Золотое дно (сборник)
Шрифт:
такой бы вышины не числился. Значит, что-то проню
хал и затеял», — про себя подумал старик, уже неза
метно волнуясь и настраивая душу на что-то необыч
ное. — Слушай, друг-приятель. То, что в колодце, то —
правда. Вот те крест. Даже видно, что на дне укладка
чернеет. И оттуда звон идет. Колдовское место. Но я
покажу, я покажу, — заторопился Гриша, словно Иван
Павлович угрожал ему, но тот по-прежнему молчал, со
средоточенно вглядываясь в лицо старика, в его мла
денческую розовость
снежную челочку, опавшую на лоб. Взгляд был приста
лен и пугающ своей холодной немотой, потому старик
поторопился выговориться:
— И еще клад есть. Это уж точно. Я сам было со
бирался искать, да все как-то не с руки. Там одна мо
гила есть, где настоятельница захоронена, ихняя боль-
шуха, слух-то идет, что в той могиле клад, ба-а-льшие
деньги. А еще поговаривают, что тот... — Гриша Тара
нин уже зашептал, прислонившись к большому вялому
уху Тяпуева, словно кто расслышать мог их разговор,—
ну тот-то, помните, Иван Павлович, с района человек,
который реквизировал на деревне золото? Так он ведь
сбежал. Его потом с милицией нашли, но в краже он
не признался, и при нем ничего не было, говорит, в
район вез и дорогой у него воры забрали. Дак не воры,
114
Поговаривают, что он здесь и схоронил, да. Парни было
искали, плиту гранитную сшевельнули — вот тоже вар
вары,— а их тут как выпугало: кто-то ну завопит в
лесу, они и разбежались. Разбежались и с той поры на
кладбище — ни ногой. А ведь до последнего лета каж
дый год на сеностав ходили, подолгу на острову жили.
— Слушай, Гриша, словно ты и капитаном на веку
не был. Разводишь мне всякую мерихлюндию. Сказки
церковные,— приветливо улыбнулся Иван Павлович,
еще более уверовав в государственного значения дело
и окончательно прощая старика. Может, что и наврано,
наколесил старик сто верст до небес, сразу и не размо
таешь, но хворост без огня не горит, тут что-то есть. —
Ну, старик, до времени молчи. Но мы прославимся, о
нас заговорят еще.
— Хитрые вы, Иван Павлович, — заискивающе про
пел Гриша Таранин, подсчитывая уже, а сколько ему
отвалится да как бы при этом не продешевить.
— Не время засиживаться, — подтолкнул Тяпуев
старика.
— Теперь уже скоро, почитай, рядом. Ух вы, Иван
Павлович, — подмигнул, тоненько рассмеялся. — Вели
кий вы человек.
— Ну распетушился, топай давай, — снисходительно,
сдерживая в душе радость, снова подтолкнул Тяпуев и
подумал тут, что все будет хорошо. Нет, он просто так
не ляжет в землю, и вместе с его костьми не потухнет
память
о нем и всеобщее человеческое уважение к нему.Пожалуй, на эти деньги, из расчета двадцать пять про
центов от клада, можно шикарный Дворец культуры от
грохать, а то все еще в бывшей церкви ютятся. По морю
мимо корабли пойдут, издалека виден будет белый дом
с колоннами, спрашивать станут, что это? Захочется
сойти па берег... Нет-нет, пожалуй, заплюют, захаркают,
парням только биллиард подавай, стены испишут гадо
стями и за год в свинарник превратят. А что если дом
отдыха? Это идея! Воздух-то какой, море рядом, дыши
озоном, наслаждайся, со всего Союза поедут — дом от
дыха имени И. П. Тяпуева. А что, это здорово! И де
ревне рост, какой рост: люди наедут, захотят лишнюю
денежку оставить тут, чтобы с собой не увозить, вот и
создавай всякие производства.
115
выкину, не какая-то там мерихлюндия!..»
*
*
*
В это же самое время в Кельях Коля База играл
роль беглеца. За эти дни он осунулся и в широко по
ставленных глазах родилась постоянная растерянность.
Дошло до него, наконец, что большую глупость сотво
рил, убежав от людей, и долго будет не отмыться ему,
и не один год теперь станет вспоминать Вазица Колино
чудачество. Честное слово, хотелось сейчас naipHio, а
порой просто нестерпимо хотелось, сбегать на тоню Ку
кушкины слезы и повиниться перед ребятами, и та
прежняя жизнь с нудной болтанкой в море, с монотон
ным лежаньем на нарах, с дымной ухой и короткими ле
нивыми перебранками казалась нынче блаженством,
чем-то туманным, далеким и несбыточным.
Озеро дышало истомой, порой опаловую грудь его
морщинил легкий ветер, дудки-падреницы источали дур
ман, запах их мешался со сладкой малиновой прелью и
кружил голову. Часто плавилась рыба, и от тугих ко
ротких всплесков шли круги, вздрагивала осота, словно
зеленым мшистым щукам уже надоело жить в прогре
тых солнцем заводях и хотелось забраться в прохлад
ные ивняки. Всегда чего-то хочется и зеленому клопу,
повисшему на остром пере травины и сомлевшему от
солнца, и ондатре, хитро взбаламутившей тупым хво
стом маленькую темную корчажку, и сытой ящерке,
приникшей лысым животом к замоховевшему пню... Все
в природе жило желанием и ленью и словно говорило:
«Я хочу и томлюсь, но сладкая сонная вялость перепол
няет мое существо». Всем чего-то хочется, но никто,
кроме чело-века, не переступает через дозволенное при