Золото Стеньки

Ну а больше у меня ни на что сил не хватало — только на выслушивание монологов Трубецкого, которому до моего выздоровления было не с кем поделиться нашим успехом.

Мы так и не оценили, сколько добычи попало к нам в руки с казачьих стругов. Но в Кремле всё очень скрупулезно взвесили, пересчитали, привели к средним ценам — и оказалось, что Разин со товарищи смогли украсть в Персии ни много ни мало, а целых полтора бюджета Российского царства — два с лишним миллиона рублей. Конечно, что-то предстояло продать, что-то ляжет тяжелым грузом в государевы палаты — Оружейную и Алмазную. Что-то вообще невозможно было исчислить в денежном выражении — вроде промокших тряпок с пробитых ядрами и картечью стругов; князь был уверен, что их отправят по монастырям по цене нормальной одежды, но нам покажут как убыток. Да и струги с пушками тоже в зачет добычи пошли, пусть и стоили они не так дорого.

В мой удел предполагалось отдать около семисот тысяч рублей — монетой, товарами и услугами кремлевских кладовых. Трубецкой советовал согласиться, чтобы не раздражать государя. Но я хотел сначала поговорить с царем, а уже потом принимать решение, хотя князь был прав — мой удел не вместит столько денег и товаров и есть большой шанс, что всё выделенное нам просто пропадет, поскольку его некуда будет потратить. Мы ещё толком с кредитом на двадцать тысяч товаром не разобрались, хотя часть его ушла во время подготовки к походу.

* * *

Царь приехал к нам в начале января — сразу после окончания всех рождественских богослужений. Я встречал его внизу крыльца, привалившись к столбу и опершись на посох. Ещё меня с двух сторон поддерживали Иваны — Одоевский уже оправился от раны и вернулся к своим обязанностям, так что получалось даже хорошо. Алексей Михайлович осмотрел нашу художественную композицию, перевел взгляд на Трубецкого, на стоявших за ним подьячих Преображенского приказа, на стоящего чуть в стороне Попова во главе с его десятком… Дорманн всё ещё ездил каждый день в слободу, чтобы закончить все свои дела. Кажется, он даже жениха нашел для Марты, но я пока не успел узнать, кто это мог быть.

— Прошу во дворец, государь, — сумел вытолкнуть я приветственную речь. — Если не возражаешь, мне бы хотелось, чтобы при нашем разговоре присутствовали и мои советники.

Царь и сам приехал, разумеется, не один — с ним были и стрельцы в красных камзолах, и несколько дьяков и подьячих, которые работали чем-то вроде передвижной канцелярии. Ну и бояре тоже имелись — Ордин-Нащокин, старший Трубецкой и Ртищев.

Царь снова осмотрел встречающих и медленно кивнул.

— Если считаешь нужным, сын, — он подошел поближе и внимательно посмотрел на меня. — Выглядишь не слишком хорошо.

— Время лечит, государь, — улыбнулся я. — К Масленице, думаю, окончательно в силу войду.

Мне не хотелось говорить при всех, что сам я в этом вовсе не был уверен. Болезнь напомнила мне, что любой человек в этом времени внезапно смертен — высокая температура, например, убивает организм со стопроцентной эффективностью, а нормальных жаропонижающих я и в Немецкой слободе найти не смог. Думаю, их не было не только там, но и вообще в мире. Ну а полагаться исключительно на малиновое варенье можно, но и гарантии выздоровления никто не даст.

Еще и сестры с теткой Алексея утаили от меня болезнь Симеона, и это очень раздражало и, наверное, мешало выздороветь окончательно. Мелкий также мучился от высокой температуры, но его не только отпаивали малиновым компотом, но и заворачивали в мокрые простыни, хоть на это их мозгов хватило. Я смутно помнил, что надо было ещё и спиртом растирать или водкой, но чего не было сделано — того не было. Ну и с животом у него было всё в порядке.

