Жезл маршала. Василевский

«Ишь куда метит! — усмехнулся в душе Сталин, но вопросов пока не задавал. А Берия, польщённый его вниманием, горячо продолжал:

— Когда цензор вычеркнул эти слова, журналист стал возражать: мол, он был на фронте, всё видел своими глазами. Ему бы но репортажи писать, а киркой мёрзлую землю долбить на Колыме!

— А ты арестуй этого борзописца и допроси по всей строгости. — Верховный улыбнулся, даже усы у него закачались.

— У него есть высокий покровитель, твой ближайший соратник...

— Кто такой? — Голос Сталина прозвучал резко, как выстрел.

— Журналист полковник Кальвин Оскар Петрович, тысяча восемьсот девяносто пятого года рождения, латыш. А его покровитель — генерал Василевский, друг детства. Оба родились и выросли в Кинешме. В Гражданскую воевали в одном полку. После войны Василевский остался служить в армии, а Кальвин пошёл учиться на журналиста.

Сталин устало откинулся на спинку кресла. А Берия продолжал:

— Я стал раскручивать это дело, и выяснилось, что сын Оскара Кальвина Пётр сначала учился в военно-морском училище в Ленинграде, потом его перевели в Морскую академию. И кто помог? Товарищ Василевский! Но вскоре этот отпрыск отколол номер — попросил отправить его на Северный флот: мол, он люто ненавидит фашистов и хочет с ними сражаться. И ему поверили! Теперь он плавает на подводной лодке. У меня возникла мысль: а не хочет ли Пётр в удобное время удрать с корабля? Норвежский берег рядом, а там — немцы. А из Норвегии ему прямая дорога во Францию!

— А что ему делать во Франции? — недоумённо повёл плечами Сталин.

— В этом-то как раз и вся соль! — улыбнулся Берия. — Его дед, отец Кальвина, живёт в Париже, бывший штабс-капитан царской армии. Воевал на стороне белых, вместе с Деникиным бежал за границу на английском корабле. Там, в Париже, он в свите генерала Деникина, а раньше, когда шла Гражданская война, служил в штабе битого генерала.

— Кем? — у Сталина надломились брови.

— В разведотделе. Стрелял и вешал красных! И ещё меня насторожил такой момент, — продолжал Берия. — Оскар Кальвин дважды ездил в командировку на Северный флот, встречался там со своим сыном. Мне кажется, что тут есть какая-то связь...

Берия не сказал «связь с врагами», за него докончил Сталин:

— Не исключено, что есть связь с врагами. — Он ближе подошёл к Берия: — Пока идёт проверка, ни слова Василевскому!

— А как быть с журналистом?

— Ты с ним беседовал?

— Да, но свою связь с отцом он отрицает. В анкете писал, что отец в тысяча девятьсот девятнадцатом году погиб на фронте под Ростовом. Но что-то в нём меня настораживает. И втёрся в доверие к Василевскому не случайно.

— Ищи истину, Лаврентий, — поддержал его вождь. — По-моему, из твоих рук не мог бы уйти даже сам Бог, если, разумеется, он есть.

Берия вышел от Сталина в хорошем настроении. «Я доберусь до этого попа Бонапарта, он у меня ещё попляшет!» — усмехнулся он в душе...

«Почему же Берия промолчал о брате Кальвина? — подумал сейчас Сталин. — Странно, однако...» Он вызвал Поскрёбышева.

— Пошли ко мне Берия!

И вот он, Берия. Вошёл в кабинет вождя как в свою опочивальню, снял фуражку и погладил лысину.

— Садись, Лаврентий. — Сталин тоже сел. — Твои молодцы арестовали на Северном флоте командира корабля, но я ничего об этом не знаю, а ты почему-то мне не доложил. Кто он?

— Родной брат журналиста Кальвина капитан третьего ранга, а по-армейски — майор Азар Петрович Кальвин.

— О семье Кальвиных ты мне недавно говорил, а об аресте брата-моряка ни слова! Почему? — В голосе вождя Берия уловил едва скрываемую суровость.

«Кто ему доложил об этом моряке? — недоумевал Берия. — Адмирал Головко или нарком ВМФ адмирал Кузнецов?..»

— Я жду, Лаврентий, — подтолкнул его суровый голос вождя.

— Что я мог тебе доложить, если нам пока не удалось доказать вину командира-моряка? Он всё отрицает. Вот я и решил, что как только моряк развяжет язык и обвинение будет готово, всё тебе и подать как на блюдечке!

— В чём обвиняется командир корабля? — сухо спросил Сталин.

Берия объяснил ему историю с арестом немецкого агента.

— Нам кажется, что агент, работавший на морском заводе, завербовал Кальвина, когда его корабль находился там в ремонте. И Азар снабжал его секретными сведениями о нашем новом минноторпедном оружии. И ещё одна деталь, — продолжал Берия. — Азар Кальвин не только командир корабля, он ещё и конструктор. Он создал оригинальный прибор для морской торпеды, и теперь она сама находит себе цель на море и ликвидирует её.

— Прибор внедрён на кораблях флота?

— Пока нет, его должны были испытать на Балтике, но что-то затормозилось.

— Прибор лежит, а конструктор сидит! — усмехнулся Сталин. — Он что, этот Азар Кальвин, враг?

Берия заявил, что свою вину Кальвин не признает, хотя улики налицо. Перед войной с группой военных моряков он ездил в Германию для обмена опытом службы на море, встречался там с немецкими моряками, среди которых был и немецкий агент, бывший инженер морзавода в Ленинграде, которого чекистам удалось разоблачить. Он-то и заявил, что Азар Кальвин передавал ему важные военные сведения.

— А не пытается ли агент оговорить Кальвина? — спросил Сталин. — Вот что, Лаврентий. Лично разберись с этим делом. О командире корабля просили нарком ВМФ Кузнецов, адмирал Головко. Есть ещё один военачальник, который ручается за Азара Кальвина своей головой.

— Кто этот военачальник? — спросил Берия.

— Потом скажу, Лаврентий. Ты сначала сделай то, что я тебе поручил. Кстати, тебе докладывали, что жена моряка-командира приехала в Москву, чтобы увидеть мужа? Но в свидании с мужем ей отказали. Это же бесчеловечно!

— Нет, об этом мне не докладывали, — возразил Берия.

— Тоже разберись, кто дискредитирует наши органы... — Сталин встал. Взял в комнате отдыха бутылку «Боржоми» и налил себе в стакан. — Хочешь?

Берия отказался.

— И вот ещё что, Лаврентий. Разберись и с арестованными военными. Нам сейчас дорог каждый командир, каждый специалист. Этого требует война, и если человек невиновен, надо его немедленно освободить. Ты понял? Мы и так потеряли немало заслуженных военачальников, и я не уверен, что все они были шпионами и предателями.

— Лес рубят — щепки летят, — бросил Берия.

У Сталина вмиг помрачнело лицо, ноздри гневно раздулись.

— Ты эту свою гнилую философию забудь! — сквозь зубы процедил он. — Если тебя крепко поколотят, то ты не только себя признаешь виновным, но и мать родную продашь! Щепки летят... — грубо повторил вождь. — Эти щепки — люди! Самое ценное, что у нас есть в стране. А ты обращаешься с ними, как с червями... Наведи в своём ведомстве законный порядок! Если это не сделаешь, я поручу другим это проделать, но тогда, Лаврентий, пеняй на себя!