Жена на продажу, таверна на сдачу
Шрифт:
Карл носил теперь крепкие ботинки, всегда свежие сорочки и добротные куртки.
Я щеголяла в вышитых шелками корсажах; мои юбки все были новыми, не стыдно и в люди выйти.
А еще мы могли купить любую специю, любое лакомство, добрый кусок мяса или мешок муки, чтоб готовить. И все в округе знали, что еда у нас свежая и вкусная.
Так что популярность наша только росла. И поток денег, льющийся в наши карманы — тоже.
Поэтому, собравшись в Белый Город, я набрала в корзинку не столько продуктов, сколько положила денег в карман. Печь пирог для знакомых – это одно, а на королевскую свадьбу –
В Белом Городе стоял погожий денек. У нас было холодно и дождило, а над городом эльфов словно всегда сияло солнце.
И весна тут была такая ласковая, светлая и теплая, что все беды и заботы просто улетучивались сами собой.
Под окнами расцветали цветы, и я шире раскрыла створки, чтоб видеть солнце и зелень.
Птицы напевали в ветвях деревьев… Ах, какой покой! Какое блаженство!
Фартук сам собой завязался, миски попрыгали на стол.
Мурлыча под нос песенку, я посеяла муку через небольшое сито. У шкафа попросила дрожжей, корицы и ванили, потому что тут о таких специях и не слышали. Кажется, и хлеб пекли на закваске?
Чтоб опробовать печь и противни, я решила для начала приготовить сдобные булки, на молоке и сметане, с сахаром и корицей.
Печь их было не трудно, они были совершенно простые, незамысловатые. И уж если не понравятся эльфам, можно забрать их в «Печеное яблоко». Карл-то их запросто продаст тем же лесорубам — лакомство в подарок женам.
Зато я узнаю, не пригорит ли в эльфийской печи тесто.
Дрожжи я развела в теплом молоке, добавив туда немного сахара.
В подошедшую опару добавила просеянной, подышавшей муки самого тонкого помола и поставила в тепло.
Когда тесто поднялось, добавила туда яиц с оранжевыми желтками, жирной сметаны и немного золотого пахучего масла. Перемешала как следует все это и оставила подниматься.
Начинки у таких булок нет, вместо нее — просто сахар, перемешанный с корицей.
И я, пока тесто поднималось, решила посидеть на крыльце, погреться на солнышке. У нас-то было пасмурно и хмуро, и дождь донимал, барабанил по крыше.
В глубокой миске я мешала сахар с корицей и блаженствовала. Поэтому как подкрался он, не заметила.
А папаша Якобс, грязный, страшный, с вытаращенным безумным глазом, выкатился на четвереньках откуда-то из-под кустов роз, и уставился на меня.
Я так и подскочила, вскрикнув от испуга.
Но он как будто не собирался на меня нападать.
Казалось, он вообще не понимал, где он и как сюда попал.
Он, словно животное, одуревшее от солнца и свежего ветра, крутил головой в разные стороны и пускал слюни из полуоткрытого рта.
— Что… что вам нужно? — только и смогла выговорить я, взяв себя в руки. — Уходите! Не то стража вас нагонит, и худо вам придется!
Но Якобса мои слова не смутили. Он как будто бы даже не понял их.
— Тьма, тьма, тьма! — прокричал он, подпрыгивая на четвереньках. — Ты слышишь? Она идет!
— Тьма? — удивилась я, глянув на небо. Но на нем не было ни облачка.
— Она все укроет! — зловеще пообещал Якобс. И мерзко захихикал, так, что кровь стыла в жилах! — Принц-то потемнел, хе-хе… Словно дроу его родили. Словно он выбрался из подземелий, где не любят солнца и света!
Не будет скоро тут ничего!Якобс злобно рявкнул на меня. Его безумное лицо стало злобным.
— Ни светлых домишек, — процедил он сквозь крошащиеся зубы, — ни мостов, ничего!
— Это почему?! — испугано спросила я, вспоминая на всякий случай, где тут стояла кочерга.
— Потому что жадность родилась в его сердце, — мстительно ответил Якобс. — Темнота не приходит одна! Она всегда приводит своих подружек, — Якобс снова противно захихикал. — Злобу, ненависть, алчность и еще много, много чего… Принц уже полюбил золото больше всего на свете. Он уже просит его у поданных так много, сколько и разместить в сокровищницах не в состоянии! А будет просить, — Якобс тихо рассмеялся, — еще больше.
— А вы откуда знаете?!
— Все вы Белом Городе об этом говорят, — ответил он, посмеиваясь. — Но не все понимают, к чему это ведет! Некоторым это даже нравится. Они находят это… безобидным. Эльфы ведь любят тонкие и красивые вещи. Они понимают принца; они готовы ему платить, чтобы он никуда больше не уезжал из города. Он устраивает праздники. Эльфы танцуют и пируют без конца. Столько праздников!
Якобс заскакал, как обезьяна в клетке.
— Эльфы думают, что принц рад своему возвращению в город. Рад соплеменникам Рад трону. Они думают, что он для них старается; а он просто подмечает, кто богаче всех одевается на его балы… И зовет все больше и больше гостей. И из других городов! Такого давно уже не было.
От его слов мороз побежал у меня по коже. Феланор… даже в речах Якобса он меня пугал!
— Балов все чаще! Подарков принцу все больше! Но он берет и берет золото и уже не может насытиться.
— Да вы все врете! — рассердилась я, позабыв об опасности. — Безумный тролль! Проходимец!
— Я не тролль и уж тем более не проходимец, — хихикнул Якобс и с гордостью продемонстрировав мне синий бархатный плащ, укрывающий его исполосованную хлыстом палача спину. — Я шут его высочества принца Феланора!
— Что?! Да как ты смог?!
— Невеста принца привела меня сюда, — мерзко рассмеялся мне в лицо папаша Якобс. — В награду за мою преданную службу… и теперь я имею больше прав находиться во дворце, чем ты!
Он снова расхохотался и показался мне ну абсолютно безумным.
— Зачем вы мне все это говорите? — чуть слышно спросила я.
Якобс вдруг перестал страшно смеяться и посмотрел на небо.
— Мне нравится солнце, — доверительно сообщил он.
— И что это значит?!
— Я не хочу, чтоб оно погасло.
— Вы не хотите, чтоб принц стал темным?!
— Он мог бы стать хорошим, добрым, как прежде. Если б был с тобой.
Якобс помолчал. Вот и беседуй тут с этими сумасшедшими!
— Но что я могу сделать?!
— Ничего, — сухо ответил Якобс. — Много гостей приглашено. Еще больше приходят, услышав о празднике в Белом Городе. Пускают всех! Но тебя не пустят.
— Это еще почему?!
— Тебя слишком хорошо знают. Твои желтые волосы такие яркие… их увидят из сотни других. Твои платья простые и человеческие. Так не одеваются эльфы. Ты пахнешь сладко, хлебом и домашней едой. Тебя узнают и выгонят. И настанет тьма, — Якобс снова посмотрел на небо. Взгляд у него был грустный. — Настанет тьма…