Золотые бархатцы

А какие именно стихи? Про природу или что-то юмористическое? Розовые сопли точно никому не будут интересны, так что любовная лирика, которой у меня как раз больше всего, не подойдет. Может быть, написать что-то новое? Время еще есть.

В растрепанных чувствах захожу в номер Лидии Михайловны:

– Здравствуйте! А вот и я. Как себя чувствуете?

– Добрый день, Витоша. Чувствую так, как можно себя чувствовать в семьдесят пять лет, - кряхтит она и разводит руками.

– Представляете, меня Света записала в концерте участвовать, стихи читать.

– А это я ей подсказала. Нам так душу согрели твои стихи. Дай, думаю, скажу, что и других стариков твоей поэзией надо порадовать.

Нервно теребя край своей синей рубашки, подхожу к окну. На газоне недалеко от больницы вижу какой-то грузовик и людей в спецовках.

– А что это за люди?

– Где?

– Там, на газоне, - тычу пальцем в стекло.

– Это строители. Лёва же церковь строить собирается. А то бабкам даже свечку поставить негде. Лёва говорит, уже и с батюшкой договорился. Будет у нас тут службы проводить.

– А, - протягиваю я, - понятно. Это он хорошо придумал.

Образ директора мгновенно всплывает у меня в голове, и сладкая волна нежности и трепета растекается по всему телу. Поймав себя на том, что я стою и глупо улыбаюсь, резко меняю тему, пока Лидия Михайловна, которая, между прочим, бывшая теща директора, не заметила распирающих меня чувств.

– Ну, что у нас сегодня по расписанию?
– бодро кричу я так, что Лидия Михайловна вздрагивает.

– Через час в бассейн. Может, не пойдем? Может, лучше телевизор посмотрим?
– предлагает моя противница физических нагрузок.

– Телевизор, конечно, посмотрим. У нас же еще час есть, - я беру пульт, нажимаю на кнопку, и экран плазмы оживает.
– А потом пойдем в бассейн, - я кровожадно потираю руки.

Лидия Михайловна лишь тихонько вздыхает, и мы погружаемся в мир передачи о культуре и быте Древнего Рима.

***

Актовый зал пансионата очень просторный и вместительный. Современные удобные кресла с подголовниками больше походят на те, что установлены в залах кинотеатра. Широкая сцена на возвышении скрывается за шикарным бархатным занавесом цвета ультрамарина.

Да, таким подмосткам позавидовали бы актеры какого-нибудь провинциального театра.

Сегодня проходы украшены разноцветными надувными шарами. А над сценой блестят подвешенные цифры 8 и 9.

Наверное, дяде Стёпе 89 лет? Да он совсем старенький!

Зал постепенно наполняется пожилыми зрителями и их спутниками в голубом. Я сижу у прохода на третьем ряду, чтобы мне было удобнее прошмыгнуть за кулисы, когда подойдет моя очередь. В руках у меня трясутся два листка со стихами. Я судорожно вчитываюсь в слова, написанные от руки, повторяя и без того выученные наизусть строки. Весь вчерашний вечер я развлекала зеркало декламацией своей поэзии.

Рядом со мной сидит Лидия Михайловна, далее Егорыч и обе Петровны. Они все в предвкушении номеров и выглядят, как счастливые дети. Агния одета в закрытое оранжевое платье в пол. Она сегодня будет выступать вместе с хором. Кручу головой и замечаю еще несколько бабушек в таких же платьях. Света порхает по залу: то что-то обсуждает с интерном Костей, по совместительству нашим звукорежиссером, то рассаживает по местам вновь прибывших гостей. На ней ярко фиолетовое платье-футляр, которое туго стискивает её плотную фигуру. И, когда она делает вдох, создается впечатление, что ее мощный бюст, в конце концов, разорвет эти тесные оковы. Свободных мест почти не осталось. Света подходит к микрофону, проверяет, работает ли он, стуча по нему пальцем:

– Всем здравствуйте!

Шум, до этого момента царивший в зале, постепенно стихает.

– Я очень рада видеть всех, кто зашел на наш маленький концерт! Дядя Стёпа, а вас с Днём Рождения!
– она обращается к кому-то на первом ряду.

Я вытягиваю шею, но вижу лишь край лысины в старческих пигментных пятнах. Безволосая голова благодарственно кивает.

– Будьте здоровы! Это главное!
– воодушевленно продолжает Света.
– Ну что же, начнём! Итак, на сцене человек, который каждый день балует нас вкусными изысками. А сегодня он удивит частушками, которые сочинил сам!

После её слов под дружественное улюлюканье из-за кулис выплывает Фёдор Константинович - повар пансионата. В руках у него небольшая красная гармошка, на щеках - здоровый румянец. Он начинает петь что-то про огороды смешным писклявым голосом, вызывая бурные всплески хохота. Но я не слышу слов и не могу разделить повсеместного веселья. Звуки гармошки, шуточные частушки и гогот зала слились у меня в один неразборчивый гам. Мои руки будто одеревенели, дышать трудно - на меня накатывает безжалостная волна паники.

Я боюсь выступать. Тут так много народу!

Я пытаюсь углубиться в чтение, но строки скачут и расплываются.

А вдруг я забуду слова?

Номера идут один за другим: какая-то сценка про врачей, песня, звуки гитары. Я почти не смотрю на сцену и пытаюсь сосредоточиться на повторении выученного. Вдруг меня легонько касается холодная рука Лидии Михайловны:

– Витош, тебя Света зовёт.

Я отрываюсь от чтения. Света, стоящая у сцены, беззвучно шевелит губами: "Ты следующая".

Резко вскакиваю с места и на негнущихся ногах спешу за кулисы.

Юная домристка на сцене подходит к кульминации своего музыкального произведения.

Черт! Я оставила свои листки на кресле! Я же хотела их взять с собой на всякий случай. Теперь я точно всё забуду. Мои ноги будто сделаны из желе: трясутся и подкашиваются. Желудок неприятно сжимается. Я сейчас точно в обморок грохнусь. Или меня стошнит. Главное, чтоб не прямо на сцене.

Представленная картина почему-то меня веселит, и я включаюсь в реальность. Тем временем Света уже объявляет меня по микрофону:

– Эта девушка работает у нас недавно. Но она пишет прекрасные стихи. И сейчас вы в этом убедитесь. Встречайте! Эвита Станиславовна!

После аплодисментов в зале повисла тишина. Ни звука. Мне кажется, я слышу, как мимо пролетает комар. Как зомби, выхожу на середину сцены. Моё сердце колотится так, будто хочет выпрыгнуть и убежать. Я дышу, как марафонец после преодоления непосильной дистанции. Для уверенности берусь за стойку микрофона обеими руками. Из зрительского зала, замерев от ожидания, на меня внимательно смотрит море глаз, молодых и старых, в очках и без. Мой взгляд скользит вверх по стенам. И, уставившись на какую-то точку на потолке, я негромко произношу название: