Золото Стеньки
Шрифт:
— Это ты повел себя странно в новом месте, — напомнил я.
— Да-да, и это тоже, — он усмехнулся. — Но сейчас я делаю то, что умею, скоро, надеюсь, смогу отдать долг и устроить брак моей Марты… Ну а дальше всё зависит от тебя — если будет нужда в моей службе, я с готовностью послужу лично тебе, царевич. Или же снова подам прошение господину Одоевскому, чтобы пойти на службу к государю. Других планов у меня нет и быть не может. Кстати, господин Трубецкой женат?
Я рассмеялся. Жениться на князе дочке пришлого иноземца было не по чину, и он, кажется, это хорошо понимал. Но я поддержал шутку.
— Да, герр Дорманн, женат на сестре князя Голицына, у них трое детей, — ответил я. — Дочка у него не так давно родилась,
Моё знакомство с семьей Трубецкого было не слишком долгим — они приехали повидаться с ним на переволоку у Мытищ, где-то в районе известной мне Ивантеевки, сейчас там находилось патриаршее село Вантеево. Там мне их и представили — миловидную представительницу рода Голицыных и трех совсем мелких детей, старшему из которых и трех лет не исполнилось, а младшая девочка была и вовсе младенцем. Я тогда предложил Трубецкому, чтобы они перебрались в Преображенский дворец, но он отказался — прижились, мол, в Гребнево, незачем сниматься с насиженного места.
Конкретно про Юрия Петровича я мало что помнил — даже с датой смерти были сложности. Но точно знал, то его дети хорошо расплодятся, и представители рода Трубецких будут присутствовать при всех значимых событиях русской истории следующих двух веков. Но мне пока было достаточно и одного из этого рода. [1]
— Жаль, жаль, — притворно нахмурился Дорманн. — Это была бы хорошая партия для моей Марты. Но я буду надеяться, что ей попадется жених не хуже.
[1] Юрий Петрович Трубецкой действительно был родоначальником обширного семейства Трубецких. Его старший сын (он родился в 1667-м и умер в 1750-м) стал последним боярином на Руси и после Нарвы провел 18 лет в плену у шведов. Второй сын Юрий как раз и дал начало всем Трубецким после 1750-го. Дочь Юрия Петровича была замужем за Василием Долгоруким — тем самым, что неудачно пытался интриговать против Анны Иоанновны, но попал в Соловки и в дальнейшем был обезглавлен.
Глава 18
Явление Разина народу
Разин появился после полудня пятого сентября — его приближение заметил посланный на южный берег Царицы дозор, после сообщения которого мы вышли на берег и вовремя увидели, как многочисленные струги заворачивают в Царицу. Казачий флот внушал уважение. Струги были побольше наших — длиннее и шире. Паруса были подняты и туго надуты попутным ветром. Но никакие паруса не могли помочь справиться с силой воды, так что и весла на казачьих стругах работали без остановок — впрочем, они всё равно двигались медленно и неторопливо.
И их было больше, чем я прикидывал — только по Царице шло больше двадцати судов, а ведь какие-то силы Разин отправил и через Ахтубу. Сколько же у него казаков и где я мог просчитаться? Историки потеряли ещё часть моего доверия к их трудам.
Я пожалел, что в дикой Московии ещё не в ходу подзорные трубы — мне почему-то вдруг захотелось найти легендарного атамана и рассмотреть его поближе. Но пока я полагался только на свои собственные глаза, а на расстоянии в два-три километра и кораблики выглядели игрушечными, и люди на них казались какими-то букашками, так что понять, кто из них Разин, я не мог.
На последнем совете мы обсуждали, что будем делать, если Разин всё же пойдет к верхнему волоку, но потом решили, что большой беды не случится. К Камышину этот караван попадет лишь через четыре дня, даже если казаки будут грести, как заведенные, а ветер всё время будет дуть им в корму. Стрельцы могли добраться до Камышинки по суше дня за два, а посыльный из татар оповестит воеводу Панова об опасности и раньше, чтобы он успел переместить пушки на новое направление. Правда, нам придется оставить свои пушки в Царицыне, да и «Орел» отстанет, но струги вполне могли сопровождать казаков и даже вести беспокоящий огонь издалека, и до переволоки ватага Разина добралась бы измотанной и ослабленной. Так что мы решили ставить всё на битву в Царице — и всё равно я до последнего, пока вереница судов не стала заворачивать в широкое устье притока, боялся, что наш план раскусят. Но, видимо, в этом случае Бог был на нашей стороне — или же стороннику Разина, если он и имелся в Царицине, не удалось подать весточку казакам.
