Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Чтение этого письма тронуло Дюбарри. Оно доказало ей, что у нее одним врагом меньше; и если бы враг этот был стар или дурен, она мало беспокоилась бы; но герцог де Коссе Бриссак был молод и красив; графине было приятно узнать, что он не ненавидел ее; еще лучше что он расположен любить ее.
Ясно, что мужчина должен быть расположен любить женщину, которую он находил прелестной и доброй.
Через несколько времени, в Фонтенебло, прогуливаясь утром одна в лесу, тогда как король охотился, Дюбарри встретила Бриссака. При виде его она покраснела. Да, покраснела. Со своей стороны Бриссак тоже казался смущенным. Он снова начал свои протестами против недостойной клеветы; она прервала
Он предложил ей руку, и их прогулка продолжалась почти три часа.
Что говорилось в течение этих трех часов? Что говорится людьми начинающими любить друг друга, и которые сами не смеют в том себе признаться?..
Приключение, начавшееся романом, романом же и продолжалось, что составляло одну из главных прелестей для графини… В этой интриге было все: и пламенные записки, и боязливые свидания, и ревность, и готовность на самопожертвование. Но всего страннее было то, что она устояла против течения времени.
Правда – как опытные любовники и герцог и графиня не злоупотребляли своим счастьем. Каждую неделю, уведомленный письмом, Коссе де Бриссак проникал по потаенной лестнице к графине и проводил с ней вечер; целый вечер, после которого, даже за все бриллианты короны, Дюбарри не согласилась бы принять самого короля.
Усталая, но не насыщенная сладострастием, она засыпала дыша воспоминаниями.
В другие дни Коссе-Бриссак бывал в Лувесьене только как друг и никогда не присутствовал на праздниках, даваемых прелестной хозяйкой. В эти ночи: когда переряженная нимфой или нереидой, Дюбарри во главе толпы женщин танцевала с элегантными вельможами под восхитительную музыку, – Лувесьен принадлежал не любви, а удовольствию… И де Бриссак не только не веселился, но даже скучал на этих праздниках.
Таким образом, не оглядываясь ни назад, ни вперед Дюбарри жила полной жизнью. Между тем, приближалась минута когда следовало заняться и настоящим и будущим,
27 апреля 1774 года, возвратившись из Трианона, король заболел сильной лихорадкой. Сначала считали ее за простую простуду; но на другой день выказалась жестокая болезнь – оспа.
Дюбарри потребовала, чтобы два медика Лорри и Бордэ присоединились к Мартиньеру, обыкновенному медику его величества. Но наука не могла сделать ничего; сам Людовик XV, от которого сначала скрывали опасность, понял ее, когда Мартиньер, недовольный двумя новыми медиками, сказал ему: «Государь, прыщи, которые покрывают ваше лицо, будут три дня образовываться, три дня созревать и три дня подсыхать.» Сорок шесть лет назад у короля была уже эта болезнь, но в его годы, она была опаснее: «у меня оспа!» прошептал он тоном человека, сознающего, что все потеряно.
«И обращаясь к Дюбарри, которая не покидала его в течение пяти дней, он прибавил: «Нам нужно расстаться, дружок; отправляйтесь в Рюэль, к герцогинь д’Эгильон; она и ее муж всем обязаны вам. Если мое состояние улучшится вы возвратитесь; ведь вы не сомневаетесь, что я всегда имею к вам самую нежную привязанность.»
Нечего было противиться, графиня удалилась. Еще в течение семи дней были промежутки надежды, и смотря потому улучшалось ли, или ухудшалось положение знаменитого больного, – куртизаны или толпились в Рюэл, или блистали отсутствием.
Наконец 10 мая король умер.
И едва Людовик XV испустил последний вздох, как герцог де ла Врильер, один из друзей графини, явился в Рюэль, послом от Людовика XVI с письмом следующего содержания:
«Графиня Дюбарри! по причинам, мне известным, от которых зависит спокойствие моего государства, я пишу к вам это письмо, дабы вы удалились
в Пон-о-Дам, одна с одной служанкой и в сопровождении сьера Гамона, одного из наших полицейских чиновников. Эта мера не должна быть для вас трудной; она срочная.«Письмо кончается этим, и я молю Бога, чтобы он принял вас, графиня Дюбарри, под свое покровительство.»
– Прекрасно новое царствование, которое начинается приказом об аресте! вскрикнула Дюбарри, когда герцог де ла Врильер прочел ей письмо.
Когда прошло первое движение гнева, видя себя вынужденной быть запертой в монастыре в тридцать три года, во всем блеске своей красоты. Дюбарри приняла свою участь бодрее, чем можно было предполагать. Она вошла в карету с Гамоном, который проводил ее в монастырь Пон-о-Дам, близ Мо.
Принятая любезно настоятельницей и с восторгом молодыми монахинями, восхищенными видеть в своих стенах знаменитую Дюбарри, она вскоре возвратила свою потерянную улыбку.
Новый король дал приказание, смягчать всеми возможными средствами заключение экс-фаворитки. Она попросила книг. Каких? Конечно романов, других она не читала. Ей принесли целый ящик. В XVIII веке в монастырях, не отличались особенной строгостью.
Но читать и всё читать слишком монотонно! А в монастыре нашелся один юноша Ипполит де Мортемон, брат одной старой монахини… Он был так мил этот маленький Тити, как звали его сестры, который, так сказать, был воспитан у них, на коленях!.. А герцог де Коссе-Бриссак был так далеко!..
Милый Коссе-Бриссак! Любил ли бы он теперь ее, павшую королеву? Отдадим справедливость Дюбарри: обожаемый образ изгнал из ее воображения фривольную мысль…
Чтобы совершенно успокоится, графиня занялась делами. Денежный интерес лучшее охлаждающее средство!
Дюбарри оставалась в монастыре год. Она получила от настоятельницы позволение отделать келью, и поручила сделать это Лувесьенскому архитектору Леду. Но как восхитительна ни была эта келья, келья все таки келья, то есть тюрьма, для женщины, созданной вовсе не для монастырской жизни. Дюбарри гибла в монастыре. Королева знала; она была добра, она сказала королю; король был милосерд, он возвратил свободу графине, но свободу ограниченную: никогда Дюбарри не должна была видеть как растворяются перед ней двери Версаля: ей было запрещено даже надеяться.
Изменилась ли она во время этой ссылки? Нет. Как театральная жизнь, с которой у нее много общего, жизнь при дворе имеет свои прелести, которая не сравняется ни с чем для тех, кто их вкусил. Дюбарри удалилась в свое поместье, которое она купила в окрестностях Эрмана, – землю Сент Врэн; ее верный Косее де Бриссак, – он остался ей верен, – являлся туда рассказывать ей о том, что происходит при дворе, в Париже. И то, что он рассказывал не всегда было весело; поднимались революционные волны; внимательно прислушиваясь, уже можно было различить тот шум, который всегда предшествует буре, – свирепой, безжалостной буре, питаемой плачевным концом блистательного века Людовика XIV, бесчестием Регентства и мизерностью долгого царствования Людовика XV.
Благоразумная, или следуя хорошим советам, скорее чем желанию, Дюбарри еще была удалена от места, где должен был произойти взрыв. Но Дюбарри знала благоразумие только по репутации; что касается советов, то не тот человек, который был самым ревностным защитником монархии, мог дать их любимой женщине, не он посоветовал бы ей бежать от трона, когда трон этот готов бы разрушиться. Коссе Бриссак, подобно графине, скучал в Сент Врэне; он написал Морепа, Морепа увидал короля и королеву и написал Дюбарри: «Возвращайтесь в Лувесьен.»