Жора, Иваныч, Саша и Сашенька

Через полчаса, проехав еще несколько остановок на троллейбусе, мы с Вероничкой оказались дома.

– Вот так и мы с тобой, – сказала она, все еще оставаясь во власти эпизода, – Встретились. Пронеслись по отрезку жизни. И вот-вот разойдемся, как в море корабли. Закончим учебу. Защитимся. И все – я уеду к себе, чтобы никогда уже не вернуться.

В ее голосе я почувствовал такую горечь, что самому стало тошно. Даже мелькнула мысль – а не сделать ли ей предложение. Прямо сейчас. Но инстинкт самосохранения оказался на высоте, и я промолчал, о чем ни разу впоследствии не пожалел. И лишь сейчас ощутил жалость. Но не потому, что не соединил свою жизнь с жизнью Вероники. А просто… «Что значит – просто?» – неожиданно возник немой вопрос. «Да то и значит, что ничего не значит», – откликнулось в сознании беззвучным эхом в ответ. И, как показалось мне – профессиональному обладателю субличностей – все же с ехидцей.

Поставив на место мальчика с виноградом, я решил: «Пора спать».

Моя Ниночка

– Следующая остановка «Улица Советская».

«Еще минут двадцать ехать», – автоматически отметила Нина.

Переполненный автобус благоухал туалетными водами, дезодорантами и потом – иногда вполне благопристойно, иногда не совсем. Какие-то технические запахи периодически вплывали в открытые окна вперемежку со знакомым – раскаленного асфальта.

Нина сидела у самого окна с солнечной стороны, изнемогая от палящих лучей. Но желания встать и влиться во взмокшую массу стоявших пассажиров – она бросила взгляд в проход – тоже не хотелось. Такая перспектива казалась совсем уж неприемлемой. Эти все тетки, наглые и толстые. Все время ворочаются, не замечая того, кто стоит рядом. А она, маленькая и хрупкая, похожая на девочку подростка…

«Ой, прости Господи». Нина все время пугалась, когда приходили мысли, которые она считала недостойными себя, а потому постаралась как-то сгладить их: «Здесь хоть какое-то личное пространство имеется, а там… бр-р…»

Звук двигателя и жара навевали сон. Но сон не мог прийти полностью, а потому Нина как бы впадала в прострацию, в трансовое состояние, где очень четкими образами приходили воспоминания. Скорее всего, это даже не воспоминания, а какие-то творческие акты, где прошлое могло изменяться в зависимости от желания режиссера, которым она в этих видениях была. Случалось иногда такое. Она шутила по этому поводу – говорила, что снит себе сны.

Сейчас «приснила» свадебную ночь.

Чуть больше года прошло с тех пор. Также давила июльская жара. Как раз в это время по ночам в прошлом году зашкаливало за двадцать пять. Комнатушка их – на пятом этаже хрущовки – за день раскалялась так, что ночью – жарче, чем на улице. Не меньше тридцати уж точно. А еще – любовь. Они с Димкой просто плавали в постели. Простынь, которой они поначалу пытались прикрываться, прилипала к телу, неприятно щекоча и отравляя существование, пока не пришла мысль – сбросить ее на пол. Природную стеснительность пришлось забыть. Раза три ходили за ночь в душ – обливались прохладной водой. Под утро заснули, изнеможенные не столько сексом, сколько жарой.

В ту ночь она узнала, какой ее Димочка ласковый и несмышленый: тыкался, как кутенок мордочкой, губами в нее, хотел поцеловать каждый сантиметрик. В душе от этого даже сейчас прокатилась теплая волна нахлынувших чувств…

– Следующая остановка «улица Мельникова».

«Моя». Нина поднялась, обтянув прилипший к спине и ногам льняной сарафан. Почувствовала неприятно отозвавшуюся в затылке неловкость – «как это выглядит сзади». Стала протискиваться между разгоряченными телами к выходу.

Такое облегчение при выходе из автобуса можно сравнить разве что с глотком воды, когда до невозможности хочется пить. Настойчивый ветерок, пусть даже такой теплый, все же приносил несказанное удовольствие. На глазах высушивал влажную сзади ткань сарафана, холодил, пусть и не очень, кожу лица и шеи. Задувал под подол, приятно щекоча ноги.

