Зов пустоты

Все эти годы Нура была рядом – целебный бальзам для его израненного сердца. Вопреки словам отца Нура оказалась вовсе не недостающим звеном, превратившим Джинна в мужчину: она стала тем заклинанием, что вновь обратило джинна, духа пустынь, в человека, что положило конец тому странному существу, которым он был с детства.

С Нурой Джинн понял, что влюбиться нельзя, любовь – это чувство, которым овладеваешь постепенно, через узы брака, под действием времени, под гнетом повседневных испытаний. Присутствие Нуры успокаивало. Она была причиной, по которой он возвращался домой, а не делал невесть что.

В придачу ко всему она прекрасно готовила. В этом деле Нура творила настоящие чудеса. Как богиня. Она была способна создать что угодно из ничего. Словно алхимик, она преображала настроение мужа с помощью блюд, и он старался не пропускать домашних обедов и ужинов.

Джинн не был материалистом, он дорожил лишь одной вещью – старым радиоприемником, принадлежавшим его матери. Но Нура сумела обставить их гнездышко, и это много значило для молодого человека, который ценил комфорт, но не придавал значения внешнему виду и еще меньше – расположению мебели в крошечной комнатке, служившей им и гостиной, и кухней. Нура в этих стенах была царицей и умела настоять на своем. Джинн редко мог ей отказать. Даже рассердившись на нее, он все равно начинал скучать по ней и возвращался домой, в их квартиру, где они мирились за волшебной пищей, которую готовила его маленькая колдунья.

В ту самую квартиру в Бейруте, где ее всего за несколько недель источила болезнь. Выпила из нее все соки. Превратила в скелет, который едва дышал в последние дни.

Джинн, который почти не виделся с отцом, вернулся к тому, что умел делать лучше всего: с головой отдался служению «Хезболле».

Так он постепенно занял важное место в Партии Аллаха.

Он бежал от своих мертвецов.

В зеленой сумке, которую ему передал парень в американской университетской толстовке, лежало все для того, чтобы Джинн осуществил свой план, а затем навсегда исчез. Но до того он должен был выполнить последнее задание.

Он купил мобильный телефон с предоплаченной сим-картой и набрал номер, записанный на бумажке, что лежала среди прочих вещей в зеленой сумке.

Джинн договорился о встрече с мужчиной на том конце линии, обсудил опознавательные знаки, сломал сим-карту и выбросил телефон в канал.

Они увиделись в тот же вечер в главном зале парижского вокзала Сен-Лазар. Встретились там, где сказал Джинн, в час пик, когда легко затеряться в толпе. Говорили шепотом. Джинн прятал лицо под кепкой, поднял воротник куртки, чтобы не попасться камерам наблюдения. Даже мощная программа распознавания лиц не смогла бы его вычислить, хотя он сомневался, что кто-то станет использовать такую программу, чтобы его найти. Не сейчас. Его нынешние враги не могли этого сделать вдалеке от своей базы. А будущие враги пока не подозревали о его существовании.

Джинн был точен и краток. Мужчина замер в изумлении:

– Но… я не могу этого сделать… – Его шепот заглушал гомон толпы.

– Друг мой, сегодня мы встречаемся в первый и в последний раз, – ответил Джинн. – Я не стану вновь просить тебя. Но я объясню, почему ты это сделаешь.

Джинн склонился и несколько минут что-то тихо ему говорил.

Когда он закончил, мужчина так и застыл среди толпы, пытаясь прийти в себя; его толкали сотни людей, они куда-то спешили и не обращали на него никакого внимания. У него кружилась голова.

Джинн исчез.

Но его слова остались.

Среди общего равнодушия они звучали громче армии бешеных барабанов.

25

Жажда жизни.

Желание делать все и сразу.

