Женщина с той стороны

Так и сделали. Меня ещё пошатывало от слабости, но я шла. Камни у реки были мокрыми и скользкими, и сама вода не вызывала доверия. Через несколько часов маневрирования и прыжков с камня на камень, мы остановились. Река здесь и правда была мельче, разливалась широко и журча перекатывалась по многочисленным камням. Назар снял штаны и обувь, оставшись в одной меховой куртке. Если бы не ситуация, я бы посмеялась над его прикидом, но и сейчас не смогла сдержать улыбки. Штаны и обувь вручили мне, а саму меня Назар взял на руки. Когда он ступил в ледяную бурлящую воду, я поежилась. Я чувствовала, как она толкает его, хочет сбить с ног. К счастью, в это время года, как я уже знала, река мелела, и мы смогли добраться на другой берег без жертв. Там Назар стуча зубами и подпрыгивая торопливо оделся, а затем повёл уже знакомым ему путём. Река шумела, мы шагали. Над нами были высокие стены камня, сверху такое голубое сегодня небо, и казалось что нет в мире никого без нас. Так бы идти всю жизнь, убегать я уже привыкла, но только рядом с ним.

Приложив усилия, мы вскарабкались в ущелье, дно которого было пересохшим на зиму ручьем и пошли вверх. Уже к вечеру поднялись, и теперь стояли по другую сторону пропасти от преследователей. Я сказала об этом Назару, но он велел не обольщаться. За то время, что мы потеряли внизу, они спокойно могли обойти пропасть безопасным путём вдоль горы, куда и мы стремились изначально. И теперь ищут нас на этой стороне.

Приложив усилия, мы вскарабкались в ущелье, дно которого было пересохшим на зиму ручьем и пошли вверх. Уже к вечеру поднялись наверх и теперь стояли по другую сторону пропасти от преследователей. Я сказала об этом Назару, но он велел не обольщаться. За то время, что мы потеряли внизу, они спокойно могли обойти пропасть безопасным путём вдоль горы, куда и мы стремились изначально. И теперь ищут нас на этой стороне.

— Не уйдут они без тебя. Вся надежда на наши ноги и нашу хитрость.

Утром меня разбудило солнце. Мы спали в куче валежника, наспех соорудив из него шалаш. Проверки дождём и ветром наше убежище бы не вынесло, но нам повезло. И теперь солнце дерзко светило через многочисленные прорехи между ветвей. Я отбросила в сторону шкуру и выбралась наружу. И ошеломленно замерла. Небо было ясным и абсолютно чистым. Солнце выплывало из-за гор, заливая все ослепительным светом. Сиял снег, вынуждая прищурить глаза, даже серый камень, казалось, переливался благодарно всеми красками.

— Красиво, — ошеломленно прошептала я.

— Кончились бури, — Назар встал рядом и взял меня за руку. — Теперь караваны будут идти бесконечной чередой. Впереди зима, и тогда перевал закроется на пять долгих месяцев. Пойдём скорее, сегодня же спустимся ниже снегов, я смогу охотиться. Да и идти станет гораздо легче, всё-таки вниз.

Бесконечное снежное полотно расстилалось под нашими ногами и полого уходило вниз. Сверкали под солнечными лучами миллионы снежинок, словно бесчисленные россыпи драгоценных камней. И над этим жуткая тишина, лишь поскрипывание наших сапог. Даже не шумел ветер, словно и он о нас забыл, не рассекал со свистом воздух Умник, которого мы не видели уже несколько дней. Умник очень любил горы, и пропадал в поисках своих собратьев бесследно, безошибочно находя потом своего хозяина. Ровный спуск расчертила очередная трещина, ведущая, как и все предыдущие, к реке. Она не была широкой, всего несколько метров, но, не имея возможности перебраться на другую сторону, мы пошли в обход. Признаюсь, от размеренной ходьбы, лёгкого морозного воздуха и яркого света в моей голове не крутилось никаких мыслей, ни плохих, ни хороших. Я просто шагала, мои тренированные уже ноги научились получать удовольствие от этого незамысловатого процесса. И поэтому все, что произошло дальше, было для меня не просто неожиданностью, а шоком.

— Ложись, — крикнул Назар и дёрнул меня вниз.

Я упала, немного прокатилась по сугробу. Раздался свист, в мятый падением снег попало сразу три стрелы. Они ушли почти полностью, лишь оперение виднелось. Назар дёрнул меня наверх, я поползла за ним, а затем, спотыкаясь, встала и побежала.

— Идиоты, девку не убейте ненароком! — раздался позади знакомый голос. Карагач.

Я не удержалась и обернулась на бегу. Преследователи подошли совсем близко, были на другой стороне расщелины. На них были белые куртки, но как мы их не увидели раньше?

— Как они подкрались? — сипло спросила я на бегу. Посмотрела мельком, те тоже бегут.

— Карагач. Он такое может и отнюдь не растерял свои силы, хоть и говорят люди иное. Чарами закрыл стрелков, да видно не смог больше мираж удерживать, вот и стреляют. Скорее, скорее, мы сможем уйти влево, а они ещё не скоро через эту трещину переберутся. Бурю бы, закрыть наши следы.

Даже говоря и оглядываясь, он бежал гораздо быстрее меня. Тащил меня за руку, я почти падала, не в силах придерживаться такой же скорости. Стрелы свистели и исчезали в снегу, словно не было их. В боку кололо, катастрофически не хватало воздуха. Нога провалилась в снег, и я всё-таки упала, пропахав борозду в девственном белоснежном покрове. Вытирая лицо от снега, я пыталась понять, в какую сторону бежать теперь, жалея каждой секунды, ведь я могла бы оставить позади еще несколько метров, а вместо этого стою на четвереньках и отряхиваюсь, как мокрая собака. Впереди передо мной было что-то неправильное, слишком яркое для этого мира серого камня и белого снега. Я вытянула руку и коснулась алого пятна. Кровь. Я оглядываю себя, нет, я цела, значит Назар, где он?!

