Жестокие игры

– Чувак, у тебя есть Кунц! – простонал Ральф.

– Мне нужен Кунц! – заорал Джей-Ти и покатился по полу, изображая истерику и одновременно смеясь до слез, так что даже начал задыхаться.

Ральф протянул руку за карточкой.

– Спорим, легче отдавать Кунца, когда знаешь, что получаешь настоящее сокровище.

– Ты это к чему?

Ральф, сложив губы бантиком, послал ему воздушный поцелуй.

– О Джек, – пискляво произнес он, – ты самый удивительный мальчик в школе!

Джей-Ти фыркнул.

– Рэчел Ковингтон готова установить на стадионе бигборд, так она в тебя влюбилась.

– Ничего не влюбилась, – рассердился Джек. – Она просто девочка.

Допустим, она частенько крутится возле него после того случая, как он заставил одного старшеклассника прекратить распускать слухи о том, что у нее месячные начались еще в восемь лет. И что с того, что у нее грудь вываливается из лифчика? У всех девчонок когда-нибудь она вырастет. К тому же, как казалось Джеку, от нее одни неприятности – наверное, она бьет по подбородку, когда бежишь на время или определенную дистанцию.

– Тили-тили тесто, Джек с Рэчел… – запел Ральф.

– Заткнись! – Джек вырвал карточку с Кунцем из рук Ральфа.

– Ты чего?

– Мне Рэчел Ковингтон не нравится, понятно?

– Да ладно тебе! – пробормотал Ральф.

Неожиданно дверь отворилась. Корасон, кухарка и экономка в одном лице, уперев кулаки в толстые бока, сердито взглянула на мальчишек.

– Вылезайте! – приказала она. – Мне нужно убирать.

Они выскочили из своего укрытия, прихватив коробочки с бейсбольными карточками. Джей-Ти с Ральфом толкали друг друга локтями, когда шли по коридору.

– У меня нет невесты! – крикнул им вслед Джек и так сильно сжал в кулаке карточку с Расти Кунцем, что она сломалась.

Оказалось, что Корасон не только, как обычно, подметает и пылесосит дом. Звонила мама Джека и предупредила, что ждет гостей. Джек сидел на табурете, наблюдая, как мексиканка терзает кусок теста на разделочной доске, и представлял, что это лицо Ральфа.

– Если хочешь есть, – сказала мексиканка, – отрежь себе хлеба.

– Я хлеба не хочу.

– Нет? Тогда чего ты уставился на тесто, как голодный?

Джек поставил локти на стол.

– Просто тоже хочу что-нибудь отмутузить.

Корасон придвинула к нему кусок теста.

– Прошу! – Она вытерла руки, оставив на фартуке бледно-желтые следы. – Что-то Джей-Ти с Ральфом убежали как ошпаренные.

Джек пожал плечами.

– Они неудачники.

– Неужели? Еще сегодня утром ты не мог дождаться, пока они придут. – Она обхватила ладонями руки Джека, и они стали вместе вымешивать тесто. – Вы поссорились?

– Рэчел Ковингтон мне не нравится. То есть я хочу сказать, что она мне нравится, но… но я ее не люблю. Я вообще девчонок не люблю.

– Они тебя дразнили?

– Я просто за нее заступился, потому что она не могла за себя постоять.

– Тогда ничего удивительного, что она запала на тебя, амиго.

Джек подпер щеку ладонью, не обращая внимания на то, что руки в муке.

– Кора, почему девчонки так себя ведут? Почему нельзя просто поблагодарить и все?

Корасон улыбнулась.

– Ты знаешь, как твоя мама составляет список тех, кому следует отправить открытку на Рождество? Она посылает их людям, которые присылают открытки ей, и с каждым годом этих людей становится все больше.

– Да уж, – пробормотал Джек. – А мне приходится облизывать эти чертовы марки!

– Следи за своими выражениями! – предупредила она. – Понимаешь, так и любовь. Один раз проявишь внимание, даже мимоходом, и ты навсегда в ее списке.

– А если я не хочу посылать Рэчел открытку в ответ?

Экономка засмеялась.

– Никогда не знаешь, что будет. Может, она все равно будет их присылать. А может, однажды пробежит список глазами и вычеркнет тебя.

– Я не хочу, чтобы она в меня влюблялась, – прошептал Джек. – Я скажу ей, чтобы перестала.

– Можешь сказать, но это ничего не изменит.

Джек ткнул кулаком в тесто.

– Почему?

– Потому что это ее сердце и только ей выбирать, кого любить, – ответила мексиканка.

Не было ничего удивительного в том, что Анна-Лиза Сент-Брайд брала под свое крыло и приводила в дом очередную «несчастную» в чулках и на высоких каблуках, которую отбила у сутенера на Седьмой авеню. Часто женщины приезжали в пентхаус с разбитой губой или сломанным носом, окутанные стыдом так же плотно, как и дешевым пальто, которое было на них надето. Около недели они жили в доме Сент-Брайдов, а потом появлялись из гостевой комнаты в джинсах и хлопчатобумажной рубашке; волосы, стянутые сзади в пучок, открывали заживающее лицо без грамма косметики. Джека всегда удивляли эти трансформации. Приходили старухами, а оказывались девушками-подростками.

Это были проститутки. Джеку этого знать не следовало, потому что ему было всего десять и его родители предпочитали делать вид, что проституции в Нью-Йорке не существует, как нет хулиганов, мэра-демократа и крыс в Централ-парк. Его в комнаты к гостям не пускали. Мать ходила туда-сюда, как Флоренс Найтингейл, носила им суп и одежду, а еще романы феминисток, таких как Бетти Фридан и Глория Стейнем. Отец как-то окрестил этих писательниц «цыпочками, которым не хватает настоящего мужика». Но хотя все делали вид, что между шлюхой наверху и приехавшей погостить двоюродной сестрой нет никакой разницы, Джек знал правду… и почему-то от этого знания у него всегда немного побаливал живот.

Как всегда, когда пентхаус блестел, а хлеб стоял в духовке, в воздухе витало ожидание. Джек сидел на лестнице и перебирал свои бейсбольные карточки, но на самом деле просто ждал, кто приедет в этот раз.

Без пятнадцати четыре приехала мама. А женщина, приехавшая с ней, оказалась совсем не женщиной.

Во-первых, она была меньше Джека. У нее были настолько большие глаза, что они занимали пол-лица, а такого грустного рта, больше похожего на крошечную прорезь, Джеку еще видеть не доводилось. Руки девочки нервно подергивались, как будто ей просто необходимо было что-то держать.