Людивина проснулась в отличном настроении. Она спала крепко и, вопреки опасениям, довольно долго. Накануне она позвонила Микелису, криминалисту в горах, и поговорила с ним так же откровенно, как говорят с психотерапевтом или с проверенным, терпеливым лучшим другом. Часа два они обсуждали понятие вины и роскошь, которую можно себе позволить в мире, где люди делятся на тех, кто имеет либо слишком много, либо слишком мало. Обсудили и ее ошибки, и ее стремление жить. О расследовании она даже не упомянула. Поднявшись в спальню, она завернулась в теплое одеяло из гусиного пуха и наконец погрузилась в роман.

Субботнее утро Людивина начала с уборки своей огромной гостиной: вылила в раковину бутылку вина, к которой накануне даже не притронулась, смахнула пыль с полок под Дэвида Боуи, от которого звенели окна на террасе. Затем, фонтанируя энергией, натянула одежду для бега и полтора часа гоняла себя по асфальтовым дорожкам, а вернувшись домой, погрузилась в ароматную горячую ванну.

Марк Таллек позвонил днем, когда она бродила по кварталу Марэ, от бутиков одежды к художественным галереям, любуясь картинами, которые никогда не сможет купить, и сердясь из-за высоких цен на блузки. В ней снова проснулась женственность, которую сложно проявить на работе, зато можно быть красивой на вечеринках с друзьями или по выходным, иногда просто так, просто быть милой и женственной у себя дома. Она без уговоров приняла приглашение Марка поужинать и вернулась домой пораньше, решив поваляться перед телевизором. Затем она принялась тщательно готовиться к выходу.

Людивина понимала, что не стоит флиртовать с сотрудником ГУВБ, тем более если им предстоит какое-то время работать вместе. Но она устала все просчитывать, запрещать себе отдаваться на волю чувств.

А еще устала от воздержания.

Ей хотелось, чтобы рядом кто-то был, чтобы она могла прижаться к чьему-то телу, отдохнуть, успокоиться, зарядиться новыми силами. Плевать на то, что она собирается смешать работу и личную жизнь. Она не собиралась влюбляться – просто хотела хорошо провести время, отвоевать несколько часов жизни у одиночества.

Она примерила с десяток нарядов, а когда наконец выбрала лучший, не сразу сумела подобрать белье. Но в итоге получилось почти идеально. Накрасилась она сначала слишком ярко, потом слишком бледно, занервничала, что опаздывает. Ей давно пора было выходить.

Когда водитель «убера» высадил ее перед рестораном, она заволновалась, но постаралась не обращать внимания. Как-то она не привыкла к подобным вещам.

Марк выбрал спокойное место – обитые бархатом диваны, игра зеркал, приглушенный свет, ткани пурпурных тонов, темно-коричневые деревянные панели.

Он уже ждал в нише, украшенной гирляндами фиолетовых помпонов.

По его взгляду Людивина поняла, что он удивлен ее внешним видом. Она заметила по его глазам, что он на миг утратил хладнокровие. Его взгляд скользнул по ее округлым формам, обтянутым черным платьем с блестками, по ногам, стройность которых подчеркивали колготки со швом сзади и туфли на высоком каблуке. Этот наряд придавал ей уверенности и чувственности, никак не вязавшихся с образом маленькой упрямицы из жандармерии. Небрежно собранные на затылке волосы обнажали нежное лицо, а на лоб падала непокорная светлая прядь. Чтобы сделать глаза выразительнее, она даже нарисовала себе стрелки.

– Вы великолепно выглядите, – признал Марк вместо приветствия.

– Спасибо. Вот видите, есть жизнь после работы, – пошутила она.

Марк сделал ставку на классику: темный пиджак поверх белой рубашки с отложным воротником. Трехдневная щетина, старательно уложенные волосы, яркие брови, подчеркивающие темные, едва ли не черные глаза, квадратный подбородок – все это вместе смотрелось почти карикатурно, но вкус у него хороший, отметила Людивина, когда он встал, уступая ей место на диванчике в нише.