Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Малфой-старший перед «уложением спать» выпивал на удачу стакан огневиски и шёл к сыну. Для начала у них заведено было рассказывать друг другу о событиях дня со всеми, даже мельчайшими подробностями, способными заинтересовать только отца и сына, затем переходили к любовным играм, а потом… Ну, далее всё и так понятно, обойдёмся без слов. Они ни-ког-да не афишировали своей связи, но вот слухи… Вездесущие маленькие жучки проникли и в эту интимную и тщательно скрываемую область жизни мужского поколения Малфоев, во многом благодаря давно, семнадцать с лишним лет, оставшейся не у дел и ни при делах стареющей Нарциссе.
Она ходила по Мэнору всегда третья лишняя, почти неслышно, вечно с поджатыми по-пуритански губами, молчаливая, одетая в полностью, до горла закрытые платья с узкими юбками и длинными шлейфами, холодная, скованная,
На балах, по традиции задаваемых в Малфой-Мэноре, она мгновенно преображалась в истинную, моложавую нимфу, прекрасную, опасную, обжигающую и обольстительную, как вейла, кружащуюся в туре вальса с каким-нибудь, обязательно дворняжного происхождения, но очень красивым кавалером, приглашаемым Люциусом специально для супруги и отбираемым по… собственным критериям. Да-да, ухажёр леди Малфой должен был сначала… понравиться и одобрен лордом Малфоем известно, каким образом - посредством соития. После танцев леди Малфой, дорвавшаяся, наконец, до публики,а, главное - до мужчин - ещё флиртовала со всеми подряд особями мужского пола и делилась… всеми, до последней, подробностями домашней жизни семьи. Больше ей рассказывать было не о чем - не о запретных же развлечениях в Ближнем Круге, право, куда её пустили благодаря заслугам мужа! Поэтому на светских приёмах, даваемых другими чистокровными фамилиями, лорд Малфой чаще всего показывался один.
Люциус очень скучал по сыну во время его учёбы в Хогвартсе, но часто на уик-энд, пользуясь своим статусом Попечителя, забирал во всех отношениях любимого сына домой. Они вместе выполняли задания по разным дисциплинам, ведь у Люциуса была прекрасная память, после ездили на скаковых лошадях - арабских или английских чистокровных, на меньшее не разменивались или летали на пегасах или, как в последнее время, на тестралах. Последнее случалось только, когда Люциус хотел потренировать сына в умении летать по воздуху, не боясь свободного, изысканного полёта. Ведь Драко не видел, к своему великому счастью, ещё ни одной смерти, зато Люциус насмотрелся на них вдосталь. После - лёгкий ужин с двумя-тремя бутылками столь любимого Люциусом маггловского высококачественного сухого шампанского для задору, и приятнейшее времяпрепровождение обоим до раннего утра было обеспечено всеми прекрасными, но бесполыми богами.
Защитные контуры Малфой-мэнора имели сродство с семьёй Малфоев, но только с отцом и сыном, ведь прокладывал невидимые барьеры именно Малфой-старший, а в жилах сына текла кровь отца. Нарцисса, по уже известным причинам - излишней болтливости - из дома почти никогда не отлучалась (вернее сказать, не выпускалась), а когда надо было аппарировать к Лорду, Малфой брал жену за руку и так проводил её через защиту старинного поместья.
Люциус вернулся от приятных мыслей о предстоящей ночи с таким жирненьким, тёплым и о-о-чень нежным сыном, неторопливым в ласках и потому особенно отличающимся от других любовников и любовниц Люциуса в, без сомнения, лучшую сторону, к поистине низменному вопросу, куда девать весь накопившийся компромат. А его уже набралось выше крыши, пора бы и освободить одну из комнат в Мэноре.
А вообще-то, пора уже было сливать его либо самому господину Директору этого замечательного учебного заведения - Хогвартса -Дамблдору, либо предоставлять его в пухлой папочке при очной встрече с объектом всей этой возни. Тогда и от Северуса враз отстанут, вот ещё нашлись, противные. Да, лучше министру магии, у Дамблдора на всех членов Попечительского Совета, судя по разговорчикам, есть свой компромат, но… У Скримджера в кабинете, наверняка налажена система экстренного оповещения, аппарировать из Министерства нельзя, до каминов в холле не успеешь добраться - кто-нибудь из охраны да зацепит, может, и зелёненьким, а не жёлтеньким Круциатусом, хотя не особо хотелось бы психику ломать… Эти ведь министерские, не будут держать Crucio по пол-минуты, не к тому они приучены.
