Золотые бархатцы

Лидия Михайловна поворачивает ко мне свое доброе лицо и поясняет шёпотом:

– У нас такая традиция: каждый год на свой день рождения дядя Стёпа раскрывает рецепт долголетия... и каждый раз он у него новый.

– А секрет в том, - продолжает вещающий старец, - чтобы радоваться каждому моменту этой жизни. Искренне, по-детски. Уметь находить приятное и полезное в любых обстоятельствах. Дождь - прекрасно! Мороз и вьюга - замечательно! Телевизор сломался, пирог пригорел, ноги болят - ну, и чёрт с ними. Радоваться надо, что болят. Значит, мы их чувствуем, значит, еще живы. Дышать и быть частью этого мира - уже счастье! А теперь, как, так сказать, именинник, приглашаю всех в столовую на чаепитие. И помните, - он угрожающе трясёт в воздухе пальцем, - я - следующий.

В столовой все столики заняты. Мы разместились на нашем излюбленном месте у окна. Напротив каждого - тарелочка с кусочком шоколадного торта. Вспоминая оказию с "шоколадным наслаждением", решаю в этот раз не рисковать и обойтись только чаем. А вдруг мистер садовод-любитель опять внезапно объявится и застанет меня врасплох?

Подтверждая мои мысли, в дверях возникает широкоплечий великан. В его руках коробка в яркой обёрточной бумаге. Он подходит к дяде Стёпе, с удовольствием уплетающему торт.

– Поздравляю с Днём Рождения, - директор протягивает свёрток виновнику торжества.
– Здоровья и всех благ. Это от меня небольшой подарок. Надеюсь, скоро опробуете, - он гладит старика теплым взглядом.

– Ух ты! Блёсны! Грузила! Красивые! Спасибо, Лёва... Лев Александрович!
– радостный дядя Стёпа прижимает к себе коробку костлявыми, обтянутыми кожей пальцами. Рядом с директором он выглядит ещё меньше и субтильнее, и напоминает маленького мальчика, состарившегося волшебным образом.

– Мужики, теперь точно на уху наловим, - он победно трясёт только что подаренными ему блёснами. И я вспоминаю, что именно с ним тогда болтала Света, когда мы застали утренние сборы рыбаков.

– Света, а почему он сказал, что он следующий? Что это значит?
– понизив голос, тихонько толкаю Свету в мягкий бок.

– Он пригрозил старикам, чтобы не умирали, - её смеющееся лицо становится серьезным.
– Раньше самым старым постояльцем был его друг, три года назад он умер. Дядя Стёпа сказал, что принял эстафету и теперь его очередь, потому что ему здесь больше всех лет. Поэтому никто не смеет умирать до него, - она горько усмехается.

Моё сердце мучительно сжимается. Каково это быть следующим? Знать, что никого перед тобой не осталось. Ни бабушек, ни дедушек, ни папы, ни мамы. Ты - первый по списку. Каково жить, осознавая, что тебе осталось совсем немного времени? Да, пожалуй, чтобы принять старость, как этот старичок, нужно недюжинное мужество.

– А что за три года? Никто?
– я стесняюсь закончить вопрос.

– Представляешь себе, нет!
– оживившись, отвечает Света.
– Даже шутка такая появилась, что мы тут людей эликсиром бессмертия на полдник поим. Да просто у них есть всё, что нужно: уход, лекарства, диета, обследования, физкультура и, конечно, общение. Что ещё надо?

Безучастно глазея по сторонам, я на миг перестаю дышать, когда вижу, как к нашему столу с грацией какого-то большого, дикого зверя движется директор. Сегодня он одет неофициально: в белую рубашку и серые брюки. Но выглядит очень свежо и модно. Его каштановые волосы, без намека на седину, блестят, как шелк, так, что хочется до них дотронуться, а его непроницаемый взгляд сковывает меня, точно тысячелетние льды.

– Света, спасибо большое за концерт. Все в восторге.

– Да что я? Я - только организатор, главное - это наши таланты. А вы весь концерт видели? Не заметила вас в начале.

– Я успел на самое главное, - он бросает на меня хищный взгляд.

Чувствую, что начинаю краснеть. Директор поворачивается ко мне всем корпусом:

– Хорошие у вас стихи. Мне понравились, - произносит он сухо. При этом его лицо не выражает никаких эмоций.

Ну, коли понравились, мог бы подарить мне хоть намёк на улыбку.

– Спасибо, - выдавливаю я.

– А у вас все стихи такие или вы взяли самые лучшие?

Мне кажется, или он ёрничает? Сначала признаётся, что ему понравилось, а теперь сомневается в моих способностях. Даже порадоваться не дал.

Не успеваю я открыть рот, Лидия Михайловна уже заступается за меня:

– Лёва, ты разучился делать комплименты. У Виты все стихи замечательные.

– Тогда будем ждать ваших новых выступлений. А вы где-нибудь печатались в газетах, журналах?
– продолжает он.

– Нет. Я вообще первый раз читаю свои стихи при таком количестве слушателей.

– Тогда с почином, с удачным почином. Выступили без запинки, - щурится директор.

Без запинки? Да он смеется надо мной! Наверняка, он заметил, как я задела шнур и чуть не полетела вниз носом у всех на виду.

– Еще раз спасибо,- отвечаю я с нарочитой почтительностью.

Не понимаю. Вроде бы он хвалит меня и тут же пытается поддеть. Или мне всё кажется, и я вижу в его словах скрытый подтекст, которого там нет и в помине.

Я молча слушаю, как за столом беспечно болтают. Затем директор встает, прощается со всеми и бросает мне через плечо:

– Зря вы торт не едите. Он вкусный... шоколадный.

Я не нахожу, что ответить. Вот тут, если вспомнить нашу крайнюю встречу, он точно издевается! Такое ощущение, что он хочет вызвать у меня стойкую неприязнь к его персоне, хочет, чтобы я как минимум обиделась. Но я не могу. Почему-то не могу на него злиться. Его поведение лишь смущает меня, но никак не отталкивает. Я бы, конечно, давно уже остроумно парировала его издёвки, но его холодные жесткие глаза парализуют меня до кончиков пальцев, включая мозг. Угораздило же влюбиться в человека, который находит удовольствие в том, чтобы изощренно меня подкалывать.

После праздничного полдника Лидия Михайловна захотела отдохнуть, сославшись на то, что немного утомилась, и прилегла подремать. Светина смена давно закончилась, и она поспешила к домочадцам. Воспользовавшись свободным временем, я направляюсь в прачечную за новым комплектом постельного белья. Получив чистые и выглаженные простыни, наволочки и пододеяльник, я не спеша бреду обратно. Аккуратная стопочка приятно пахнет свежестью и дорогим кондиционером для белья. Мое внимание привлекают громкие мужские голоса. На стройке будущей церкви прибавилось еще с дюжину рабочих в черных комбинезонах, и они что-то шумно обсуждают. Среди этой крикливой братии маячит до боли знакомая спина. Коротко подстриженные волосы, худощавые плечи, узкие бедра и длинные жирафьи ноги. Я узнаю этого человека из тысячи. А татуировка в виде кельтского узора на предплечье не оставляет никаких сомнений. Это Паша. Мой бывший муж.