Зов пустоты

– То есть он мог взломать даже нашу систему? Систему НИИ?

– Нет, точно нет. Может, он и пытался, но у нас стоит защита военного уровня. Проблема в том, что мы не проводили анализы сами, их отправляли в частные лаборатории по решению прокурора, который хотел повторить изначальный протокол действий. Три четверти генетических анализов выполняют частные лаборатории.

– Бриссон настолько компетентен?

– Гильем утверждает, что, если у Бриссона есть бэкдор, так сказать, потайная дверь, он может войти в информационную систему конкретной лаборатории. Для него это детская игра, он может сделать это даже со своего смартфона за пару минут.

Полковник Жиан покачал головой:

– Неужто настолько хитроумный тип?

– Извращенец, каких мало. Он продумывает еще более сложные комбинации, когда выбирает, выслеживает и похищает своих жертв. Молчу уж, как он потом запутывает следы. Этот тип просто зациклен на ДНК. Это точно он, полковник, у меня нет никаких сомнений.

Сеньон вспомнил наклеенные ногти, чужие волосы, запах хлорки, врезавшиеся в плоть пластиковые хомуты.

Он представил Людивину в агонии.

И прогнал от себя этот образ.

– ГВНЖ уже в пути? – едва сдерживая тошноту, спросил он.

– Мы должны прибыть одновременно. Но помните: никаких глупостей, когда мы окажемся на месте. Я понимаю, что речь идет о Людивине, но мы все равно останемся позади, работу выполнит ГВНЖ. Вы меня поняли?

Сеньон кивнул, глядя в окно.

Ему казалось, что пейзаж за ним движется слишком медленно.

Наступила ночь. В оранжевом свете уличных фонарей хорошо вооруженные люди в бронежилетах и черной униформе наводнили вестибюль небольшого жилого дома в западном предместье Парижа. Входную дверь в подъезд выдавили пневмодомкратом, и группа тут же рассредоточилась, выставив перед собой пистолеты-пулеметы НК-МР5 и защитив фланги помповыми ружьями «ремингтон». Два снайпера с винтовками FR-F1 с оптическим прицелом «Schmitt & Bender» прикрывали снаружи фасад и три окна квартиры.

Сеньон стоял поодаль с другими жандармами, оцепившими улицу, и ждал новостей по рации, которую держал полковник Жиан.

Он не услышал ни единого выстрела. Не было ни ослепляющих вспышек, ни грохота шумовых гранат. Только невыносимая тишина.

Вдруг рация ожила и затрещала:

– Все чисто, в квартире никого.

У Сеньона защемило сердце.

40

Они поторопились. Жизнь Людивины висела на волоске, так что они ворвались в квартиру, не установив перед этим наружное наблюдение, не опросив соседей. Они ринулись по адресу подозреваемого, ослепленные желанием скорее вызволить коллегу, вытащить ее из ада.

Сеньон понимал: если убийца действует так же, как и всегда, Людивина уже мертва. Но не хотел в это верить.

В бессильной ярости он резко надавил на экран мобильника:

– Гильем? Это я.

– Вы его взяли?

– Нет, в квартире пусто. Что у тебя?

– Продолжаю искать. Магали с ребятами мне помогают, мы проверяем все, что нашли, уже разворошили всю его жизнь, узнали про всех его знакомых. Он ничего не арендует – ни гаража, ни дачи. Я не вижу никаких сумм, которые он регулярно снимал бы со счета, чтобы, например, заплатить наличными…

– Другого адреса нет? Ты уверен?

– Мы ничего не нашли.

– Он работает на себя – может, что-то где-то арендует?

– Мы уже все перепроверили, его фирма зарегистрирована по его домашнему адресу.

Сеньон застонал от отчаяния.

– Мы проверяем его окружение – хотим узнать, вдруг кто-то дал ему ключи от сарая или склада, но дело гиблое, – признался Гильем. – Он почти ни с кем не общается, друзей нет…

Сеньон прижал телефон ко лбу. Он терял надежду.

Прошли уже сутки с тех пор, как она исчезла.

– Он никогда не оставляет их в живых так надолго, – пробормотал он.

– Что? О чем ты говоришь?

Сеньон взял себя в руки.

– Ни о чем, без вас мы не справимся, продолжай, – бросил он и дал отбой.

Жандармы из ГВНЖ вышли из дома под взглядами жителей, которые начали волноваться и высунулись из окон и с балконов.

– Всех допросить! – приказал Жиан. – Начиная с ближних соседей. Осмотреть подвал. Сеньон, вы занимаетесь квартирой, сейчас приедут криминалисты и ее осмотрят. Я хочу знать все!

Сеньон опасался, что у преступника есть сообщник. Не обязательно подельник, просто доброжелатель, думавший что-то вроде: «Смерть фликам, не знаю, брат, что ты там натворил, но хочу предупредить, что они торчат у тебя в квартире». Зазвонил телефон. Марк Таллек. У Сеньона не хватило сил ответить, ведь сейчас все равно нечего было сказать. К дому подъезжали все новые машины, синие отблески мигалок отражались в глазах зевак. Военные из ГВНЖ уже грузились в минивэны с тонированными стеклами, место действия заняла толпа жандармов в гражданском.

У Сеньона вновь зазвонил телефон.

– Таллек, не время сей… – рассердился он и увидел имя на экране.

– Его мать умерла четыре года назад! – на одном дыхании выпалил Гильем. – Никаких следов продажи дома, с тех пор в нем никто не живет, он меньше чем в трех километрах от вас, в довольно пустынном районе, лови адрес.

Сеньон оглушительно свистнул.

41

Покосившийся, пыльный музей славы былых времен. Пластиковый стол, холодильник восьмидесятых годов, ламповый телевизор, накрытый вязаной салфеточкой, потрескавшийся линолеум, старомодные обои – ничего не изменилось за годы в домишке из песчаника, который стоял в конце переулка на опушке леса.

Ружья военных обшарили каждый уголок. Обе группы двигались очень быстро, обследуя дом со скоростью опытных спецназовцев.

Ведущая группа спустилась в подвал и тут же заметила преступника в дальней из комнат: в резком свете свисающей с потолка лампочки стоял голый мужчина.

Он заметил их в тот же миг.

У его ног лежало тело. Женщина, которую он бросил еще на несколько часов в могилу, чтобы взять себя в руки, вернуть уверенность в себе, снова ощутить желание – и окончательно ее измучить, чтобы она прекратила сопротивляться. Но все же, когда он внезапно распахнул люк, она закричала.

Это был крик человека, который понимает, что сейчас умрет, что настал последний час и этот час будет кошмарным. Затрещал электрошокер, его голубая искра несколько раз осветила яму, и женщина наконец замерла. Дьявол у нее в глотке навеки замолк. Теперь он сможет ее сломать. Это точно.

Тогда он с трудом вытащил ее из ямы и бросил на бетонный пол.

Грязный матрас был накрыт пластиковой пленкой. Больше всего на свете голого мужчину возбуждал один-единственный звук – скрип пленки под тяжестью тел, раздававшийся при каждом движении бедер, при каждом совокуплении. Резкий, сухой, глухой звук – звук столкновения искусственного с естественным, пластика с воздухом, господина и подчиненного, звук трения влажной плоти, вытекающей жидкости, шлепков кожи, звук его хриплого дыхания, их жалобных стонов. Звук заполнения. Наводнения. Полного обладания.