Зима в Эдеме (пер. О. Колесникова)

Интересно, можно ли было как-то использовать эту ненависть? Было ли что-нибудь, что могло помочь?

– Мы устали и должны спать, – сказал Керрик и прижал к себе Армун. Несмотря на то, что он очень устал, он заснул не сразу. Он слышал ее нежное дыхание, и постоянно внутри него, когда он смотрел невидящими глазами на звезды, шевелились мысли, не дававшие ему покоя.

Утром он молча сидел и смотрел на карту йилан, пока парамутаны загружали иккергак перед отплытием. Когда все были готовы, он позвал Калалека.

– Ты знаешь эту карту? – спросил Керрик.

– Ее надо выбросить в море вместе с другими мургу. – Гнев Калалека за ночь поубавился немного, глаза не были красными от ненависти, но беспокойство еще сохранялось. Керрик покачал головой:

– Она очень ценная. Она говорит нам о том, что нам надо знать. Дай я тебе покажу. Здесь наши паукаруты, вот здесь сейчас мы находимся. Но посмотри южнее, вдоль этого побережья, посмотри через узкую полосу океана на большую землю…

– Земля мургу, ты мне сам так сказал. Я не люблю об этом думать.

– Но смотри сюда: сразу же у побережья – эти острова. Здесь и живут мургу, которые убивают моих братьев. Я бы хотел убить этих мургу. Иккергак легко мог бы добраться до этого острова.

Калалек отступил назад и поднял перед собой руки.

– Этот иккергак может плыть только в одном направлении: на север. Этот иккергак пойдет быстро от этих мургу, а не к ним. Не говори мне больше об этом, и даже думать об этом не стоит. – Потом он засмеялся. – Пойдем лучше с нами в паукаруты. Подумай обо всем мясе, которое приготовлено на зиму. Какое это удовольствие! Не думай об этих мургу. Не думай о них никогда и никогда не пытайся увидеть их снова.

Если бы он мог. Если бы только мог!

Глава 37

Это было великолепное торжество. Нет – это было даже намного лучше, гораздо, гораздо лучше, чем просто «великолепное торжество». Так решил Калалек, когда на мгновение задумался об этом. Это было величайшее торжество, которое когда-либо видели парамутаны, вот что это было. Пир в честь победы над новым и жутким врагом. Какие только небылицы и истории они рассказывали об этой битве! Какие удары копий и предсмертные крики – об этом они рассказывали снова и снова. В ответ раздавались такие пронзительные крики безудержного восторга женщин. Потом началась трапеза. Они ели и ели, стонали от боли, когда животы раздувались от пищи; спали, снова ели, потом снова спали. В паукаруте было жарко: их собралось там очень много, поэтому шкуры и меха они с себя сбросили. В следующий раз, когда Калалек проснулся, то оказался лежащим вплотную с Ангайоркак, ее теплому телу. Он глубоко втянул в себя запах шерсти на ее груди, потом лизнул ее. Она застонала во сне, и это еще больше возбудило его. Когда это произошло, он уже не мог сдерживать своих чувств и перетащил ее на меховые шкуры, овладев ею на глазах у всех, кто не спал. Их громкие возгласы и крики разбудили других спящих, пока все не возбудились и женщины не начали визжать от напускного страха, пытаясь бежать, но не очень далеко.

Это было ослепительно, одно удовольствие! Калалек громко стонал от счастливых воспоминаний, снова стонал, когда чувствовал, как тяжела его голова. Конечно, борьба! Это тоже было блестяще. С кем он боролся? Он не помнил. Но знал, что это было великолепно. Как все это началось? Да, это он помнил очень хорошо. Это был эркигдлит – вот кто это был. Он был такой глупый. Потом кто-то ударил его, и он возбудился и ударил Нануака, а тот в ответ ударил его. Хорошая шутка.

Калалек зевнул и вытянулся, потом засмеялся над болью в своих усталых мышцах. Ангайоркак продолжала спать, Кукуйюк посапывал, укрывшись шкурами. Калалек перешагнул через них и вышел из паукарута, зевая и потягиваясь в лучах утреннего солнца. Нануак, вышедший из своего паукарута, увидел его и направился в его сторону, вытянув вперед кулак.

– Я тебя сейчас так ударю этим кулаком!

– Тогда я тоже тебя ударю. Это было настоящее торжество.