За Северуса, недоступного, но манящего Северуса умирать или страдать было уже поздно - тот исчез. Но куда? Старый перец Директор
в ответ на ошеломляющий рассказ Люциуса о манёврах министра Скримджера на почве розыска графа Снейп и неустойчивости поста господина Директора Хогвартса, его, Дамблдора, так ничем подробным или особо секретным не поделился. Старый дурень! Вот болван! Не то бы отнёс бы Люциус весь компромат господину Директору, и делов-то. А так… Придётся самому - а уж сколько лет не делал ничего подобного!– так вот, сделать портключ, переносящий лорда Малфоя и… его возлюбленного сына, который всенепременнейше отправится за отцом, из кабинета разгневанного, уж точно, не особо обрадованного, министра назад в особняк Малфоев, укреплённый усиленными, как во времена Волдеморта, не к ночи будь помянутого, защитными контурами, в которых и сгореть можно дотла. Но для этого нужно с неким измерительным прибором попасть прямо в кабинет к Скримджеру. Под каким бы предлогом?.. А, верно, можно сделать так, да, и скорее всего, именно так, а не иначе…
… Началась церемония «отведения» молодой жены в дом супруга, а значит, фактического прощания с родителями, хотя по обычаям никто не препятствовал им навестить дочурку и погостить у зятя с месячишко, особенно когда новоиспечённая матрона будет на грани разрешения от бремени. По ромейскому обычаю Адриана укрылась от мужа в плотных, даже излишне, объятиях толстой матроны, а Северус должен был «умыкнуть» свою «сабинянку», что он и сделал, легонько потянув за рукав столы жены - и чего это она, такая полнокровная, завернулась в тяжёлую, плотную паллу? Адриана тотчас выскочила из объятий матери и крепко схватила профессора за руку, воспользовавшись его внезапным, нежданным-негаданным замешательством.
Свадебная, наевшаяся-напившаяся, еле передвигающая ноги процессия отправилась в сопровождении многочисленного плебса и некоторых совсем ещё мальчишек - патрициев Сибелиума, кричащим по свадебному обычаю:
– Талассию! Талассию! Талассию!
Это тоже должно было напоминать, как несколько десятков мужчин - древних латинов, ушедших от лёгкого, но с трудом превеликим переносимого ими ненавязчивого ига этрусков в горы, добыли себе жён у соседнего племени сабинян. От этих смешанных браков и пошли ромеи - древние римляне. Спустя несколько поколений, размножившиеся и воинственные, как все горцы, они покорили столицу этрусской разнежившийся династии Тарквиниев - Рим. А потом древние ромеи выдумали красивую историю о Ромуле и Реме и своём тотеме - волке, в данном случае, как ни странно, самке - волчице. Ну, надо же было кому-то выкармливать близнецов! Не самцу же!
А слова, выкрикиваемые толпой, напоминали о похищении самой прекрасной, по-настоящему девственной сабинянки, не то, как это мурло, гордо идущее во главе свадебной процессии, предназначавшейся некоему, должно быть, здоровенному и мощному мужику-латиносу Талассию, при случае могущему и прибить до полу-смерти. И чтобы не было излишнего насилия между своими - латинами, укравшие девицу, на вопрос: «Кому?» - отвечали: «Талассию!» Вопросов больше не возникало. С тех давних пор и сохранился распространённый свадебный клич.
Папенька с Маменькой уже давно, хоть и с большой неохотой покинули свадебный пир но так велит обычай!
– распрощавшись до ночи с новыми знакомыми - высокорожденными гостями, многие из коих имели знакомые по очертаниям, как у молодого мужа, «волшебные палочки», как только их гостями не нарекаемыми, это всё равно, смысл-то один и тот же, чтобы встретить молодожёнов в доме Снепиусов, приняв невестку, как дщерь свою в Госпожи - домочадцы.
Перед пошатывающейся Адрианой, по-прежнему наглухо закутанной в тёмно-красную паллу, десятилетний высокорожденный ромейский мальчик нёс факел, за руки молодую, объевшуюся и потому спокойную, но ещё, ох, какую бодренькую с подпития жену, вели ещё двое мальчиков того же сословия, а позад четвёртый патрицианский мальчик нёс в одной руке - прялку, а во второй - веретено, как знак обычного занятия матроны - сучить шерстяные нитки и ткать потом из них одежду для мужа. Ведь о нём и только о его благополучии отныне должна заботиться младая жена, уже с завтрашнего утра выказывая своё послушание и покорное домохозяйствование. А уж он, ежели по нраву придутся ему её заботы и ласки, сыновья, ею рождаемые, оденет её и в шерсть мягкую, рабынями сотканными, и в шёлк заморский, такой тонкий, как пушинка, драгоценный, который столь хорошо множественными слоями одевать летом.