Золото Стеньки

* * *

Две телеги, стоявшие по обе стороны от причала, подозрений у казаков не вызвали никакого — стоят и стоят, мало ли зачем телеги могут стоять? И на суетившихся рядом с телегами мужичков в самой затрапезной одежонке тоже внимания никто не обратил. Но на последнем совете мы все пришли к одному выводу — Разин не даст досматривать его суда, а попытается организовать высадку основных сил, причем пожертвует для этого теми казаками, которые сойдут с ним на берег.

Моя полусотня, наверное, смогла бы выдержать натиск пары десятков почти безоружных казаков без огнестрельного оружия, но я не хотел полагаться на случай. Елагин тогда и предложил использовать пару крепостных фальконетов, зарядив их картечью — он называл её «дробом» — и расположив в стороне, чтобы выстрелами накрыть как можно больше нападавших. Его план приняли, после испытаний разметили спуск к пристани, так что моя полусотня стояла конусом, острым углом вперед. Меня и Трубецкого от обстрела прикрывали мои Иваны с самодельными щитами, и всё равно мне было страшновато. Но всё прошло, как задумывалось.

Казаки не успели сформировать плотное построение — они начали бежать с тех мест, где были, кому-то пришлось спрыгивать со струга, кто-то замешкался, чтобы достать саблю или подхватить пику. Поэтому под спаренный залп попала неорганизованная толпа, в которой картечь разгулялась на все деньги — передовой отряд был буквально выкошен крошенными свинцовыми пульками. Убитых, правда, было мало — но пораненными оказались чуть ли не все. Довершили дело стрельцы, которые организованно задвинули меня, князя и Иванов за свои спины, прицелились и выдали нестройный залп по уцелевшим.

Затем стрельцы повернулись спиной к белому облаку дыма и крикам раненых, дисциплинированно сделали двадцать шагов, остановились, развернулись — и перестроились в два ряда. Первый, с заряженными пищалями, напряженно всматривался вперед, а второй начал быстро заряжать своё оружие. Всё это мы тоже отработали на тренировках, хотя я обоснованно боялся, что кто-то собьётся. Но выучка кремлевских стрельцов оказалась выше всяких похвал.

Дым быстро отнесло в сторону, и я увидел место побоища. Разин остался на месте, и залп его не задел; он даже не успел достать свой пистолет или саблю — так и стоял, засунув большие пальцы за пояс. У его ног сидел тот плюгавый казак, зажимавший рану на ноге. Все остальные лежали между причалом и нашими линиями — кто-то замерев навсегда, а кто-то ещё шевелился, пытаясь что-то сделать с ранами. А к берегу быстро приближались остальные струги казачьей ватаги.

И тут меня удивил Попов — он что-то коротко крикнул, и его десяток буквально с места в карьер рванул к атаману. Разин заметил опасность, оглянулся на свой флот, понял, что тот ещё далеко и не успеет на помощь — достал пистолет, попытался выстрелить, но рассыпал порох с полки, чертыхнулся, выхватил саблю.

Я уже открывал рот, чтобы что-то крикнуть вдогонку стрельцам Попова, но те быстро показали, что не собирались вступать в рукопашную схватку в этим медведем. В Разина полетел непонятно откуда взявшийся аркан — он его разорвал могучими плечами. Второй аркан он сумел отбить, как-то удачно махнув саблей, но третий и четвертый захлестнули его руки, фехтовать он уже не мог, так что лишь пытался ударить лбом в первого подбежавшего стрельца, но тут же получил тыльной стороной бердыша в висок и камнем свалился на землю.

— Атамана убили! — этот крик опешивших казаков, кажется, должны были услышать если не в Астрахани, то в Камышине.

Я всё ещё наблюдал, как стрельцы вяжут Разина и его верного Горилку — тот пытался сопротивляться, но с его раной этой было бесполезно, — а потом почувствовал железную хватку на плече.

Я обернулся — это Трубецкой.

— Царевич! — крикнул он, увидев, что привлек моё внимание. — Сейчас пальба начнется!

