Женщина, которая…

А машины все несутся, а народ все куда-то спешит. Мелькают однообразные коробки жилых домов, плоские и угловатые, вытянутые в кварталы. Вот еще немного покрутится среди них и сбежит в центр, а лучше – на Васильевский. Не заработает, так покатается в свое удовольствие.

Никогда бы она не бросила свой Васильевский, если б не сын. Чем взрослее он становился, тем больше забирал пространства в их огромной, похожей на зал комнате с двумя высокими окнами, прикрытыми занавесками в парчовых переливах. Комнате, где рассвет играл теплыми бликами на сосновом паркете, где по утрам ее весело будил перезвон первых трамваев.

Началось с того, что сын выдвинул шкаф, отделив себе угол, потом завалил музыкальными инструментами и аппаратурой остальную территорию, а когда стал собирать единомышленников и устраивать репетиции, для Лены и вовсе места не осталось. Разве что в углу коммунальной кухни, на старом табурете, под сочувствующими взглядами сердобольных соседок. Потому и пришлось затеять обмен. Собрали документы, накупили газет с объявлениями, доплатили, переехали в отдельную двушку в купчинской хрущобе. Ну разве справедливо? Сейчас сын с такими же, как он, музыкантами-неформалами гастролирует по южным городам Черноморского побережья. А она – здесь, на задворках родного города, со своей постоянной спутницей, от которой, как ни старайся, не получится ни удрать по самому скоростному автобану, ни спрятаться в самом глухом и темном питерском переулке. Хочешь не хочешь, остается медленно утопать в злости и занудстве. А еще искать, на ком бы их сорвать, эти самые злость и занудство. Пробовала на сыне – не вышло, вырос он уже и давал ей достойный отпор. Пробовала на пассажирах, тех, что покапризнее. Тоже не прокатило. Привередливые клиенты мстили ей с наслаждением, наказывая рублем и еще большими капризами. Так что с некоторых пор на дороге она привыкла молчать, ну не всегда, конечно, потому как, на свою беду, натуру имела общительную.

…Мне в одиночестве лучше:Самое время мечтатьО далеких мирах, о волшебных дарах,Что когда-нибудь под ноги мне упадут,О бескрайних морях, об открытых дверях,За которыми верят, и любят, и ждут меня!

«Мечтах… моряхМ дверях…» Лена убавила звук магнитолы. Мечты, которые имеют обыкновение сбываться с опозданием, в тот момент, когда о них забываешь и в них не нуждаешься, или, того хуже, обращаться совсем не в то, что тебе хотелось, не имеют никакой ценности, а потому толку от них мало. Вот ее сын об этом не знает, потому однажды заявил: «Когда-нибудь я стану знаменитым и куплю тебе квартиру с видом на Мойку. Твоя мечта сбудется, и ты наконец переедешь из ненавистного Купчина! Клянусь!» Добрый мальчик, щедрый. Ну весь в отца! Костров тоже любил по каждому поводу повторять: «Клянусь!» При этом смотрел на нее сквозь стекла очков сверху вниз серьезно и снисходительно. Впрочем, он на всех так смотрел. Еще бы! Уже в то время его считали талантливым художником, он стоял у истоков только зарождающегося, перспективного рекламного бизнеса. А кто она? Женщина, которая бомбит ночами. Да, одинокая, свободная, но какой толк от свободы, если ее сердце, как прежде, занято?!

Дорога гладкая, скользкая, чистый лед, да еще колея в асфальте, две глубокие борозды, укатанные грузовиками. Лошадушку мотает из стороны в сторону, только слышно, как передние колеса скребут шипованной резиной. Чем дальше – тем пустыннее и безлюднее. В конце Будапештской, сразу за перекрестком, на остановке возле продуктового киоска, переделанного в магазин, голосует низкорослый, но солидный дядечка.

Подъехала плавно, словно подплыла, остановившись в аккурат возле лакированных остроносых башмаков.

– Брат, мне на Турку. Ой, красавица! Подвезешь? Туда и обратно, кафе «Казбек» называется, знаешь?

