Жизнь за жильё

— Сева, при всём уважении, это моя делюга.

Опытный зек понял, что задал бестактный вопрос и, соглашаясь, кивнул. Твоё дело… Базара нет… Уральский боксёр повернулся к ленинградскому коллеге.

— Боксёрчик, по поводу моего взгляда. Я ровно шесть лет прослужил на полигоне в немецком лесу. От звонка — до звонка. Жил там со своими солдатами, ел из одного котла. И отвечал за всех, и со всех спрашивал. Держал дисциплину и порядок во вверенном мне гарнизоне. Служба у меня такая была… Каждый день контролировал своих бойцов. Из-за одного солдата вписался в такую делюгу с КГБ, что вместе с ним оказался в следственном изоляторе. Обошлось… — Кантемиров вздохнул от воспоминаний и продолжил: — Однажды помахался за вокзалом с дрезденскими блатными, пером мне полоснули по руке. Хулиганов взяли, а меня не смогли вычислить. Немецкие бродяги сами вышли на меня и стрелку назначили. Я двух корешей с собой взял и гранату в карман положил. Авторитет оказался вор серьёзный, базар был правильный — они мне деньги предложили за нужные показания немецкому прокурору. Я отказался от денег, финку вернул и пожал руку уважаемому человеку. Ганс его зовут. Адрес в Дрездене хоть сейчас могу показать. Потом сам сдался нашим особистам и поехал с переводчиком на допрос. Там и очные ставки были. Доказать ничего не смогли и выпустили того хулигана. Через день немецкий авторитет нам троим поляну накрыл.

Тимур встал, скинул пиджак и закатал рукав рубашки. Молодёжь уже сгрудилась вокруг старших и с интересом фиксировали ответ новичка.

— Смотри, Боксёрчик. Удар финкой снизу шёл, я блоком левой успел закрыть.

Спортсмен оценил шрам на руке, согласно кивнул и задал вполне профессиональный вопрос:

— Немец в печень бил?

— Так и было. — Кантемиров поднял голову. — А теперь, Боксёрчик, скажи всем — я похож на мента?

— Да вроде не похож, — Боксёр задумчиво улыбнулся. — Но, братан, больше так на меня не смотри, как на своих солдат смотрел. А то и со мной помахаться придётся…

Сева ухмыльнулся и посмотрел на Тимура. Братва заулыбалась вслед за своими старшими. Новенький в камере понял, что разговор (то есть базар) переходит в шутливую фазу, бандитский юмор надо поддержать и кинуть кость изголодавшим по развлечению сокамерникам.

— Не буду я с тобой махаться.

— Зассал?

— Нее, Боксёрчик. Ты куришь много. Дыхалка не та. Я тебя на раз сделаю.

— Тимур, давай завтра спарринг проведём? Открытой ладонью?

— Замётано, братан. — Спортсмены протянули руки. Слушатели довольно переглянулись — завтра в камере будет не скучно. Тимур задержал руку спарринг-партнёра. — Боксёрчик, а по поводу ментовского взгляда, всё же ты прав оказался.

— Не понял. Обоснуй.

Камера напряглась… Бывший начальник полигона ухмыльнулся.

— Меня потом немцы медалью наградили и премию дали — пятьсот марок. Считай, тогда моя зарплата была за месяц службы.

— Какой медалью?

— «Почётный знак Немецкой народной полиции». И за всю службу в армии у меня сейчас единственная награда, и то — немецкая. Я потом с тем Гансом и немецкой братвой в гаштете эту медаль обмывал. Гаштет — это кабак у немцев. Два дня бухали…

Сева первым заржал на всю камеру. Следом разразились здоровым бандитским смехом остальные сокамерники.

— Ну, ты «былинник», Тимур. Приколист.

— Не понял, Сева.

— Кореш, ты как с луны свалился. В самом деле, не знаешь, кто такой «былинник»?

— Сева, в армейской крытке совсем другие понятия.

— Тимур, былинник в хате — человек уважаемый, считай артист. Я вижу, ты человек грамотный и базаришь красиво — интересно и не скучно. Людям в хате нравится, и поэтому ты всегда будешь при куреве и чае. Понял?

— Понял, Сева. Я не курю, но завтра ещё чего-нибудь вспомню.

И тут Тимур, в самом деле, вспомнил нечто очень важное в тюремной жизни. За волнениями при входе в камеру он совсем забыл про воровской прогон от тамбовского Захара. Новенький повернулся к старшему по камере.

