Жезл маршала. Василевский
Шрифт:
— Ничего не было — я проснулся. — Сталин криво усмехнулся. — Неужели моего Якова фашисты убьют? Жуков предлагал мне поменять Якова на Паулюса, но я сказал, что солдат на генерала не меняю. Якову, наверное, трудно в плену, и я боюсь, как бы гитлеровцы не склонили его к предательству.
(Этого, однако, не случилось, но узнал об этом Сталин лишь 5 марта 1945 года, когда Берия вручил ему вот этот документ: «В конце января с.г. 1-м Белорусским фронтом была освобождена из немецкого лагеря группа югославских офицеров. Среди освобождённых — генерал югославской жандармерии Стефанович, который рассказал следующее. В лагере «Х-С» г.
Сталин дважды прочёл записку, потом вызвал Берия. Кивнув на документ, он грустно сказал:
— Я мог ожидать чего угодно, только не этого... Мой сын, советский командир-артиллерист, с буржуа Блюмом в одной камере!
— Иосиф, твой сын попал не в рай, а в плен! Немцы даже не пытали его.
— Почему?
— Видимо, надеялись, что со временем сломят его и он станет на них работать. Теперь ясно как божий день, что те листовки, одну из которых прислал в пакете Жданов, — выдумка фашистов. Яков до конца остался верен присяге, которую давал... — А.3.).
Сталин сидел за столом неподвижно, грустный, о чём-то размышляя. Смотрел то в окно, за которым куражился озорной ветер, гоняя по небу тучи, то мельком бросал взгляд на Василевского.
— На войне, конечно, жизнь иная, чем в тылу, — нарушил он молчание. — Там гибнут люди, и каждый умирает по-разному. Кого пуля сшибла с ног, кого осколок снаряда или мины задел... А мой Яков целым и невредимым попал в плен. Как вспомню, так у меня от этой мысли душа каменеет.
— Плен — это не трагедия, — философски заметил Василевский. — Хуже, когда человек сознательно предаёт Родину, как это сделал генерал Власов.
— Не говорите мне об этом подлеце! И я и Жуков так в нём ошиблись!..
Василевский встал, взял со стола свою папку, нагнулся за рюкзаком с «трофеями», но Верховный сказал:
— Пусть останется здесь, он мне ещё нужен... Наверное, в Генштабе накопились неотложные дела? — спросил он. — Сколько вам надо времени, чтобы решить их?
— Два-три дня, потом я снова улечу на фронт.
— Два дня, и не больше! — отрезал Сталин. — Перед выездом позвоните мне...
Домой Василевский пришёл под вечер. Катя готовила ужин. Увидев его, она мягко улыбнулась, глаза загорелись, словно из них сыпались искорки. Она быстро шагнула к нему и поцеловала в щёку.
— С приездом, милый! Я так рада, что ты выкроил время побыть дома!
— А где Игорёк?
— На музыке, скоро пойду за ним. Преподавательница довольна им, говорит, старательный малыш, и слух у него есть.
Александр Михайлович открыл саквояж, вынул из него небольшой свёрток и отдал жене:
— Это тебе!
Она развернула его и ахнула:
— Боже, какая прелесть! Где ты её взял? Таких я в Москве не видела!
Это была белая, как морская пена, роза с яркими красными прожилками на лепестках.
— Красота-то какая, а? — Катя вновь его поцеловала. — Спасибо, дорогой,
спасибо! — И тут же вскинула на него глаза: — Скажи, по какому случаю ты вдруг принёс розу?— Эх ты, синеглазка, как величает тебя мой друг Жуков. Не догадалась? В этот день восемь лет назад ты родила Игорька!
— Боже, какой ты умница, Саша! — воскликнула жена. — Я и не подумала об этом...
Он обнял её, но в это время позвонил писатель Толстой.
— Александр Михайлович, добрый день! Я решился побеспокоить вас, извините, если отвлёк от важных дел.
— Что вы, Алексей Николаевич! — весело отозвался Василевский. — Я недавно закончил перечитывать ваш роман «Хождение по мукам». Сильная вещь!
Толстой сообщил, что за роман он получил Государственную премию СССР и перевёл её на строительство танка «Иван Грозный».
— Хочу просить вас, чтобы завод как можно скорее сделал танк. Можете мне помочь?
— Завтра же решу этот вопрос. Подберём мы и экипаж танка.
— Но перед отправкой танка на фронт я хотел бы сказать экипажу несколько слов, — попросил Толстой. — Это реально?
— Разумеется, Алексей Николаевич.
— Вы так любезны, товарищ Василевский, я тронут вашим вниманием. До встречи!
(Танк «Иван Грозный» храбро сражался с гитлеровцами, он дошёл до Берлина, но поздравить с победой экипаж танка Толстой не успел: в 1945 году он умер. — А.3.).
Сталин выпил чаю, потом поручил Поскрёбышеву вызвать к нему Берия.
Лаврентий Павлович явился быстро, он даже улыбнулся. Сталин кивнул на угол у двери, где лежал рюкзак с «трофеями»:
— Вытащи из него всё, что там есть!
Берия увидел куски белой парусины, сильно пахнувшие краской и бензином.
— Что это?
— Ты у меня спрашиваешь? — усмехнулся Сталин. — Это я должен задать тебе такой вопрос! — Он встал из-за стола и подошёл к Берия. — Это парусина с крыла самолёта-истребителя. С нового самолёта, — подчеркнул вождь. — Три сотни таких машин с завода доставлены в авиачасти под Курск, но летать на них, а тем более вести воздушные бои с противником нельзя. Нитрокраска не держит парусину, в воздухе её с крыла срывает встречный ветер, и истребитель становится неуправляем. Заводской брак, Лаврентий!
— Это похоже на диверсию! — воскликнул Берия.
— Ты разберись по долгу своей службы и мне доложишь! — Сталин кивнул на рюкзак. — Забирай его к себе. И знаешь, кто раскрыл эту, как ты выразился, диверсию? — Он взял со стола рапорт Кальвина на имя начальника Генштаба и вручил своему подопечному: — Прочти!
Глаза Берия пробежали рапорт.
— Полковник Оскар Кальвин? — удивился Берия. — Странно!
— Да, тот самый Кальвин, отец которого живёт в Париже! — ехидно произнёс вождь.
Берия сложил в рюкзак куски парусины и завязал его.
— Могу я переговорить по этому делу с маршалом Василевским?
— Не смей отвлекать его! — резко сказал Сталин. — В районе Курска назревают большие события, и отвечают за них два маршала — Жуков и Василевский.
— Оскар Кальвин — его друг, и мне хотелось бы кое-что у него выяснить.
— Полковника Кальвина тоже не трогай, он наш! — Сталин прошёл к столу и сел. — Крепко же ты меня подвёл, Лаврентий. Честное слово маршала Василевского оказалось для меня дороже досье, которое состряпали твои подопечные на Лубянке!..