Золотой воскресник
Шрифт:
– Я не хочу, чтобы ты у нас выступала в Клубе ветеранов журналистики, а то мне все буду завидовать, – сказала Люся. – Я просто не хочу, чтобы все видели, что у меня такая хорошая дочка…
– А это наша Адель! – представила Люся председательницу Клуба. – Ходячая аббревиатура: Активность, Дружба, Единение и Любовь!
В Дубулты к Асару Эппелю приехала жена Регина – балерина. Мы с маленьким Серёжкой топали за ней по берегу и балдели: какой она идет стремительной летящей походкой – пятки вместе, носки врозь. Над головой у нее кружила стая чаек, она бросала им кусочки
– Вот у кого тебе надо учиться и учиться! – серьезно сказал Сергей.
– Регина – загадочная женщина, – сказал Асар. – Недавно я обнаружил, что она может по нотам сыграть Моцарта. А для меня человек, способный что-то сыграть по нотам, – это небожитель. Как-то она говорит: “Ося, пойдем на «Лебединое озеро»”? Регина танцевала Одетту, а эту партию получить непросто! Но я сказал: “Да ну, Региш, устал я что-то”. Потом оказалось, она танцевала в последний раз. Ее учила Галина Уланова, она знает много секретов еще тех, старинных, которых никто уже не знает! Нет, мы не будем учиться у Регины…
По радио передают ночной разговор про табуированную лексику – в эфире Владислав Отрошенко и Евгений Лапутин. Речь о Пушкине, о Бунине, Набокове (не употреблял ни при каких обстоятельствах), о Сорокине, Ерофееве…
Вдруг слышим – Отрошенко:
– А вот недавно я читаю в романе у Марины Москвиной – она очень известный среди детских писателей обладатель Международного диплома Андерсена, – так вот, читаю ее роман “Ливень священной любви”, и там действительно ливень – светлый, искрящий– ся. И в середине – не с самого начала – встречаю – ну, уместно, иначе и не скажешь! А видели бы вы, какой это чистый, возвышенный человек с голубыми глазами…
Тут все замолчали и долго почему-то не возобновляли беседу.
Наш Серёжа, в повисшей паузе:
– Эх, ведущая растерялась. А надо было сказать: “Да-а, внешность бывает обманчивой!”
Этот разговор Отрошенко завершил народным фольклором:
Не хочу тебя любить, Дуся Николаева, Из твоей п… собака На меня залаяла.– Ну? – воскликнул он. – Вы только представьте эту картину!
На что ведущая строго ответила:
– Вот еще!
На вечере в клубе “Петрович” Игорь Иртеньев прочел двустишие:
Мы с Петровым встречали рассвет. Я встретил, а Петров уже нет.Сергей Тюнин огляделся и сказал:
– Как много незнакомых людей! Так можно проснуться однажды и вообще не увидеть вокруг ни одного знакомого человека.
Я тоже оглянулась и увидела Асара Эппеля. Он стоял с тарелкой и рюмкой.
– Ой, Мариночка! – сказал он. – А я ем селедку с луком, запиваю водкой… Всё не для поцелуя!
Тюнин:
– Мне кажется, что в религию ударяется тот, кто боится смерти. А я не боюсь, я знаю, что я умру, и мне не нужна никакая религия. Я знаю, что стану травой, землей, это не страшит меня и вполне устраивает.
– Однажды мы с Юрой Ковалем по две пихты решили посадить, – рассказывает художник Леонид Сергеев. – Он посадил – у него нормально, а у меня засохли. Что такое? Коваль говорит: “А я бантик завязал – каким боком они раньше были к солнцу, таким и сейчас у
меня. Пихта не любит позу менять”.На что биолог Ваня Овчинников заметил:
– Это я ему посадил – вот они и принялись.
Звонит Люся 4 октября 2000 года:
– Поздравь нас! Сегодня у нас с Лёвой большой праздник – День пожилых… и День страуса. У нас он празднуется впервые. Но все попросили, чтоб он был теперь ежегодно.
Фотограф Микола Гнисюк обычно снимал портреты артистов и других деятелей культуры. Однажды его послали от журнала “Экран” сфотографировать колхозников. Микола их выстроил в несколько рядов, скомандовал: “Приготовились!” А перед тем, как нажать на кнопку, скинул штаны и показал задницу.
Снимок получился гениальный.
– Я когда выпью – хороший, не ругаюсь, не дерусь, – сказал Микола. – Я свой талант не пропил. Саша Абдулов говорил: “Микола свой талант никак не может пропить. Мы два раза пытались пропить его талант – ничего не получилось”.
Художник Владимир Буркин:
– Марин, я тебе прочитаю мой рассказ. Называется “Нога”. Я по памяти буду. Семен любил медведей за их благородство и силу. Вот он поймал медведя, привел в деревню и стал с ним бороться. Медведь не знал тонкостей борьбы и оторвал Семену ногу. Стоят они трое – медведь, Семен и нога, раздумывают, как быть дальше. Нога вроде бы самостоятельность получила, а с другой стороны – жалко: столько лет вместе. Как пошла медведя метелить! Народ в раж вошел: “Шайбу! Шайбу!..” Так она подфартила хозяину. Сейчас нога в цирке работает. Медведей дрессирует.
– У меня и другие рассказы есть, – говорит Володя. – Один особенно добрый такой, лучезарный. Я тебе сейчас прочитаю, ты плакать будешь. Какой выбираешь? Про губы или про дверь? Прямо косяком прут. Ну зачем мне это нужно?!!
К Тишкову пришли в мастерскую немцы, любители искусств. А у него в шкафу лежит каска фашистская, пробитая пулей. Он им хотел показать. Но переводчица не велела.
– Мы тоже не любим фашистов, – сухо заметила она. – И нам неприятно о них вспоминать и разговаривать.
Звоню по серьезному делу в солидную организацию ответственному лицу.
– Это Марина Москвина, вы меня помните?
– Помним, – отвечают, – такая глазастенькая…
– Я буду краток, – говорил Глоцер, пока был ко мне благорасположен. – Нет ни минуты, одной ногой на похоронах!..
Глоцер посещал все похороны без исключения. Даже тех, кто его терпеть не мог, он неумолимо провожал в последний путь. Когда Владимира Иосифовича не стало, это случилось в апреле 2009 года, мне позвонила его жена Наташа – спросить, приду ли на панихиду сказать что-нибудь на прощание.
– Куда ж я приду, – говорю, – если он со мной три года не разговаривал? А встретившись – демонстративно отворачивался. Что он подумает: от Марины Львовны нигде никакого спасу?
– Иудейская несгибаемость, – соглашалась Наташа, – только две краски, я ему так и говорила: ты – библейский человек!
Мы давай вспоминать, какой Глоцер был колоритный, элегантный… В шарфе Остапа Бендера, с шевелюрой, очки в экстравагантной оправе! А какой рассказчик! На конференции в Берлине вдруг во время своего выступления обнаружил, что у него нараспашку зиппер и оттуда торчит небесно-голубой клок рубашки… Его юмор, харизма – он был просто бесподобен, когда не склочничал! Мы всё простили ему и во всем оправдали.