня за плечи. А я снова нарушаю все правила этикета, да к чёрту эти правила. Но всё же делаю шаг назад и улыбаюсь, молчу, кажется, и так всё понятно, очень хочется на это надеяться.

Немая сцена затянулась, но Ричард спохватился первый, метнулся в спальню и с Линдой на руках вышел из квартиры, смущённо комментируя свою суетливость:

— Я покажу девочке лавку со сладостями на первом этаже.

Даже не успела сообразить, что Линде надо бы пальто надеть, но может есть вход через дом.

Дверь закрылась и мы, наконец, остались наедине.

— Аннабель, не могу выразить словами, какой ужас за вас и Линду я пережил. Бедная Нора, вы страдаете, она же вас вырастила!

Мы сели на диван, слишком близко друг к другу, слегка смущаясь, вместо горестных мыслей в моей голове неожиданно вспыхнуло осознание, узнала приятный мужской парфюм, это он тогда ночью заходил в мою спальню. Улыбаюсь. А должна бы рыдать.

— Я потеряла память полностью, вообще ничего не помню, только чувствую отношение ко мне сейчас каждого человека, кто рядом. Нянюшка меня очень любила. Бишоп с ума сходит от каждой проблемы, и как отец трясётся над дочерью.

На этих словах Эдуард улыбнулся, кажется, я смогла его успокоить. Для ревности повода нет, по крайней мере, с моей стороны к Бишопу дочерние чувства.

— А я? Что вы чувствуете от меня, Аннабель? — он сказал это так тихо, но естественно, как врач спрашивает о болезни.

— Простите меня, Ваше сиятельство! — его густые брови поползли вверх, я снова продолжаю удивлять мужчин. — За моё поведение, честное слово, я никогда не хотела вас злить, наверное. Вы очень умный, красивый, и так заботитесь обо мне, раньше не хватало разумности оценить всё, что вы для меня делаете, так заботиться может только тот, кто искренне любит! — опустила голову и шепчу, наверное, так не принято девушкам признаваться, но я должна. Поднимаю взгляд и замечаю пунцовый румянец на его лице. Нервным жестом Эдуард ослабил галстук.

— Ох, Аннабель, вы удивляете меня каждый раз. И вы простите, даже легче стало, после этого признания. Но я действительно хочу для вас добра и счастья. Вы много страдали и по моей вине.

— По вашей вине?

— Да, вы же всё забыли, ваше заикание — это мой грех, какой я не могу себе простить.

Он сжал кулаки и тут же встал. Кажется, что-то слишком запредельное у нас случилось в прошлом.

— Я должна знать, поверьте, та глупенькая Анни в прошлом, это признание про вашу дочь?

Он посмотрел и криво улыбнулся, так делают люди, когда слышат в сотый раз несусветную глупость. Кажется, я снова глупею.

— Нет, я вам несколько раз говорил, что Линда не моя дочь, у неё есть родственники. Но это дело, какое я не смею обсуждать, ибо оно не касается только меня.

Эти слова неожиданно пугают меня:

— Эдуард, девочку у меня заберут? Отдадут её семье? — вот теперь наступил черёд вздрагивать мне. Напряглась и не могу успокоиться. Что угодно, только не это.

— Нет, кроме вас, Аннабель, в этом мире никто не достоин заботиться о Линде. Я приложу все усилия, чтобы она осталась с вами, как только все документы подготовят.

— Спасибо огромное, вы даже не представляете, как это важно для меня. И для девочки. Но если не в ней проблема, что тогда? — шепчу и снова предательские слёзы на глазах.

— Случай в вашем детстве. Как вы начали заикаться. Мне стыдно вспоминать, но не хочу, чтобы вы идеализировали мои поступки теперь, отчасти это продиктовано чувством вины, и теперь никогда не посмею сделать что-то плохое в отношении вас. Я виноват перед вами, Аннабель, потому что был в том возрасте, когда за поступки несут ответственность. Моя вина перед вами ужасна. Вы сейчас ничего не помните, и это чувство, что есть шанс на прощение окрыляет меня, однако если вы узнаете правду о том, что случилось, то снова возненавидите меня.

Чувствую, как ему тяжело. Думает, что сейчас разрушает хлипкое равновесие, убивает шанс на наши отношения? Но и честь не позволяет умолчать.

— Послушайте, Эдуард. Если что-то ужасное произошло в детстве, то и вы были ребёнком, будьте снисходительны к себе, — пытаюсь его успокоить. Но тщетно.

— Я уже был юношей и должен был нести ответственность за вас, Аннабель. Как, впрочем, и постоянно. Колодец, яд, замужество, всё это моя вина, я не могу позаботиться о вас должным образом. Потому недостоин…

Мне больно на него смотреть…

Глава 33. Ничего себе история…

— Но, что такого могло случиться в нашем детстве, возможно, вы преувеличиваете? — пытаюсь как-то смягчить тон его настойчивого самобичевания.

— Поверьте, я приуменьшаю, чтобы снова не пугать вас. Мне нет прощения. Много лет назад я отвёз вас в королевский дворец на день рождения Вильгельмины. Но посчитал скучным общество маленьких детей. И ушёл играть в крикет. А когда вернулся, Вилли заявила, что вы сбежали, спрятались и не хотите уезжать.

Мне стало не по себе. Даже видеть, как он это рассказывает страшно. Но что он пережил в тот день, когда я пропала.

— Вы долго меня искали? — мой голос с трудом сдерживает дрожь от волнения.

— Сутки.

— Ух! — меня качнуло, голова закружилась от ужаса.

— Да, мне было всего пятнадцать лет, вам чуть более пяти, как Линде сейчас. Дети заманили вас в допросную комнату и заперли там. Это нижний ярус подвала, самая дальняя его часть. Звуки допросов не достигают жилых комнат, а уж визг маленькой девочки и подавно. В этом аду вы провели сутки. Я даже не знал, что такое место существует. Они все скрыли от меня, даже Максимилиан, но он клялся, что даже подумать не мог о таком страшном месте вашего заточения. Только старый слуга предположил, и мы поспешили в подвалы. Дверь оказалась запертой снаружи. Вас нашли без сознания, неделю вы лежали в бреду, а потом заикание такое страшное, что каждое слово резало моё сердце болью, милая, простите. Вы все эти годы думали, что я тоже принимал участие в этой экзекуции. Но это не так. Я чуть с ума не сошёл, пока искал вас. И после этого венценосные родственники продолжили издеваться над вами. Убедив, что это моя зверская инициатива проучить вас за какой-то детский проступок.