– Да, – засмеялся Нануак, прикрывая тыльной стороной руки рот. Калалек наморщил лоб, потому что смеяться в тыльную сторону руки означало какую-то тайну. Это было еще интереснее.

– Расскажи мне, ты должен рассказать! – громко крикнул он. – Ты должен.

– Я скажу тебе. Эркигдлит ушел. Он, должно быть, ушел, когда ты еще спал. И он ушел в твоей лодке!

Они оба так смеялись над этим, что обессиленные упали на снег и катались по нему, сотрясаясь от хохота.

– Мне нравится этот эркигдлит, – выпалил Калалек. – Они вытворяют такие вещи, которые и в голову не придут.

– Разбуди остальных, поделимся шуткой. Приготовь иккергак. Надо найти его до наступления темноты.

Крики снаружи разбудили Армун. Она увидела, что полог палатки откинут и парамутаны суетятся и кричат что-то друг другу. После событий этой ночи Керрик шкурами отгородил ее от остальных, чтобы не привлекать к ней нежелательного внимания. Теперь они были отброшены в сторону. Должно быть, он был снаружи вместе с другими. Она оделась, спрятавшись под шкуры. На парамутан ее гладкая безволосая кожа действовала возбуждающе, и она не хотела, чтобы ее видели во избежание всяких недоразумений. Когда она вышла из палатки, то увидела, что один из иккергаков направляется в море. Ангайоркак поспешила к ней. Ее покрытое коричневым мехом лицо широко улыбалось.

– Твой Керрик – такой шутник. Пока мы спали, он уплыл в лодке, чтобы заставить нас искать его.

Армун охватил страх. Это было совсем не смешно – ни ей, ни Керрику. Он не веселился ночью с другими, едва обращал на них внимание, был холоден и угрюм; его мысли были где-то далеко, и он очнулся лишь тогда, когда кто-то из парамутан стянул с нее одежду. Тогда он вне себя от ярости изо всех сил ударил его; он бы убил парамутана, если бы она не оттолкнула его. Это была не шутка. Если он взял лодку, то для этого была одна-единственная причина: он должен был идти на юг, должен был найти тот остров. Больше он ни о чем другом не говорил.

– Я иду с вами, – закричала Армун, когда иккергак вышел в море. – Подождите меня! Вы должны подождать меня!

Парамутаны хохотали от удовольствия, помогая ей подняться на борт и пытаясь добраться до ее тела сквозь плотные меховые шкуры. Когда она убрала от себя их руки, они засмеялись еще сильнее. Она не могла сердиться на них – они так отличались от тану: у них все вызывало смех, они делили между собой женщин.

Армун стояла в стороне, пока поднимали парус. Нануак стоял у румпеля, разворачивая иккергак навстречу ветру. Калалек посмотрел на парус опытным глазом, ослабил канат и натянул парус в новом положении.

– Как вы найдете его? – спросила Армун, глядя в бескрайние просторы моря.

– На запад, к океану, он не поплыл; идти на север – там только лед, поэтому мы пойдем на юг и быстро найдем его, потому что мы плаваем лучше.

Он натянул канат, затем попытался проникнуть к ней под одежду, пока говорил. Она оттолкнула его и пошла на носовую палубу, подальше от всех.

На иккергаке было холодно, брызги летели ей в лицо, но она простояла там большую половину дня. Берег медленно уходил назад, а море впереди оставалось пустым. Зачем он это сделал? Неужели он в самом деле думал, что может доплыть один до этого далекого острова, где жили мургу? И даже если бы он доплыл – что он мог сделать один? Это было безумство.

С его стороны было просто безумством даже думать об этом. От этих дум ей теперь было не уйти. Керрик всегда отличался от других охотников, она знала это. Но теперь это отличие не давало покоя ее мыслям. Пришло время, чтобы посмотреть правде в глаза. С ним было что-то не так, судя по тому, как он поступал. Временами Керрик напоминал ей старика, имени которого она никогда не знала, в саммаде, когда она была совсем маленькой. Он разговаривал только с собой и не слушал остальных, хотя он прислушивался к голосам, которые говорили с ним и которых больше никто не слышал. Из-за этого его кормили и очень внимательно его слушали, когда он говорил, но однажды он ушел в лес и больше никогда не возвращался оттуда. Керрик не слышал никаких голосов, но он точно так же ушел в море, как тот старик ушел в лес. Неужели он был точно таким же? Можно ли было ему помочь?