Нина перебежала улицу и пошла в сторону частного сектора, немного приподняв плечи, чтобы не так жарко было под мышками. Идти далековато – метров пятьсот. Может даже и больше. Но на улицах в большинстве случаев можно спрятаться в тени деревьев, и от этого путь становится чуточку легче.

Ноги привычно повторяли натоптанный маршрут. Ветерок и тень давали страждущему телу хоть и небольшое, но все же отдохновение. Нина расслабилась и снова ушла в раздумья.

«Трое суток не была дома, соскучилась ужасно». Командировка в областной музей на курсы повышения квалификации закончилась. Закончилась утомительная обратная дорога: сначала в «парилке» железнодорожного вагона, затем – с вокзала – в еще худшей атмосфере автобуса. И вот здесь под деревьями – просто рай. «Вот уж поистине: жизнь познается в сравнении». Счастье, наполнившее ее, было безмерным. Она «летела домой на крыльях» этого счастья, ощущая в середине груди радость от скорой встречи с любимым.

Вот, наконец-то, зазеленел впереди их с Димой забор. Нина подошла к калитке, с замиранием сердца вошла в аккуратный дворик, вымощенный кирпичом, открыла дверь веранды.

Дверь в дом полуоткрыта, и оттуда слышится разговор. Один из голосов – мужа, но какой-то вялый и противный. «Вот так встретил». Разговор мужчин – сплошной мат. В груди вспыхнула и стала разрастаться обида. Она так летела домой, так радовалась предстоящей встрече. «И вот на тебе…»

Остановилась перевести дух. В дом входить не хотелось – терпеть не могла такие мероприятия. Дима вообще-то не пил, но иногда такое случалось. И тогда он, маленький и тихий, становился таким противным, что не приведи господь.

«Может уйти? Пойти к Машке в гости сходить, пока все уляжется?» Мысль промелькнула спонтанно, как шанс, который судьба посылает каждый раз, и который редко кто использует. «Нет, еще рановато для гостей».

Нина вошла в дом. В большой комнате за столом сидел муж с незнакомым мужчиной. На мгновение в атмосфере комнаты повисла тишина.

Нина выдавила из себя «здрасьте», и собиралась уже уйти в свою комнату. Но встретила сопротивление мужа.

– Не-ет, ты… подожди, – он казалось, окончательно был пьян, его язык заплетался, и складывалось впечатление, что если ему вздумается подняться, то он грохнется, – Пызнакомься… – чуть выговорил, – мой друг… Ка-лян. Калян, дружище, этта… моя Ниночка, – он сделал жест правой рукой, как будто собирался пойти в пляс, и с расстановкой добавил, – Моя любимая девочка.

Колян что-то хмыкнул, кивнул головой Нине, и, обращаясь уже к Диме, бросил:

– Одобряю, Димон, красивая девочка. Где ты такую себе откопал?

Говорил он так, будто Нины нет рядом, или будто она – вещь какая-то, которую один показал, второй похвалил. Кровь ударила в лицо – настолько этот человек ей стал неприятен. Голос в нос, засаленные, давно не мытые волосы, отвратительные руки, исколотые уголовной символикой с именем «Коля» на пальцах. Он старше и намного крупней Димы, а потому, наверное, и не так пьян. Нина даже внутренне содрогнулась: «Отвратный типчик». Почувствовала, что боится его. «Вот еще, – подумала, – Откуда такое неприятие? Он же мне ничего плохого не делал».

Колян, налил еще по полстакана водки и стал настаивать на том, чтобы Димка выпил, что он не мужик, не может выпить с другом.

Нина молча ушла в свою комнату. Села на край кровати. Обида бушевала в ней океанским штормом. Хотелось сорваться, выкричать свою боль. Но в теле ощущалось мерзкое бессилие и пришедшее вдруг безразличие ко всему.

Голоса за дверью резко оборвались. «Может ушли? – приходя в себя, подумала с надеждой, – Хоть бы ушли уже». Она машинально стала раздеваться. Сняла сарафан, расстегнула лифчик…