Золотой воскресник
Шрифт:
В то время он был уже стар, почти не выходил из дому, жаловался на плохое самочувствие, но все-таки потихоньку выпивал. Вот я ему рассказала, что познакомилась с армянской ясновидящей и целительницей Алмаст, он заинтересовался, и я привела ее к Сотникам.
Мы устроились на кухне. Алмаст в полной тишине пронизывает Юрия Вячеславовича гипнотическим взглядом. И через некоторое, довольно долгое, время произносит одну-единственную фразу, ужасно насмешившую Сотника.
Она сказала нараспев, войдя в глубочайший контакт с высшими силами:
– Дедушка, не пей!
Радиопередачу
– Да зачем ему это нужно? – недоумевал Седов. – Восемьдесят три года – не надо ему!
– Посмотрим, – говорю, – когда тебе будет восемьдесят три года…
– Я тебе так скажу, Марина, – серьезно произносит Седов, – может, тебе это не понравится, но если я в свои восемьдесят три года попрошу послушать передачу о самом себе – значит, я зря прожил свою жизнь.
8 декабря 1997 года в Доме детской книги на Тверской мы прощались с Юрием Вячеславовичем Сотником.
– Юра мне рассказывал, – говорил поэт Роман Сеф, – как в тридцатые годы выселяли с обжитых земель адыгейцев. А те по профессии были канатоходцы. Тогда они протянули через ущелье канат и говорят: “Вот пройдите – и мы уйдем!..” Так те и вернулись ни с чем… Юрий Вячеславович прошел по канату свою жизнь, – подвел итог Роман Сеф. – Этот путь закончен. Царствие Небесное.
– Он был аристократ, – сказал Яков Аким. – А с общественной точки зрения Юра никогда не пропускал бюро.
Тут вышел какой-то старый художник-неформал:
– Ир, – обратился он к жене Сотника, – тебе будет неприятно вспомнить, мы с Юрой погуляли и выпили немало, много было приключений, но я не могу здесь сейчас о них рассказывать…
Поэт Володя Друк:
– Я иду по Манхэттену и думаю: как хорошо, что меня уже нет.
Картина Лёни: “Пока был за границей, на моей табуретке выросли грибы”.
“Дорогая Марина Львовна!
Дорогой Леонид Александрович!
Я посылаю вам письма, и их судьба мне неизвестна. Совсем недавно была ветреная погода, я написал еще одно письмо, открыл окно и отправил с ветром. Не получили ли случайно? Почему нет ответа? Что происходит? Очень мне не хватает ваших длинных писем.
Что у вас нового, Леонид? Была у вас выставка? Что происходит в визуальном мире?
Что за дивные времена?! Все разлетелись, куда-то умчались, картина распалась, и не уследишь, кто где пьет бир, а кто ломает об колено английский язык.
Дорогой Леонид, садитесь вечером, пожалуйста, и напишите письмо.
Марина, вы все время в эфире, но все равно, если будет время и желание, напишите мне.
Письмо должно быть длинным, веселым и не дидактическим.
Мой адрес:
Rezo Gabriadze
The Atre Vidy – Lauzanne
Avenue E. Jaques-Dalcrroze
5, 1007 Lauzanne, Швейцария.
Мне как-то Лия написала по этому адресу, и письмо дошло.
А сейчас разрешите попрощаться,
пожелать вам всего наилучшего,
скучаю по вас, вспоминаю
часто,желаю мира
покоя и денег!
Ваш Р.Г.”
На приеме у австралийского посла, симпатяги Лесли Роу, мы с Лёней встретили Иртеньева и Аллу Боссарт. Игорь обратил внимание на мои ботинки на страшной толстой подошве.
– “Ботинки Ван Гога”, – говорю. – Восемь лет ношу. Как подошва сносится, куплю новые, такие же.
– Вот это принципиально неверный подход! – сказал Игорь. – Есть такие ботинки – несносимые! Они еще тебя переживут, тебя в них в гроб положат! С ботинками надо так: три года поносил – и выбросил! Кстати, мы с Алкой нашли секонд-хенд из Лос-Анджелеса на улице Правды. Тем, что в бутиках – несколько тысяч, там за двести рублей можно отовариться. Видите на Алке золотой пиджак? Триста рублей! Туфли все в бриллиантах – за четыреста… Мы вам с Лёнькой скажем, как туда доехать, вы хоть приоденетесь…
Дина Рубина с Иртеньевым зашли пообедать в ресторан “Петрович”. Они подозвали официанта и попросили им принести что-нибудь в пределах шестисот рублей…
– А мы один раз с Лёней, – говорю, – обедали в “Петровиче”, у нас было сто пятьдесят рублей…
– Я не понимаю, – сказала Дина, – зачем вы тогда туда пошли?
– Душой отдохнуть!
– С такой суммой, – царственно сказала Дина, – надо не душой отдыхать, а работать в поте лица!
Седов подарил Володе Друку мою книгу “Изголовье из травы” и сделал такую надпись: “Дорогой Володя! Это книга Маринки с прекрасными рисунками Лёни. Единственного, кого здесь нет, это меня. Вот это «нет» я тебе и дарю”.
Дина Рубина показала мне писателя, эмигранта, довольно пожилого человека, сказала, что он с ней был в переписке и вдруг заявил: “Я нашу переписку когда-нибудь опубликую”.
– Я тут же прекратила ему отвечать, – сказала Дина. – Мало того, что он уверен, что он меня переживет, поскольку свою переписку с Довлатовым он уже опубликовал, причем из этой переписки ясно видно, что Довлатов – хороший человек, а он – нет. Хотя я слышала от одной женщины, что два брата Довлатовы были оба негодяи. Раз как-то ее знакомая ехала в лифте и в руках держала открытый торт. Так эти два Довлатова зашли в лифт, заклинили двери и ездили вверх и вниз до тех пор, пока не съели весь торт.
В эпоху перемен служба новостей BBC обратилась к Марине Бородицкой с просьбой комментировать происходящее в нашей стране. Ее повсюду находили по мобильному и обращались за разъяснениями.
– А я – то в туалете, то у гинеколога, то в поселке Медный на выступлении, – говорит Маринка. – Меня спрашивают: “Вы где?” А я отвечаю: I am in the center of nowhere…
Феликс Шапиро:
– Однажды в детстве я нечаянно опустил ноги в стоящую на полу кастрюлю с супом. И у меня возникла дилемма: сказать или не сказать маме. Мама была медработником, я подумал, что она его выльет, и не сказал, и все остались живы. Но спустя много лет я признался. А она ответила: “Нет, мы его бы не вылили. Время было голодное. Война…”