Золотой ребенок Тосканы

Я уставилась на потертый дубовый стол.

— Конечно, мне бы очень хотелось стать барристером, — призналась я, — особенно получив хорошую степень, но обстоятельства сыграли против меня. Деньги, например. В палатах, куда я проходила собеседования, весьма заинтересовались тем обстоятельством, что я — дочь сэра Хьюго Лэнгли. Там решили, что я являюсь частью определенного круга с хорошими связями. Но потеряли интерес, когда узнали, что были не правы и моя семья осталась без гроша. Плюс еще тот факт, что я женщина. Пожилой начальник палаты прямо сказал мне, что я зря трачу время. Если бы я стала барристером, то не получила бы ни одного действительно интересного дела. Ни один распорядитель в конторе не захочет отдать дело в руки женщины, когда почти все судьи — мужчины и большинство присяжных — мужчины, и никто из них не воспримет женщину всерьез.

— Это нелепо, — сказал Найджел.

— Но, правда.

Он кивнул:

— Да, увы. Но ведь существуют и другие интересные дела, которыми можно заняться после получения квалификации: корпоративное право, международное право и даже уголовное право.

— Да. — Я одарила его яркой улыбкой. — Я еще не решила, чем займусь. Сперва надо пройти этот кошмарный экзамен, не так ли?

— Я уверен, что у вас всё получится. — Его улыбка казалась немногим более дружелюбной, чем требовалось, чтобы я чувствовала себя спокойной.

— Так что же дальше? — спросила я. — Насчет имущества моего отца.

— Я взгляну на свидетельство о смерти, постараюсь связаться с вашим братом и, если хотите, могу отправить к вам оценщика, чтобы узнать, стоит ли что-то из вещей, которые у вас есть, отправлять на аукцион.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

— Просто мой дедушка убил бы меня, если бы я не позаботился о Лэнгли. — Он озорно улыбнулся, отчего снова стал выглядеть до нелепости юным.

Милый, приятный, безобидный молодой человек! Но Адриан тоже был таким. Нужно учиться на своих ошибках.

Найджел проводил меня до станции, а там я взяла такси, чтобы доехать до Лэнгли-Холла. Войдя в сторожку, я наткнулась на два сундука и большой сверток в коричневой бумаге. Признаюсь, что меня разбирало любопытство. Видимо, в глубине души таилась надежда, что утраченные драгоценности Лэнгли могут оказаться в одном из сундуков.

Я сорвала оберточную бумагу с большого свертка и обнаружила, что смотрю на свое лицо. Я была так поражена, что чуть не выронила картину. Но еще больше я удивилась, когда прочла надпись: «Джоанна Лэнгли. 1749–1823».

Мое сердце колотилось так сильно, что пришлось сесть. Я снова посмотрела на портрет и заметила тонкие различия. У нее были карие глаза, а у меня голубые. У нее была родинка на левой щеке и чуть более длинный нос. Я смотрела на кого-то из своих предков. Но было довольно странно узнать, что на свете некогда существовала моя тезка, так похожая на меня. Впервые подтвердилось, что я действительно была Лэнгли и что прекрасный дом у дороги являлся моим по праву.

Остальные картины оказались портретами представителей разных поколений Лэнгли. Большинство из них казались строгими и мрачными, и я была не уверена, что захочу их себе оставить. Наверное, я должна была это сделать, учитывая, что они были единственным, что связывало меня с прошлым. Когда-нибудь у меня будет свой собственный дом. Я стану богатым корпоративным юристом, у меня появится квартира с видом на Темзу, с окнами от самого пола и современной мебелью, и я повешу эти картины на стену просто для того, чтобы производить впечатление на своих клиентов. Но сначала картины нужно почистить. Они были ужасно грязными от свечной копоти и небрежного обращения.

У меня даже настроение улучшилось, когда я открыла первый сундук и обнаружила, что в нем тоже картины, только на этот раз яркие, современные. Я смотрела на брызги итальянского солнца, старые каменные здания, черные кипарисы. Подпись в углу одной из картин гласила: «Хьюго Лэнгли». Мой отец действительно был художником. Более того, талантливым художником. Что же заставило его отказаться от призвания?

Я отложила картины в сторону, намереваясь показать их Найджелу. Может, за них удастся выручить приличные деньги на аукционе, если я решу с ними расстаться. Затем я открыла второй сундук. В нем оказались старые альбомы в кожаных обложках с изысканными застежками.

