Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Но, возразила Бианка, – кто поручится нам, что эти мужики сохранят тайну нашего торга.
– Не беспокойтесь, когда мы будем там, мы все устроим.
Через три месяца, под тем предлогом, что городской шум ее утомляет, Бианка отправилась в свой увеселительный дворец у подножия горы Мурельо. Там, несколько дней спустя, в сопровождении своей подруги, она начала не настоящее розыски, – было еще слишком рано, – но осведомления о том, что им было нужно.
Инеса Мондрагоне не ошиблась, стоило только выбирать в хижинах соседних с Кастелли.
– Это странно! – говорила Бианка Мондрагоне. – Все эти женщины, большинство которых ничего не может дать своим детям, кроме бедности, – плодовиты; а я, сын которой был бы принцем, – бесплодна!
Мондрагоне не знала, что ответить Бианке; философ ответил бы ей:
– Бог благословляет законные союзы и отвращается от прелюбодейной любви.
Среди других хижин, в которые любила заходить Бианка, мечтая о том сыне, которого она хотела купить, была хижина рыбака из Мурельо, по имени Джиакомо Боргоньи, жена которого была беременна шесть месяцев. Антонии было девятнадцать лет, она обожала своего мужа. Между тем последней обходился с ней холодно, иногда даже грубо. На вопрос, сделанный однажды Бианкой о характере ее мужа, Антония отвечала:
– Увы! Синьора! Мы очень бедны и с тех пор, как я беременна, Джиакомо с еще большей грустью видит нашу бедность. Он говорит, что имея только для двоих, нам нечего делать с ребенком… и не имея возможности жаловаться на милосердного Бога, он жалуется на меня… Как будто это моя вина!..
Бианка и Мондрагоне обменялись взглядами. Этот человек, который сожалел, что он отец, годился для них; с ним можно было уладить дело.
– Правда, сказала Мондрагоне, – ребенок тяжелая ноша!..
– О! но это также счастье!.. возразила крестьянка.
– Так вы не разделяете чувств вашего мужа?..
– Я?.. О, нет!.. Я говорила Джиакомо, что когда наш ребенок родится, он не будет нам в тягость; сначала я буду кормить его моим молоком; потом… потом моим хлебом. Я буду есть намного меньше – вот и все.
– Мать будет труднее уверить, чем отца, сказала по окончании этого разговора Бианка Мондрагоне.
– Поверьте мне! если он прикажет, она послушается. – отвечала последняя, – Наконец, мы увидим, что нам делать, когда настанет время.
Однажды утром Антония Боргоньи родила сына.
Вечером Мондрагоне явилась к рыбаку.
Мать спала на постели; рядом с ней сын; отец поправлял свои сети при свете костра из виноградных лоз.
При виде посетительницы он поспешил оставить свое занятие.
– Мне нужно поговорить с тобой Джиакомо, – сказала она.
– Я вас слушаю, синьора.
– Не здесь. Пойдем.
Рядом с хижиной был маленький садик, в него то вела синьора крестьянина; сидя рядом с ним, она без предисловия сказала:
– Хочешь ты получить тысячу цехинов?
Тысячу цехинов! Целое состояние! И у него спрашивают, хочет ли он получить?..
Сначала он ответил: «да!», потом спросил: «А что, нужно убить человека, который вам непрятен? Я готов».
Мондрагоне улыбнулась.
– Нет,
ответила она. – Не то.– Что же?
– Мне нужен твой сын.
– Мой сын?..
– Да. Одна моя подруга, у которой нет детей, хочет иметь одного. Отдай мне одного, я тебе дам тысячу цехинов. И будь спокоен, он будет счастливее, чем у тебя. Ну?..
Джиакомо молчал. Предложение, будучи выгодно, тем не менее, произвело на него неприятное впечатление. Он, почти ненавидел своего ребенка прежде, чем он явился на свет, но он полюбил его, когда он родился.
– Ну же? повторила Мондрагоне.
– Но жена… жена никогда не согласится… пробормотал он.
– Разве тебе нужно спрашивать у жены?..
– Я вас не понимаю.
– Ты поймешь сейчас. Сегодня ночью, когда жена твоя будет спать, ты возьмешь ребенка и принесешь ко мне. А когда жена твоя проснется, ты скажешь ей…
– Что я скажу ей?
– Не проходят ли часто здесь шайки цыган? Зингори?
– Да, часто.
– Ну, так какая-нибудь цыганка во время твоего отсутствия могла войти в твою хижину и похитить ребенка, пока мать спала. Все эти проклятые египтяне воруют детей; это известно. Теперь твой ответ. Слушай, я не хочу торговаться и даю тысячу пятьсот цехинов.
Джиакомо поднял голову, он начинал входить во вкус.
– Две тысячи, сказал он.
– Гм! Ты требователен мой друг! – сказала испанка.– Но хорошо, идет за две тысячи.
– Где я найду вас?
– В полночь у развалин старинного монастыря в Фиезоле.
– В полночь. Достаточно.
В полночь Инеса Мондрагоне, в сопровождении хорошо вооруженного лакея, испанца по имени Сильва, преданного ей душой и телом, – была на месте назначенного свидания. В четверть первого пришел Джиакомо с ребенком.
– Вот! – сказал он глухим голосом. – Деньги?
– На. Но что случилось? твоя жена?..
– Не бойтесь, жена моя ничего не скажет. Она умерла.
– Умерла!..
Не дав никакого другого объяснения, рыбак, взяв мешок с золотом, удалился.
– Умерла! повторила удивленная Мондрагоне. – Он убил ее!..
И после некоторого молчания, обернувшись к своему спутнику, проговорила:
– Вот тебе твоя обязанность, Сильва. Я хотела показать тебе этого человека, чтобы поссорившись как-нибудь на днях с ним на дороге, ты убил его… Но если он сам убил свою жену, нам нечего заботиться о нем, потому что, вероятно, он сегодня же покинет страну, чтобы никогда в ней не показываться…
Мондрагоне как в воду глядела. Покинув Фиезоле, Джиакомо Борганьи, вместо того, чтобы направиться к жилищу, пошел прямо… Его никогда более не видали в Мурельо…
Вот что произошло между рыбаком и его женой: когда, воспользовавшись сном бедной матери, он, следуя совету Мондрагоне, хотел взять ребенка, она проснулась. Тщетно Джиакомо уверял, что он хочет поцеловать своего дорогого малютку, крестьянка, пораженная каким-то мрачным предчувствием, упорно отказывалась хоть на минуту расстаться со своим сокровищем. Время приближалось; его ждали в Фиезоле с двумя тысячами цехинов… Кровь бросилась в голову негодяя. Он не преуспел нежностью и употребил насилие.