* * *

Пять штук пушек мы поставили в настоящем редуте, устроенном по всем правилам военной науки, что я смог вспомнить и с чем согласились мои советники. Этот редут находился за кромкой берега, прямо за нашими спинами, он был прикрыт плетнями и мешками с песком, отдаленно напоминая знаменитые багратионовы флеши. Впрочем, у редута имелась земляная насыпь и небольшой ров, а заходить в него предполагалось сзади, по специально сделанной дорожке. Внутри было тесновато — тут и пушкари со своим хозяйством, и оставшаяся кремлевская полусотня. Нас с Трубецким запихнули туда же, но оттеснили к дальней, северной стенке — всё же здешние пушки имели обыкновение взрываться в самый неподходящий момент, убивая и калеча обслугу. Но в этом месте имелся помост, обложенный мешками с песком — что-то вроде наблюдательного пункта, который мы с князем и заняли.

Я оглянулся — костер за крепостью уже догорал, смрадно дымя. С той стороны слышались отдельные выстрелы из пушек и недружные залпы мушкетов. А потом раздался мощный залп сразу нескольких пушек — видимо, это вступил в дело добравшийся до казачьих лодок «Орел».

У нас была своя «цусима» — на Царице творился натуральный кавардак. Крик о смерти Разина как-то разом разрушил сплоченную ватагу, и теперь каждый струг действовал по собственному усмотрению. Те, что были ближе к берегу, продолжили реализовывать план по высадке. Причал у Царицына не слишком длинный, но пяток кораблей принять мог, так что остальные нацелились на песчаный берег выше по течению реки. Впрочем, смельчаков оказалось не так уж и много — меньше половины казачьего флота. Я был уверен, что проблемой они не станут — разве что фальконеты могут доставить несколько неприятных моментов.

Самые разумные — таких набралось целых пять стругов — пошли на прорыв к переволоку, и в случае удачи у них был шанс уйти на Дон, если, конечно, мы не будем их преследовать и мешать этому плану. Стражи там не было, а переволочным работникам всё равно, чьи корабли тащить — платили бы мзду, на остальное они плевали с высокой колокольни. Но на перехват уже отправились наши струги из засады от другого берега — и там намечался самый настоящий морской бой.

Оставшиеся разинские струги решили вернуться на Волгу, но тут же вынуждены были остановиться, когда прямо по их курсу встала ещё один фонтан от выпущенного из крепости ядра. Наверное, через какое-то время они наберутся храбрости, чтобы попытаться прорваться через этот заградительный огонь, но я надеялся, что к тому времени бой уже сложится в нашу пользу. К тому же и в ту сторону тоже пошли наши струги от южного берега, так что и у этих трусливых шансов уйти не было. Ну а струги с добычей явно не понимали, что делать и стояли на месте — и мне очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше.

В целом бой развивался примерно так, как мы и задумывали — с поправкой на пленение Разина, которого стрельцы уже утащили в крепость. Возможно, будь атаман во главе своего войска, нам бы пришлось тяжело, особенно учитывая мою просьбу-приказ по возможности не топить казачий флот, но сейчас всё развивалось по самому благоприятному сценарию.

— Ба-бах!!

Две пушки из пяти выплюнули сноп огня и белого дыма, от реки донеслись крики боли и злобная ругань. Трещоткой отозвались пищали стрельцов, которые тоже включились в стрельбу. Я увидел, что пушкари сумели откатить от берега одну из своих телег с фальконетом и сейчас снова заряжали оружие. Что-то ударило в бруствер, подняв фонтанчик из посеченной лозы и земли.

— Метко стреляют казачки, — сквозь зубы процедил Трубецкой.

По крутому склону уже карабкалась целая толпа — но лишь у некоторых имелись пищали, остальные были вооружены саблями и пиками, а кто-то на ходу даже пускал стрелы, которые падали в стороне, не причиняя никакого вреда.

— Ба-бах!

Оставшиеся три пушки выкосили ядрами кровавые просеки в рядах нападавших, но те не дрогнули, продолжали подбираться к нашей позиции. Снова вступили стрельцы — очередной десяток дал дружный залп.