Фотографии давно ушедших Лэнгли в длинных платьях и смешных шляпах, застывших в том времени, когда они позировали перед камерой, или стояли группами на улице у Лэнгли-Холла с теннисными ракетками, или сидели с чашкой чая за столом, накрытым на лужайке. Я стала свидетельницей образа жизни, который мне вести не суждено.

Оставив альбомы, я достала из глубины сундука другие вещи: серебряный кубок, подаренный сэру Роберту Лэнгли как мастеру охоты на лис, и кубок поменьше — Хьюго за победу в прыжках в высоту во время спортивного дня в Итоне. Напоследок я подобралась к маленькой кожаной коробочке, красиво украшенной тиснением и позолотой. Я открыла ее, предвкушая найти пресловутые утерянные драгоценности, но была крайне разочарована, увидев только крошечного резного деревянного ангела, похожего на какую-то медаль на ленте, пачку из-под сигарет, птичье перо и сложенный конверт. Зачем хранить такой хлам в такой красивой шкатулке — я представить себе не могла. Может быть, кто-то из Лэнгли играл в игры, воображая себя персонажем какой-то истории, как я делала в детстве?

Но когда я взяла пачку из-под сигарет, чтобы выбросить ее, то увидела, что она развернута. На внутренней стороне картонки обнаружился набросок портрета красивой женщины. Это был только крошечный эскиз, сделанный на скорую руку и, разумеется, незаконченный, но каким-то образом он передавал самую суть этой женщины. Я могла видеть ее глаза, сверкающие от радости, когда она смотрела на своего рисовальщика, еле сдерживая счастливую улыбку.

Я разгладила картонку и положила на стол. Затем взяла конверт и узнала элегантный почерк моего отца. На конверте была печать авиапочты, а письмо адресовано синьоре Софии Бартоли в местечко Сан-Сальваторе в Тоскане. Рядом с маркой стояла дата — апрель 1945 года, но письмо так и не было вскрыто. Другая марка, наклеенная рядом с адресом, содержала надпись, и, хотя она была на итальянском языке, я поняла суть написанного: «По этому адресу не проживает. Вернуть отправителю».

Заинтригованная, я осторожно вскрыла конверт. К моей досаде, письмо было на итальянском языке. Мне удалось прочесть: «Миа кариссима София». Я смотрела на эти слова, не веря своим глазам. Чтобы мой холодный и отстраненный отец называл кого-то «своей драгоценной»?! Я не могла себе этого представить! И конечно, он никогда не демонстрировал ни малейшей привязанности моей маме или мне. Я пыталась прочесть дальше, но не поняла ни слова.

Потом я вспомнила, что видела итальянский словарь среди книг, которые положила в коробку, чтобы сдать в благотворительный магазин. Я поспешила достать его, затем села за кухонный стол и сосредоточилась, пытаясь понять смысл написанного. К счастью, у меня за спиной были годы учебы, в том числе латыни и французскому, и это облегчало задачу, но когда я закончила, то поверить не могла тому, что перевела. Наверняка я что-то поняла неправильно. Пришлось начать все с начала.

Моя драгоценная София!

Я скучаю и думаю о тебе каждый день. Какими бесконечными показались месяцы, прошедшие с тех пор, как я последний раз видел тебя. Все это время я лежал в госпитале, не зная, в безопасности ли ты, желая написать тебе, но не осмеливаясь сделать это. Но у меня есть хорошие новости. Если твой муж действительно погиб, то мы сможем пожениться. Когда мне, наконец, разрешили вернуться домой в Англию, я узнал, что моя жена нашла кого-то другого и оставила меня ради лучшей жизни в Америке. Как только эта ужасная война закончится, а, судя по новостям, это случится очень скоро, я приеду за тобой, любовь моя. А пока я хочу, чтобы ты знала: наш прекрасный мальчик в безопасности. Он спрятан там, где только ты можешь его найти…

Я замерла в изумлении. У моего отца — холодного, лишенного эмоций отца — был ребенок в Италии! Ребенок от итальянки по имени София, но… спрятанный там, где только она могла найти его. Холод пробрал меня. Письмо так и не было доставлено. Ребенка спрятали и не нашли? Конечно, теперь, двадцать восемь лет спустя, мне оставалось лишь надеяться, что неизвестная София спасла ребенка и все закончилось благополучно.

Глава 9 ДЖОАННА Апрель 1973 года