Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
– Да, конечно, ведь уложил же ты меня к себе, а я свободный домочадец. Ты хоть знал об обычае сём, показывающем степень близости двух свободных людей?
– уже спокойно ответствовал Квотриус.
Северус промолчал, а названный брат так же, молча, прочитал его мысли.
Весь гнев Квотриуса тут же как рукой сняло. Осталось только глухое раздражение на женщину, супругом которой сегодня станет не он, желавший зачать дитя с не-рабыней, а брат, который и вовсе не хочет иметь… здесь, не в «своём» времени детей. Ко всему прочему, женщина оказалась бесчестной и наглой, высокомерной до того, что показалась на очной помолвке с таким брюхом, будто яблок или капусты объелась да и то, много большим. Во всём ведь виновато упорство и гордыня этой шлюхи Адрианы,
Даже шлюхой Квотриус бы принял жену, безжалостными побоями вызвав выкидыш и зачав… своё дитя - наследника дома Снепиусов. А пошёл бы он на избиение слабой, хоть и согрешившей, женщины, даже если противно было ему даже думать об этом, заради продолжения рода, чтобы сам Северус когда-то в отдалённом будущем смог бы родиться и… не помнить ничего ни о возлюбленном брате, ни об этом, таком родном для Квотриуса времени, предаваясь любви с… Гарольдусом, или, как сам брат называет свою новую любовь - Харри - мягко, по-кошачьи, словно мурлыкая.
Северус взглянул в чёрные глаза Квотриуса, словно бы затянутые пеленой неразрушимой обиды, сейчас мерцающие по-особому, слишком… тускло, чтобы казаться радостными от их взаимного объяснения, приведшего вновь, как это случалось не раз после похода, к миру и согласию между братьями - любовниками. Но тогда Квотриус постепенно проваливался, как утопающий в болото, в бездну безумия. Но и тогда слишком велико было плотское тяготение их друг к другу. От того и ссорились, от того же и мирились всегда почти полюбовно. Но сейчас нет времени для доказательств «настоящей», страстной любви, о которой мечтали сейчас оба. Снейп прочитал в глазах брата его двойственное отношение к недоступной Адриане - шлюхе и высокорожденной патрицианке - и внезапно рассмеялся.
– Да если ты… столь хочешь… сего, она будет твоею сегодня же ночью! Только обязательно реализуй свою фантазию насчёт избиения! И бей её каждую ночь, таскай за волосы, если они, конечно, ещё остались в её-то двадцать три под постоянно носимыми шиньонами али париками целыми, бей, пока она не усмирит свою подлую, ни на чём не основанную гордыню и не признает тебя, о Квотриус, единственным своим Господином и повелителем. Ничего с ней не станется, не бойся, ничего жизненно важного ты у этой толстухи не отобьёшь - всё тело её покрыто немереным слоем подкожного жира.
– Да весы-то не забудь взять в том сундуке, что стоит ближе всего к закрытым ставням. И применяй заклинание Очищения Воздуха - оно простое - Aerum nova - «Свежий воздух», как ты понимаешь, или призывай Стихию Воздуха, как тебе будет удобнее, только не выстуживай мне опочивальню, раскрывая ставни.
– давал ЦУ профессор Зельеварения, вновь попавший в любимую, не меньше, чем ЗОТИ, а может, даже и больше, стихию родной, такой замечательной, мозголомной, сложной науки.
Вот, слушай, сколько скрупулусов спор мха нужно положить в полный котёл ышке бяха, чтобы жёнка нечестная, мною - и я горжусь сим!
– от живота, позорящего наш великий род, избавленная, сонною стала и не распознала бы смены мужчины, но не спящею, ведь иначе ты не зач…
Не зачнёшь дитяти.
Северус, сам от себя не ожидавший такой многозначительной паузы, такого прокола, осёкся, вспомнив о зелье из Trebelium disanimae с лепестками роз, но, единожды глупо осёкшись, что, слава всем милостивым богам, прошло… кажется, незамеченным, долго не раздумывал, а просто предложил, то есть, фактически подложил будущую, ненужную ему, как один кнат, найденный на улице, жену под Квотриуса. Пускай его радуется, авось и зачнёт, с его-то стихийными возможностями можно и старуху заставить забеременеть, и вырастет вдруг новый стихийный маг… Сколько же возможностей приоткроется у отца и сына в таком случае! Да они горы Хайлэнда или Уэльса сделают равниной без какого-либо вреда для тамошних горцев… если захотят «пофулюганить». А вдруг? А если? А, может быть? Всё может случиться…
Но в дверь опочивальни Квотриуса, где и состоялась столь долгая но так и неоконченная
беседа братьев, постучал камерный раб вышеозначенного Господина:– Пара йти, блах`ароднэ хозаинэ дх`ому. Патэ ждётэ.
