Злые компаньоны

— Ты этого не забудешь, — пообещал я, вытаскивая член и падая на стул. Я превратил Розу в тварь, передал ей часть дьявольской силы, обретавшей во мне. Пряди волос скрыли ее лицо, она тяжело дышала, содрогалась и пускала слюни как сука, которую хорошо обслужили. Я оглянулся, глазами ища мальчика, но от него осталась лишь лужа спермы на полу у моих ног. Я ступил в лужу и растер ее по полу.

— Не надо, — умоляла Роза. — Теперь мне снова придется вытирать.

Уходя, я сгреб десять долларов и, тихо посмеиваясь, сбежал вниз по узкой лестнице.

Возвращаясь на квартиру, я слушал, как стук моих ботинок отдается на безлюдной улице. На полпути я миновал польский бар, из которого выходил маленький польский мальчик. Некоторое время тот шествовал впереди меня, время от времени оглядываясь через плечо, словно позади меня кто-то шел. Но кроме нас больше никого не было. У следующего перекрестка мальчик отстал от меня, затем я услышал, как он идет следом за мной. Я пошел вприпрыжку, как обезьяна, чтобы напугать его, но тот приближался. Я наблюдал, как его тень подошла ко мне на расстоянии нескольких футов, и тут показался мой дом. Я свернул в сторону и вошел в дом. Мальчик сказал что-то, и я повернулся, чтобы взглянуть на него. Он повторил жалобным и унылым голоском:

— Хочешь, я возьму в рот?

Глава одиннадцатая Признание в любви

— Сказать «Я люблю тебя» — все равно что зацепится ртом за чью-либо молнию, — говаривал я Энн после того, как это случилось много раз. Занимаясь другими делами, я задумывался о том, что сказать ей, и не мог понять, та ли это любовь, о которой она говорила. Энн была единственным человеком, которому я произносил нечто большее, чем непристойности и сексуальные команды. Черт, все было так сложно, и к тому же никто не понимал меня.

Случилось так, что, проведя две ночи оборотнем, пока Энн еще не вернулась (по мне, пусть эта сука Полетт совокупляется), я, пританцовывал, шел по Боуэри. Стоял прохладный вечер, в воздухе пахло дождем. Я закутался в накидку, а в бумажном пакете нес бутылку ржаного виски. Из наушников на ультракороткой волне лился рок, а мои ноги пританцовывали. «Я просто зашел посмотреть, в какой форме мой страдалец» — пел голос, когда я переходил 6-ю Западную улицу и переступал лужу, в которой валялись остатки еды. Я хотел посмотреть, к чему может привести кварта виски — сколько энергии затаилось в этой маленькой бутылке янтарного цвета, поскольку верил, что каждый объект действует в определенном радиусе, что мне захотелось проверить. Муравьи захватывают в рабство, бутылки побуждают мужчин бросаться вниз с высоты.

— Эй, чемпион, ты принес нам подарок?

Два старожила, державшиеся друг за друга, подковыляли ко мне и уставились на пакет. Я мигом обошел их и побежал через улицу, уклоняясь от едущих в южном направлении грузовиков. На другой стороне народу оказалось меньше — там было больше гостиниц и меньше забегаловок, — но не успел я пройти и квартала, как раздался знакомый голос:

— Эй, приятель, что у тебя там?

За этими словами прозвучал сдавленный смешок. Это был Даниель, который стоял, прислонившись к фасаду бара «Эйс». Сбоку одной брючины ползла коричневая полоса, в том месте, где он описался, а высохшая блевотина и кровь заляпали перед тонкого пиджака из «Орлона». На его голове среди рыжих волос зияла глубокая рана. Он широко улыбнулся мне.

— Это я, ты не ошибся. Видишь, ты не убил меня, а всего лишь выстрелил в промежность. Меня не раз били в это место.

— Что ты здесь делаешь?

— И ты меня спрашиваешь? Ты только посмотри на себя. Тебя надо держать на поводке, ты чертовски зарос. — Он смеялся над моей растительностью, и у него из раны потекла кровь. — Можно глотнуть немного?

Я передал ему бутылку, и он высосал ее на четверть, прежде чем мне удалось отнять ее. Он расхихикался, будто играл в «не подходи ко мне».

— Ты хороший парень, — сказал он. Конечно, к этому времени на запах виски из бара «Эйс» высыпало с десятка завсегдатаев.

— Не отнимай у него бутылку, — крикнул один из них мне. — Он мой хороший приятель.

Он потянулся к бутылке, а другой протянул руку, чтобы не дать ему такой возможности. Бутылку выбили из моей руки, та разбилась со звоном, и жидкость разлилась по тротуару. Все смотрели с ужасом, Даниель хотел было облизнуть сухие губы языком и сумел выдавить несколько слов:

— Черт, приятель, тебе не следовало этого делать.

Всему виной его южный акцент. Остальные зеваки исчезли в баре, немного протрезвевшие и опечаленные. Мое состояние ухудшилось. Я сказал об этом Даниелю.

— Как там дела с твоей сукой? — спросил он.

— Она совсем недавно ушла с Гадюками.

— Я видел ее вчера вечером. — Он посмотрел на меня, и я собрался с силами, чтобы выслушать остальное. — Я тоже добрался до ее кусачей щели. Знаешь, та великолепна. К тому же она меня отсосала.

Это был удар в промежность. Я пытался улыбнуться.

— Откуда у тебя эта зарубка на голове? — спросил я, указывая на рану посреди волос.

— Это дело рук этого возбужденного, который живет с ней.

— Мертвая Голова.

— Да. Похоже, его так зовут.

— Где они?

— Я тебя отведу. Уходим отсюда.

Я взял Даниеля под руку, он свернул за угол и вел меня два квартала мимо Вашингтон-сквер. Показалось высокое здание, какие бывают в «Астор-плейс», а перед ним тротуар и обочину заполонило два десятка мотоциклов, в основном маленьких.

— Проклятые Гадюки, — сказал я Даниелю.

— Да, это мерзкие типы, — согласился он.

Пока мы поднимались, наверху лестницы моргал красный свет. Казалось, что взбираешься на пирамиду, на вершине которой непременно совершится жертвоприношение. Сверху доносилось много шума — музыка, крики и знакомые звуки со всех сторон: шла мастурбация по кругу. Затем наверху показались глаза и быстро устремились к нам — прожектора катящегося вниз мотоцикла без наездника.

— Берегись! — крикнул я и прижался к Стене. Мотоцикл отскочил от стены прямо над нами и покатился в нашу сторону со скоростью гигантской биты, грохоча бензиновым двигателем, и обдал мое колено своим горячим дыханием, пока продолжал свой путь, прыгая вниз по ступеням.

— Черт, здесь они выращивают эти штуки большими, верно? — сострил Даниель, пока мы взбирались по лестнице.

Наверху собралась самая большая компания шарлатанов, чокнутых и педерастов, какую я вряд ли встречал: от одной кожи казалось, что ты попал в заповедник гестапо, но цепи, защитные шлемы, подрезанные «Левайсы», футболки и бороды создавали всему и страшный, и комичный эффект. Я почувствовал свою причастность ко всему этому. Здесь шел бал, устроенный исключительно ради меня, в опухших посреди ночи мозгах танцевали развратный менуэт.