— Сева, у меня к тебе базар с воли. Серьёзный…

* * *

Опытный сиделец с удивлением смотрел на новичка. Только что заехал в хату, говорит красиво, но до сих пор не понятно, какой масти человек. И этот непонятный человек в первый же вечер решил обсудить с приличным арестантом серьёзную делюгу с воли? Рамсы не попутал? И опять смотрит нехорошо… Не по-нашему… Дерзкий кент. Дать бы ему в глаз, так и ответить может. Вроде, боксёр? А воровской авторитет надо беречь…

Сева расставил ноги шире, наклонил по-блатному голову вплотную к Тимуру и тихо спросил:

— Первоход, и что ты мне такого серьёзного сказать можешь?

— У меня прогон от тамбовских, — Тимур не отодвинулся и смотрел зеку в лицо.

— Ну, ни хрена себе! Почтальон с воли в хате появился. — Вор откинулся назад. — Малява с собой?

— Сева, некогда было сегодня письма писать и получать. Мы рядом сидели. Пристёгнутые к батарее. Мне всё на словах передали.

— Так, какой же это прогон? — удивился арестант и всё же решил уточнить: — Где сидели и с кем?

— В РУОПе на первом этаже. Со мной говорил Захар.

— РУОП — это серьёзно, — Сева задумчиво рассматривал собеседника.

Кантемиров отвернулся и обвёл взглядом сокамерников. Все сгрудились вокруг угла камеры и внимали каждому слову старшего. Век живи — век учись. Пока жив… Главный сиделец принял решение.

— Смотри, Тимур — как бы ты красиво не заехал сегодня в мою хату, но если сейчас толкнёшь фуфло, спать будешь возле параши.

Новичок посмотрел на противоположный угол камеры с незатейливыми бытовыми удобствами и кивнул. Тимур знал, что в местах лишения свободы уважают тех людей, которые стараются не менять своих мнений. Если кто-то говорит сначала одно, а потом другое, то может произвести на сокамерников впечатление непостоянного человека, которым при необходимости можно легко манипулировать. А спать он сегодня будет нормально… Как все в этой камере.

Савелий Симонов задумался о чём-то своём — авторитетном. Сокамерники ждали, переминаясь с ноги на ногу. Боксёрчик посмотрел на Тимура и подмигнул коллеге по спорту — не ссы, братан. Сева повернулся к новичку.

— Слушай сюда. Мы с Боксёрчиком с другой организации будем. Не тамбовские. Сейчас в моей хате все равны, и есть у нас пацанчик из их бригады. Черныш его зовут, — смотрящий посмотрел в сторону высокого парня, лет двадцати и уточнил: — Коля Чернышёв.

Тимур кивнул в ответ. И если на некоторых сокамерниках спортивная одежда сидела мешком, то пацанчик в синей спортивной куртке и соответствующих штанах выглядел складно. Гонец с воли внимательно рассмотрел тамбовца. Легкоатлет или лыжник? Высокий, плечи широкие… Или пловец? Может быть, специалист по прыжкам с шестом? Явно, не шахматист. И кого только сейчас в тюрьме не встретишь… Сева продолжил:

— Тимур, сейчас мы с ним вместе тебя послушаем, остальные покурите пока.

Заключённые потянулись к пачке сигарет. Двое разулись, прошлись по нарам к стене с окнами и закурили, закинув головы вверх. Дисциплина и порядок в хате… Боксёрчик пододвинулся в сторону, уступая место Чернышу. Информация с воли — вопрос серьёзный и рисковый. Меньше знаешь — крепче спишь. Новенький оказался между спортсменом и вором, который сказал:

— Слушаем тебя внимательно. Говори тихо и подробно: когда, где, с кем говорил, и что тебе сказали — слово в слово.

Тимур кивнул, немного подумал и начал отвечать за свой базар.

— После обыска меня привезли в РУОП на Рузовской улице. Я успел табличку на доме прочитать. Время точно не могу сказать, у меня руки постоянно были за спиной в наручниках. Думаю, где-то около пяти. Тамбовские сидели на скамейках первого этажа, пристёгнутые по двое к батареям. Всего четверо. Меня на скамейку рядом определили и тоже прицепили. Челябинские опера ждали следователя. Нас охраняли двое в форме с оружием у входа и ещё рядом стояли два курсанта милиции. Захар в синих джинсах и в коричневой кожаной куртке сидел крайним ко мне… У него шрам слева под ухом, — Тимур посмотрел на Черныша. Спортсмен слушал внимательно, перевёл взгляд на старшего и утвердительно кивнул. Докладчик продолжил: — Этот в куртке так и сказал мне: «По тюрьме прогон пусти — Захара с братвой сегодня менты приняли…». Всё.