Золотое дно (сборник)

прощально мелькнуло: «Ну вот и все, вот и конец». Но

при жидком лунном свете разглядел Мартына Петен­

бурга. Тот стоял около, похожий на копну сена, тяже­

ло дышал, опираясь на кол.

— Жив, что ли? Слышу, будто пороса режут. Зн а­

чит, вовремя поспел. Ребра-то целы?

— Целы, кажись, — тупо откликнулся Тяпуев, сго­

няя рукавом кровь с лица. — Я им покажу кузькину

мать, — бормотал ошалело, не чувствуя под ногой на­

дежной дороги: Ваню качало и тошнило. — Я их всех

по шеренгам рассчитаю, кулацкие выродки.

— За что тебя так?

— Иду — мешок на голову и кольем по спине. Враг

из берлоги наружу лезет. Ты хоть признал кого?

— Да в темноте разве кого приметишь...

А наутро явился в сельсовет Гриша Таранин, трях­

нул бараньей шапкой волос и певуче, по-женски сказал:

109

— Я за революцию всей душой, Иван Павлович.

А тестю даю полный отлуб и с бабой своей Малашкой

разбегаюсь. Ну ее вместе с кулацкими замашками, тем­

ным наследством прошлого. — И Гриша ловко просунул

на стол широкий лист из амбарной книги, исписанный

убористо.

Ваня Тяпуев читал заявление и думал: «Он был, го­

лос по всем приметам егов. Но вот допри, возьми за

рупь пять...»

А в бумаге было: «В 1928 году я вступил в брак с

Маланьей Корниловной Тараниной. После того уехал в

Мурманск и находился в государственной работе два

года. За эти два года выслал сапоги, отрез на платье,

тридцать штук белья, несколько простыней, рубашек,

кальсон и т. п., и еще посылал соли и часть сахару.

После того, как прибыл на родину, в согласьи с М а­

ланьей находился два месяца, после чего стала она ме­

ня гнать, но я все равно работал на ейных полях и

пожнях, но в конце концов мне Маланья сказала, что

ты мне не нужен и уходи из моего дома и ко мне ничуть

не касайся. Но я не захотел ссориться и ушел к матери.

А когда я вышел, то у ней попросил что-нибудь за два

года, но она мне сказала, что тебе ничего не будет.

А потому я убедительно прошу народный суд разобрать

наше дело, а я хочу взять за два года совместной жиз­

ни как-то: нижнюю боковую избу и скот, или скот и

швейную машину. Но еще, что посеяно на 1930 год из

овощей и хлеба, это все пополам. Когда я пришел к ней

в дом, то я принес с собой металловый самовар и двух­

летку кобылу. Но когда я жил на лесозаводах, она про­

жила мой металловый самовар, а деньги употребила

неизвестно куда и на что, и не могу узнать, а за этот

самовар я хочу взять ее металловый самовар, каковой

находится в ремонте разогретый. Но я еще взял у нее

два медных таза за то, что когда пришел домой, то при­

нес несколько штук белья, и это белье сейчас находится

у нее еще неизрасходовано, но она мне ето белье не от­

дает, и за то я взял у нее эти тазы, покуда не отдаст

неизрасходованного собственного белья.

А еще прошу учесть народный суд мое полное несог­

ласие с гражданкой Маланьей Корниловной по причине

политического вопроса».

Читал Иван Тяпуев заявление, а из головы не выхо­

110

дило: «Гришка, подлец, был. Мстит за что-то. Но как

допрешь?» И весь остаток дня ходил милиционер по Ва-

зице и украдкой норовил все выспросить про Таранина,

но все в один голос твердили, что мужик был тем вече­

ром в Инцах, ездил за товаром для потребиловки. А по­

том сошли синяки с Вани Тяпуева, как с гуся вода, но

в памяти тот вечер не стирался.

И вот нынче судьба так неожиданно вновь столкну­

ла их, связала узелочками на одной нити...

Трактором они без особой нервотрепки добрались до

тони Кукушкины слезы, по морскому отливу без тряски

прокатились, будто то асфальту. Гриша намерился было

свернуть к тоньской избушке, где маячил внучонок, вы­

сматривая в бинокль приезжих, но друг-приятель не­

ожиданно остановил за локоть и кивнул на торфяную

тропу, которая едва приметно завязывалась меж болот­

ных кочек.

— Может, чайку, душеньку согреем, а? Куда нам

торопиться, не гонят нас, — пробовал возразить старик.

Ему бы хотелось, чего греха таить, посидеть за столом

да похлебать свежей семужьей ухи, а может, и мало­

сольной рыбкой угостит парень: как-никак внук сидит

на тоне, не какой-то посторонний человек, можно бы и

в дорогу пару звенышек взять, да и ночь эту по-челове­

чески выспать на постели — ведь и годы не те, чтобы

корчужкой под кустом свалиться. — Слышь, Иван П ав­

лович? Внучонок там, навестить бы. От бабки гостинец

передать, — пробовал еще схитрить.

— Время — деньги, ты что, парень? Другого времени

тебе не будет, или сто лет не видался?

— Д а как не будет другого времени, но внучек

ведь, — вздохнул жалостливо Гриша Тараним, понимая,

что ничего не выгорит, уже прощально всмотрелся в

Сашку, беспонятливо маячившего на угоре, и ступил на

тропу.

— Ушицы бы свежей. Не каждый день и едим, —

бормотал старик, уже настраиваясь на долгую ходьбу,

и кривые стоптанные ноги поволок неторопливым лесо-

вым шагом.

У Ивана Павловича горело сердце, раскачивалось

колоколом, рождая нетерпение и суматошливость: ему

хотелось бы побыстрее бежать на место, и он, подгоняя

старика, даже несколько раз пнул его в пятку, на что

111