Внешне
вокруг крепости всё было, как обычно, и грозный атаман не должен был заметить наши приготовления. Ширина Царицы где-то на километр от Волги была около ста метров — здесь приток подпирала волжская вода, — и лишь потом она резко сужалась. А сто метров — это сто метров. Наезженный фарватер проходил ближе к северному берегу, и наши засадные струги, стоявшие с другой стороны реки, да ещё и замаскированные, даже я не мог найти быстро, хотя сам указывал им места базирования.
Час «Икс» настал, когда передний струг казаков поравнялся с крепостью. Бахнул один из «единорогов» — не прицельно, ядро подняло фонтан воды с большим перелетом, — а со стены закричали и замахали флажками стрельцы. Нормальное поведение гарнизона, который требует от проходящих мимо судов определенных действий. Как там было у Пушкина? Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят. Вот мы и велели.
Казаки приказ поняли хорошо. Паруса они уже спустили, а теперь и весла лишь лениво поднимались и опускались, чтобы течением струги не снесло обратно в Волгу. Я наконец-то увидел Разина — он стоял на корме переднего корабля и задумчиво смотрел на Царицын. Был он могуч, бородат, широк в плечах и на голову выше других казаков, что толкались возле него. Они бурно обсуждали положение, в котором оказались, но потом Разин что-то сказал — и все засмеялись так, что отголоски их смеха достигли и нас, стоявших на башне.
Атаман махнул рукой, и струг повернул к пристани. Остальные так и остались на месте, помогая себе веслами.
— Пора, Юрий Петрович, — сказал я. — Наш выход.
* * *
Мы с Трубецким проспорили дня три, пытаясь договориться, кто будет общаться с Разиным лично. Князь категорически не хотел выпускать меня к «этому разбойнику», который может в любой момент выхватить из-за пазухи пистолет и пристрелить чересчур смелого царевича. Я не поленился, нашел в крепостном арсенале фитильный пистоль, зарядил его — и предложил Трубецкому спрятать его за пазухой, а потом быстро выхватить и выстрелить. Тот действительно попробовал — от выхватывания до выстрела прошло столько времени, что я успел поиздеваться над его неторопливостью, а потом и отбежать подальше, на относительно безопасную дистанцию. Лишь после этого он согласился, что быстро застрелить меня Разин не сможет, даже если попробует это сделать — но обговорил, что он пойдет вместе со мной. Мол, если с царевичем что случиться, будет лучше, если он поляжет рядом, а не попадает потом в руки царских дознатчиков.
Опасность, конечно, имелась. Разинский струг вмещал человек двадцать, и все эти люди умели держать в руках оружие — в том числе и весьма острые сабельки с пиками, — а также знали толк в различных схватках. Остановить их от нападения можно было только подавляющим численным преимуществом, поэтому с нами на переговоры отправилась целая полусотня стрельцов, причем не царицынских и не набранных по волжским крепостям, а самых кремлевских, в красных кафтанах. Был среди них и десяток из Стремянного приказа во главе с десятником Поповым — этим я выдал все кремниевые ружья, которые они освоили на удивление быстро. Ну и прямо за мной следовали оба Ивана, которые были готовы собственные жизни положить ради спасения моего тела. Еремка тоже увязался, но его я отослал подальше, в задние ряды — он мне был нужен живой и здоровый для опытов по вакцинированию.
В общем, я был готов к встрече с легендой. Но не знал, была ли готова легенда к встрече со мной.
Разин перешел на пристань далеко не первым. Сначала на доски причала спрыгнули несколько казаков, они привязали струг к бревнам и установили небольшой помост, который тут же накрыли красным ковром с золотым орнаментов — скорее всего, что-то из персидской добычи. И лишь затем на берег величаво перешел сам атаман — грудь колесом, борода вверх, на боку длинная сабля, за широкий пояс заткнут пистолет. Пистолет, кстати, действительно был фитильным — видимо, новые кремниевые замки до Персии ещё не добрались или не были там достаточно распространены.