В общем, царь явно убедился, то «призыв царицы» существует, а заодно выяснил, что и с ним можно бороться. Правда, мне не хотелось, чтобы он отослал меня куда подальше — ведь всё наше плавание я был жив и здоров, а свалился от хвори только после возвращения, словно из-за того, что оказался в опасной близости от Кремля. Впрочем, на это у меня сейчас было что ответить.

— Юрий Петрович, Григорий Иванович… ваше присутствие необходимо, — сказал я.

И с помощью Иванов поковылял по крыльцу наверх, в горницу, где стараниями царевен был накрыт неплохой стол — в том числе с некоторыми блюдами, которые стали возможны благодаря нашей захваченной в походе добыче.

* * *

— Боярин Одоевский считает, что на эту сумму Разин смог бы поднять весь Дон, а также подкупить вождей калмыков и ногаев, больших и малых, — сказал царь. — Поэтому велика ваша заслуга перед Русью. Боярин, жалую тебя шубой с моего плеча. Десятник, тебе даю деревню Бояркино…

— Государь, но это владение бояр Черкасских, как бы такой подарок не обернулся… — встрял Трубецкой-младший.

— Цыц! — его старший родственник только что посохом внучатого племянника не ударил. — Яков Куденетович отписал деревеньку эту в казну за долги, а Михаил Алегукович пока не боярин. Так что владей, Григорий Иванович.

Старший Трубецкой достал из рукава свиток с печатью и протянул Попову. Тот склонился.

— Благодарю, государь, боярин…

— Выпрямись, Григорий, — произнес царь. — Не просто так, а за службу верную и дело большое.

Не знаю, как они в своей думе распределяли награды, но мне показалось, что шуба — пусть она трижды с царского плеча — будет пожиже целой деревни с неким прожиточным минимумом на неопределенное количество лет. Да и деревенька эта была не самой захудалой — кажется, это будущий московский район Марьина роща. Память услужливо подсказала, что совсем рядом стрелецкая Бутырская слобода и деревня Останкино, которая тоже принадлежала Черкасским. В общем, не самое плохое приобретение для обычного десятника, а если с юридическими тонкостями всё хорошо — так и вовсе замечательное, особенно учитывая, что с востока деревушка граничила с царским селом Алексеевым. К нему и добираться сейчас от Преображенского удобно — вверх по Яузе, потом по Копытовке, летом на лодке, а зимой на санях по руслам. В общем, никакого сравнения с шубой.

— Теперь о том, что плохо…

Ну да, царскому сыну никакие шубейки и деревеньки не положены, у него и так всё есть.

— Рассыпное золото в черкасских землях надобно забирать под себя, но сделать это быстро невозможно. Алексей, можешь показать свой чертеж низовых земель?

И об этом царю доложили. Я доковылял до двери, распахнул её, обнаружил Ерёмку и велел принести составленную ещё под Камышином карту. Я её хранил не слишком тайно — обычный тубус в ряду таких же, с картами, которые я добыл ещё в кремлевских приказах. Да и не разобрался бы никто в тех отметках, что мы с Трубецким и Поповым делали по записке казака Кривого и его схеме.

Карту перед царем разворачивал тоже Ерёмка, которого затем снова выдворили вон, охранять большой секретный совет.

— Покажи! — велел царь.

Я взял карандаш и начал водить им над своей схемой.

— Это Царицын городок, здесь переволок на Дон, в Карповку, а это — воровской городок, на деле — кое-как укрепленная крепость с двумя пушками. Боярину Прозоровскому я советовал составить план похода в ту сторону, там примерно пятьдесят верст, хотя степь безводная, тяжело отряду туда дойти будет. Но если взять этот городок, можно надежно запереть Дон, чтобы старшина всегда помнила, от кого она зависит. Или пойти от Камышина, но сейчас там некем организовать такую экспедицию, слишком малая крепостца, малый гарнизон, пока полковник Байль не завершит строительство, этой заставы, можно сказать, нет.