На гладко выбритом смуглом лице, обнажив ряд слишком ровных и неестественно крупных зубов, сверкнула улыбка, такая же неестественная и ненастоящая. Лена даже испугалась, что вставная челюсть сейчас громко лязгнет у нее над ухом. Кого-то ей напомнил этот пассажир?

– Сколько денег дадите?

– Не обижу, красавица, останешься довольна.

Пахнув парфюмом, устроился рядом, откровенно таращась недоверчивым любопытным взглядом.

– Бомбишь, что ли, красавица?

Лена промолчала. Развернулась на скользкой дороге, включила громче музыку, давая понять, что к задушевной беседе явно не готова, а про себя сосредоточенно подсчитывала, во сколько она должна оценить эту поездку. Туда – минимум двести, да обратно, да, наверное, ждать придется несколько минут. Ожидание – оно тоже время, а значит, деньги. Итого – рублей пятьсот. Но если заплатит четыреста – тоже неплохо. Первый пассажир мужчина – хорошая примета, будем верить в удачу и неплохой заработок. А главное, в то, что сегодняшний поздний выход, тьфу, выезд на работу не сыграет роли в эту предпраздничную ночь.

Не успела разогнаться, как пассажир попросил:

– Останови, красавица, вот здесь, на минуту, я сейчас.

Скрылся в дверях стеклянного, ярко освещенного киоска и вскоре снова сидел рядом.

– Вот, это тебе, красавица!

На торпеду легла мохнатая, сладко-пряная ветка хризантемы с россыпью сиреневых полураспустившихся бутонов. Вот и поздравление с Восьмым марта! Мелочь, но приятно.

– Спасибо.

Даже приулыбнулась в знак благодарности. Трудно ей, что ли, улыбнуться?

По дороге пассажир еще пару раз просил остановить его, и все возле магазинчиков и киосков. Лена хотела напомнить, что за остановки и ожидания плата возрастет, и только открыла рот, как смуглый пассажир, скользнув по ней откровенным взглядом, самодовольно изрек:

– Повезло тебе сегодня, красавица, Черного Барона везешь.

А она-то думала, кого напоминает ей пассажир!? Точно! Цыганского барона напоминает, а еще Крестного отца сицилийской мафии, дона Карлеоне или как его там. Буркнула равнодушно в ответ:

– Повезло или нет, узнаю, когда деньги получу.

– Неужели такая жадная до денег, красавица?

Лене показалось, что он сейчас полезет с поцелуями или ущипнет за коленку, потому, слегка отстранившись от лоснящегося лица самодовольного клиента, добавила холодно и строго:

– Вы мешаете вести машину, сядьте ровнее.

И надев на себя серьезную маску недоступности, прибавила скорость.

23.20

Хрустя наледью и подскакивая на выбоинах, Лошадушка подъехала к задворкам многоэтажки-общаги, к крыльцу ресторана, неоновая вывеска которого дергалась и мигала неровно-нервным синим светом. Неприметное такое крылечко, если бы не вычурная вывеска, его можно было бы принять за служебный вход заштатной забегаловки.

Лену всегда удивляло необъяснимое явление в спальном районе Купчино: общежития здесь строились добротными, кирпичными, с широкими лоджиями и просторными холлами, а обычные жилые дома питерцев – панельными, тесными внутри и убогими снаружи. Как такое объяснить? Угораздило же ее заехать в эти дебри, не ровен час, без подвески останется, но так попросил привередливый клиент, он, видите ли, не захотел пройти несколько шагов от дороги, черт бы его побрал!

– Я мигом, красавица.

Барон резвым колобком выкатился из авто.

– Оставьте хотя бы аванс, – спохватилась Лена.

– Пять минут, красавица, пять минут, – бросил на ходу. Взлетел по ступенькам и скрылся за дверью.

Из ресторана между тем посыпал народ, все больше смуглые мужчины в темных костюмах и черноволосые чернобровые дамы в сверкающих люрексом нарядах. Дети, одетые торжественно, по-взрослому, тут же с визгом устроили возню, переходящую в драку, а родители начали их ловить и пытаться образумить на своем тарабарском языке.

«Неужели восточный клан отмечает женский праздник?»