– Что, отец ждёт? Или подождать? Говори яснее, Рх`алнэ.
– Ждот, очинно, злитсэ уже, горит: «Ах, где сыне?»
– Что же он сам, зараза, брезгует прийти в комнату любимого сына? Боится нарваться на гомосексуальный акт? И это я, в тоге, овладеваю братцем… Эка фантазия больная! Вот ещё один белый чванливый павлин нашёлся на мою голову!
…Они с Папенькой во главе торжественной процессии, состоявшей сплошь из высокорожденных, все как один, понаехавших с половины Альбиона, гостей, в большинстве своём гордых воинов - всадников - с супругами, медленно и печально дошли под первым настоящим снегопадом до домов, которые занимала семья Сабиниусов. Северусу было дико холодно и не по себе. Дома представляли собой вполне ещё хорошие строения, правда, на боковых улочках, и ни одной черепицы или ставни на них пока не отвалилось.
– Ну, разумеется, это же спесивые Сабиниусы - маги расстарались, – догадался Снейп.
– Они могли доступным им, хотя и в небольшой степени, волшебством или как они предпочитали говорить, волхвованием, подлатать дома, и уж, наверняка,с помощью волшебства украсить их лентами, тканями парчовыми, искрящимися на фоне падающего снега и… живыми цветами.
А ведь и названный брат мог одним мановением руки создать такое же великолепие, но вот только я не попросил его об этом. К чему вся эта показуха?
Дом Снепиусов тоже разукрашен был достойно - лентами, тканями, но цветов не было, а эти цветы на домах Сабиниусов, конечно, полагавшиеся по обычаю, незнакомому Северусу, в конце октября - живые, не тронутые морозцем лилии - смотрелись просто отчаянно великолепно. Северус даже позавидовал белой завистью столь роскошному убранству, в общем-то, чужих, официально принадлежащих магистрату домов, занятых и выкупленных сейчас Сабиниусами только на время пребывания в Сибелиуме.
Ишь, как расстарались, лилии - символ непорочности - вывесили, думают верно, если сделать всё по традиции, то и с невестой, до соплей влюблённой в жениха, а не наоборот, молодой супруг поладит полюбовно в первую же ночь. Но весь фокус заключался в том, что вместо вроде, как спящего жениха и слиняющего с супружеского ложа к успокоенной зельем невесте явится его брат - полукровка, от которого не в меру гордая, даже с брюхом, отказалась будущая невеста.
Вообще, судя по звучанию, род Сабиниусов был изначально нелатинским, но сабинянским, но какая, в сущности, разница между этими, тогда диковатыми и малочисленными племенами по отношению к в меру мирным и достаточно цивилизованным этрускам, строившим города, да тот же Рим, и придумавшим целые значительные, не менее, чем египтяне, похоронные обряды, только без «мумиеделания» потому, что верили в загробную жизнь, а не в Аид печальный, перенятый римлянами у греков. Всё равно оба народца - и сабиняне, и латины - были единой, латинской группы языков, и сегодня будет воспоминание о похищении сабинянок. Однако всё это ближе к ночи, ночи, которая почему-то страшила смелого профессора.
Чуть поодаль от Северуса, но впереди остальной «делегации», шли десять незнакомых, по обычаю выбранных из ещё не женатых мужчин, все - высокорожденные патриции, на что указывали их багряные башмаки, такие же, как у жениха, примерно в его возрасте или чуть помоложе. Это были «друзья» жениха, о которых упоминал Квотриус, одетые, как и сам жених, хотя на Северусе под торжественной, длинной туникой и совсем лёгкой, шёлковой, как на Пенатах и Ларах тоге, хранящейся веками в тёмном от старости деревянном сундуке с золотыми набивками по углам и неловко, неумело вставленными крупными драгоценными каменьями, были поддеты две шерстяных обычных туники, а невидимое убранство завершал жилет из «того» времени, плотно облегавший тело.