Женщина, которая…
Шрифт:
Лена уже начинала мерзнуть и с беспокойством поглядывать на часы. Обещанные пассажиром пять минут прошли, а она все сидела, дергая замерзшими коленями в такт мелодии на волне «Русского радио»:
Открой мне дверь, и я войду, и принесу с собою осень,И если ты ее попросишь, тебе отдам ее я всю…Постукивая ладошкой в тонкой перчатке по рулю, подпевала Дельфину, таращилась на живописную толпу, похожую на цыганский табор, на подмигивающую неоновую вывеску ресторана и на дружные ряды светившихся на фоне черного неба окон высотки.
Сверкнув фарами, с дороги повернул автобус, оглашая округу монотонными переливами восточной мелодии, покачиваясь на колдобинах, подрулил к асфальтированному пятачку и заглох в стороне, перегородив Лене обратный путь. На крыльцо между тем вышли
Не было у Лены свадебного платья, пышного и длинного, как у принцессы, такого, что от страха наступить на подол его пришлось бы поддерживать кончиками пальцев. И свадьбы настоящей, шумной, с множественными родственниками и просто знакомыми – не было. Все прошло буднично и просто, за столиком ресторана. Так пожелала она. Мама, пятилетний сын Дима и подруга – с ее стороны, друг и пара близких родных – с его. Ее избранник, заботливый и предупредительный, не скупился на внимание, она с надеждой вглядывалась в его аскетическое лицо, ловя ласковый взгляд за темными стеклами очков. А потом целый год терпела и прощала его маленькие недостатки. Подумаешь, у кого их нет? Наоборот, его привычка походя, словно невзначай, сыпать клятвами и заверениями будила в ее душе знакомое чувство умиления и уверенности, что вдвоем-то они горы сдвинут.
Но уже через несколько дней после регистрации Лена с недоумением убедилась, что ее избраннику, главным достоинством которого было отдаленное сходство с Костровым, нельзя поручить никакого дела. Запорет, испортит или просто-напросто забудет. Раздражение росло, захлестывало от малейших пустяков и становилось невыносимым, так что после работы не хотелось возвращаться домой. Тогда она допоздна колесила по городу, притормаживая возле торговых центров и кафешек.
Однажды целый час простояла напротив знакомой арки. С волнением вглядывалась в лица всех, кто оказывался в ее поле зрения. На нелепой трамвайной будке, прилипшей к плоской, непарадной стене старого дома с отвалившейся штукатуркой, было написано: «Осторожно, листопад!». Кленовые листья, перешептываясь, засыпали капот и норовили зацепиться за щетки. Прохожие, прибавив шаг, раскрыли зонтики, прячась от мелкой нудной мороси. Огненно-рыжие, с резными краями, лопухи распластались на мокром лобовом стекле. А Лена все сидела и смотрела. Ей хотелось раствориться, стать дождем и стучать в знакомое окно или превратиться в кленовый лист, брошенный порывом ветра под заветную арку, чтоб остаться там навечно.
После этого испытывать судьбу и портить жизнь поклонникам, даже самым терпеливым, наперед зареклась. Если счастье – это когда никто не отравляет твое существование, то исходя из обратного получается: «Не следует мешать другим жить своей жизнью». Потому пусть они все будут счастливы, но без нее.
Пассажира не было. Не хотелось думать, что ее безжалостно «кинули» накануне женского праздника. Не хотелось в это верить, и Лена решила ждать до последнего. Вот и автобус уехал, поглотив гостей, жениха с невестой, охапки цветов, унося за собой шлейф выхлопных газов и восточных переливов. Разом все стихло, площадка перед рестораном опустела, и только синяя неоновая вывеска все дрожала, подмигивала, но не гасла, а Лена нервничала, поглядывая на мерзнущую хризантему и не решаясь уехать. Получить вместо денег жалкий цветок? Такое с ней впервые.
Однако пора! Включила зажигание, и только хотела тронуться, как входная дверь ресторана распахнулась и на крыльце появился Черный Барон с двумя спутниками. Даже радости от их вида не испытала. Наверное, стоило уехать, не дождавшись нечестивца, наказать его за обман и высокомерно-небрежное отношение к женщине. Впрочем, уехать еще не поздно. Оставить бы самодовольного борова-Барона в недоумении, вильнув хвостом Лошадушки перед его носом! Нет, поздно!
Барон уселся рядом, его молчаливые спутники – сзади.
– Заждалась, красавица?
Вид у него был благодушный и голос такой, словно он обращался к своей личной рабыне. Еще бы, эта хрупкая на вид, интеллигентная дама прождала его целых двадцать
минут!– Да уж… Если честно, подумала, что меня обманули, хотела уехать.
– Ай, яй, яй! Какая же ты недоверчивая, красавица! Нехорошо, нехорошо!