— Назар! — зову я, боясь самого страшного.

Он встаёт из-за снежной дюны и тянет мне руку, он тоже цел и здоров, я вижу, откуда же тогда кровь? Мы несемся вперёд, а позади нас на снегу алые капли. Мы вновь падаем, но первым спотыкается Назар. Я, не обращая внимания на его протесты, ощупываю руками его тело и под полой куртки вижу обломанное древко стрелы. В бедре, в том самом, которое я залечила так недавно. Кровь течёт, но её немного, я надеюсь, что артерия не перебита, отвязываю веревку, которая служила ремнем, не позволяя комбинезону болтаться, и накладываю жгут. Грубо, торопливо, надеясь на то, что время у нас ещё есть.

— Хватит, — обрывает он меня. — Не сейчас. Вставай, побежали.

Я барахтаюсь в снегу, пытаясь встать, и оборачиваюсь назад. Они, те, кто в нас стреляет, стоят по ту сторону расщелины, едва заметные в белом. Тёмные пятна лиц, рук, бород. Три лучника и Карагач. Луки поднимаются, натягиваются тетивы и к нам летят стрелы. Но не долетают, падают в снег в нескольких метрах. Я нервно смеюсь и не могу остановиться. Встаю, бегу, а все смеюсь. Воздух заканчивается, грудь ходит ходуном, я втягиваю в себя воздух, но не чувствую, не могу насытиться им. Останавливаюсь и сгибаюсь, пытаясь отдышаться. И вновь смотрю на них. На стрелы с ярким оперением, что вновь летят.

— Не достанешь, урод вонючий! — истерично кричу я.

Все словно в замедленной съёмке, я так чётко вижу, но удивляться этому недосуг, надо бежать, но я смотрю на эти стрелы словно завороженная. Они не могут долететь, слишком далеко. Карагач, а это он, самый низенький в компании, вскидывает руку. И происходит невозможное. Стрелы, которые уже снижались, готовые стыдливо уткнуться в снег, стремительно выравниваются, пролетают мимо меня и находят свою цель, на снег вновь брызжет красное, очень много красного. Я вскрикиваю, наконец, выхожу из ступора, ползу, загребая снег, к Назару. В его груди нашли себе место все три стрелы. Он жив, мужчина, ради которого я была готова рискнуть всем, даже тем, чего у меня не было и теперь, наверное, никогда не будет. Жив, но пузырится в уголках губ кровь, я врач, пусть и собачий, я знаю, что это значит. У него пробито легкое, мне не помочь, мы исчерпали свою долю везения. Я смотрю на эти стрелы и не понимаю, с чего начать, что сделать, мне нужна операционная, опытный врач и инструменты, и много всего, что не найти здесь, на этой дурацкой горе. Преследователи спокойно идут влево, они все видят.

— Сейчас обойдут расщелину и будут здесь, — шепчет Назар в ответ на мои мысли. — Ты ничем мне не поможешь, беги скорее, у тебя ещё есть шанс.

— Никуда я без тебя не пойду!

— Беги, глупая.

Я не слушаю его, обрезаю одежду на его груди, осторожно, не касаясь стрел. И ужасаюсь. Он прав, я ничего не могу сделать, для того, чтобы достать стрелу из лёгкого, мне нужна помощь, у меня даже нет материалов для перевязки, я никогда не работала с ранами лёгких, я не знаю что делать! Паника захлестывает, не позволяя думать.

— Не уйду без тебя, все равно не уйду!

Я хватаю его за подмышки и волоку по снегу. За нами остаётся широкий алый след. Он едва слышно стонет, голова беспомощно болтается. Я понимаю, что ещё два метра такого волочения и он точно умрет, какая-нибудь из стрел сместится и все… Снимаю куртку, под ней рубашка, которой после наших скитаний до стерильности очень далеко. Голая кожа покрывается мурашками на морозном воздухе, я торопливо ныряю вновь в куртку. Догадываюсь перевернуть его на бок и ужасаюсь, одна из стрел торчит сзади, а я волокла его, как он все ещё жив, удивительно. Достаю нож и аккуратно обламываю наконечник. А затем считаю до трёх и вытягиваю наружу стрелу. Она выходит, в кровавой ране пузырится воздух, покидающий её из лёгкого. Я прижимаю дырку комком снега, держу наготове рубашку, боясь убрать руку, ведь снова будет выходить воздух и кровь. Решаюсь, убираю и перевязываю настолько быстро и туго, насколько могу. Что делать с остальными стрелами я не знаю, они в брюшине, для того, чтобы извлечь их, мне надо резать его плоть, а если задеты внутренности… Назар в беспамятстве. Пользуясь этим, удаляю стрелу из бедра и перевязываю рану. Поднимаю голову и ищу глазами своих преследователей. Их нет на противоположной стороне как прежде. Взгляд бестолково мечется и, наконец, выхватывает их — они уже перебрались на нашу сторону и неторопливо идут ко мне навстречу. Я вою от безысходности, встаю и бегу прочь, но понимаю, что не могу оставить его вот так, умирать одного на снегу. Сдаюсь и возвращаюсь, ложусь рядом, прям на алую кровь, осторожно прижимаюсь и ложу голову на его плечо. Он чуть поворачивается ко мне, я встречаю улыбкой замутненный болью взгляд и вытираю кровь, которая выступила на его губах.