Пассажир достал бумажник, и Лена, замерев, краем глаза наблюдала за его руками. Сколько ей отсчитают за столь долгое ожидание и поездку? Пятьсот? Семьсот? Неужели тысячу? На торпеду рядом с веткой хризантемы легли сотка и два полтинника. Портмоне захлопнулся и уплыл в карман Барона.
– Это все? А за обратный путь, за ожидание?!
Лена с недоумением смотрела на жалкие бумажки.
– Неужели мало? Здесь ехать – всего ничего, имей совесть, красавица!
Пришлось, обернувшись назад, обратиться к сидящим с каменными лицами мужчинам, которые раздражали ее именно своей непробиваемой мрачной лживостью (на их фоне даже Барон казался более искренним в своем снобизме), – приказным тоном: «Прошу вас доплатить!» Все чаще при встрече с несправедливостью Лена замечала в себе эту прямолинейность, граничащую с грубостью, которая так не шла ей и которую особенно чувствительные пассажиры принимали за хамство, но бороться с ней – значило изменить себе, а это было невозможно. Если она начнет изменять себе, то с кем останется?
За пассажиров ответил Барон.
– Нет, они платить не будут. Кстати, поверни на перекрестке. Нам еще на Белградскую заехать нужно.
Он продолжал вести себя так, словно привык купаться в женском внимании и покорности, другого отношения не знал и не хотел знать, однако выступившие на шее красные пятна выдавали его с головой.
Покачиваясь на колдобинах, скребя и цепляясь бампером за края рытвин, выехали на дорогу.
– Доплатите, и я отвезу вас на Белградскую.
Сбросив скорость, Лена приложила усилие, чтобы взять себя в руки и сменить тон на максимально миролюбивый. Демонстрировать волнение не хотелось. Не дождутся они! Сейчас она остановится и попросит пассажиров выйти или доплатить. Да! И не испугается! Но интуиция уже подсказывала, что последствия могут быть непредсказуемы, а потому лучше этого не делать. Проклятый страх! Страх перед возможным злом! Страх перед физической расправой. Ничтожный страх перед тем, что твои планы сорвутся и выбьют тебя из колеи! Миром правит страх! Страх выше справедливости и свободы! Пришлось продолжить путь, и от унижения, от собственного бессилия она чуть не расплакалась. «Нет, не следовало сегодня выезжать! Не подвели приметы, пожалуй, стоит приоткрыть на всякий случай окно – вдруг да придется кричать, звать на помощь?»
– Ты чего такая меркантильная? Деньги любишь? Оставлю тебе свой телефон, позвони завтра, встретимся, и ты узнаешь, какими щедрыми могут быть мужчины!
Барон вынул из-за пазухи блокнот и ручку, самую простую, шариковую, что-то черкнул на вырванном листке и положил его на торпеду, в аккурат на смятый полтинник. Он как будто старался не замечать ее напряженного, со злобным прищуром и плотно сжатыми губами, лица, а она сделала вид, что не видит клочка бумаги с номером телефона.
«Туда же, клеится, наверняка чей-то муж и отец. Барон, блин, еще и Черный! Даже визитки нет!» Удивительно, как она, с ее проницательностью, не раскусила его сразу и не взяла деньги вперед?
Дворы на Белградской улице, как во всех новостройках, опутаны узкими проездами, однообразными и плохо освещенными. Лена еще надеялась, что клиенты выйдут на дороге, но они только милостиво сообщили: «Недалеко осталось», и продолжали бодро командовать: «Сюда, налево, прямо, еще раз налево, теперь вдоль этого дома, до конца, теперь направо, почти приехали, вот здесь, у третьего подъезда».
– Я сейчас, минуту, красавица, только попрощаюсь с друзьями – и поедем дальше.
Вышли все трое, дверь оставили распахнутой, но Лена уже знала, что ей следует делать. Закрыв дверцу, она хотела немедленно тронуться, но притормозила, опустила боковое стекло, швырнула сломанную ветку хризантемы и смятый клочок бумаги с номером телефона прямо в грязную лужу с плавающими в ней льдинками и подозрительным предметом, похожим на порванный презерватив, и, нажав на газ, взвизгнув шинами, рванула с места. Ей показалось, что Барон сделал несколько торопливых шагов вслед, пытаясь ударить по багажнику, но она уже неслась на всех парусах, рискуя разбить подвеску. «Благодарю тебя, Господи, за свободу, мне, недостойной, данную! За то, что не связана с такими вот Баронами никакими узами и обязательствами!» Впереди сверкнули фары встречной машины, ослепили дальним светом и замерли на расстоянии. Разъехаться будет сложно, потому Лена свернула в первый проезд, и, петляя по лабиринтам дворов, мимо гаражей, заборов и помоек, выехала, тяжело, но осторожно спустившись с высокого бордюра, на проезжую часть.