Звезда в колодце

Ксения бросилась к полузадушенной девушке и приподняв ее, жалостливо начала спрашивать:

— Лушенька, да что же здесь произошло? За что воевода так зло с тобой обошелся, чуть жизни не лишил?

Лукерья долго не могла вымолвить слова, затем сипя призналась со слезами на глазах:

— Ох, прости меня, Ксения свет Борисовна! Воевода Басманов хотел приворожить вас к себе, царевна, просил меня ваш гребень отдать ему за щедрое вознаграждение с его стороны. А я люблю его, проклятого, и вместо вашего орехового дала ему свой простенький березовый гребешок, тоже приворожить его хотела. Он заметил подмену, тогда крепко осерчал на меня, и начал душить, — и горничная снова заплакала навзрыд.

Ксении стало жаль недалекую девицу, и она сказала ей в утешение:

— Луша, не плачь, не тоскуй об нем. Не ищи супруга красивого, ищи мужа доброго. Что пользы в красе лица, если душа черна. Если согласна стать доброй женой хорошего молодца, то я поговорю с тетушкой Домной Ноготковой она найдет тебе подходящего жениха, а я не поскуплюсь на приданое для тебя.

— А велико ли будет приданое? — тут же заинтересовалась Лукерья, перестав плакать. Жестокий урок, который преподал ей Петр Басманов, быстро вылечил ее от слепой влюбленности в него, и она уже была согласна на более подходящую ей партию, обещанную царевной.

— И шубы будут тебе, и подушки пуховые, и ковры персидские, — улыбаясь, пообещала ей Ксения.

— Благодетельница, — задыхаясь от восторга, прошептала Лукерья, и повалилась в ноги царевне.

Ксения приложила палец к губам, и тихо сказала:

— Полно, не благодари, Луша, как бы мамушка Агафья не проснулась. Утро вечера мудренее.

Горничная в знак понимания закивала головой и, устроившись в ногах царевны, быстро заснула. А Ксения, встревоженная случившимся, долго не могла заснуть. Дочь Бориса Годунова неприятно поразило, что воевода Басманов, враждебно настроенный по отношению к семейству ее матери пожелал завладеть ее сердцем. Ее ужаснули его вспыльчивый нрав и жестокость, проявленные к влюбленной в него девушке, и все сильнее беспокоили его виды на нее, грозящие ей новыми бедами.

— Ах, жених мой, прекрасный королевич, почему я не легла рядом с тобой мертвая в холодную могилу. Вместе бы нам не было холодно в ней, — тихо, чтобы не разбудить няньку Агафью заплакала от чувства невосполнимой утраты Ксения, вспоминая нежные глаза принца Иоганна и его ласковую улыбку. Разительно отличался облик деликатного королевича от волчьего взгляда Петра Басманова, и это снова вызвало у царевны поток слез. Трудно было утешиться, думая о прошлом счастье и печальном настоящем, и она заснула только под утро. Но и во сне печальные думы и предчувствие новых бедствий не оставили ее в покое и Ксении без конца снились кошмары.

Глава 6

Петр думал, что Ксения пожалуется на него своему отцу за бесчинство, устроенное им в ее покоях и ожидал на следующий день ареста с последующим допросом в тюрьме Троицкой башни. Если на телесные повреждения горничной Лушки еще могли посмотреть сквозь пальцы, то любовный приворот, целью которого была дочь царя Бориса считался тяжелым преступлением, за которое можно было лишиться головы. Борис Годунов, как бы милостиво не относился к нему, не спустил бы ему порчи своей единственной и горячо любимой дочери. За одну ее волосинку царь разорвал бы его на части как разъяренный зверь. Воеводе Басманову следовало без промедления скакать прочь из Москвы, спасая свою жизнь, но он, как приклеенный, оставался на месте, не в силах бежать проклинаемым преступником из города, где жила его ненаглядная царевна.

День шел за днем, и никто не являлся за ним с грозным указом держать ответ за его злодейство. В конце весны ему окончательно стало ясно, что царевна не намерена мстить за покушение на свою девичью честь. Молодой воевода приободрился и снова, вопреки здравому рассудку, начал искать недозволенной возможности увидеть ее и тайно проник знакомой тропой в сад, окружающий женские покои. Царевна сидела у окна своей горницы, и Петр с болью в сердце заметил, что она похудела и осунулась. Горе и многочисленные тревоги оставили свои следы на ее лице, которое, как и прежде поражало редкой красотой, но красота эта стала надломленной, щемящей.

Облокотившись об подоконник, Ксения с тоской смотрела в сад, удивляясь необыкновенной летом стуже. Наступил второй месяц лета, а она куталась в соболиную шубу, стараясь не замерзнуть, и истопник постоянно усердно подкидывал в ее горнице дрова в горящую изразцовую печь. Надежды на то, что Бог смилостивится над многострадальным русским народом и пошлет ласковое солнышко вместе с обильным урожаем, растаяли как дым, и лихолетью, начавшемуся три года назад не видно было конца.

Все лето 1601 года было очень дождливым. Небо затянуло тучами на долгие недели. Когда ливни, наконец, прекратились, в сентябре грянули ранние морозы и выпал снег. Урожай озимых был уничтожен на корню. Запасы сена почти полностью сгнили, оставив скот на зиму без еды.

Весной следующего года оголодавший народ принялся за обработку земли в надежде получить хоть какой-то урожай и насытить свои недоедающие с зимы семьи. Однако осенью снова наступили ранние морозы и озимые погибли. И на следующий год повторилось то же бедствие. Три голодных года подряд привели к тому, что русский народ пребывал на грани ужаса и отчаянья. Именно в это время появилась печальная поговорка «Полынь да лебеда — крестьянская еда».

Борис Годунов пошел на крайний шаг — открыл царские амбары, чтобы накормить умирающих от голода людей. Узнав о столь щедром жесте самодержца, в Москву потянулись толпы голодающих со всей страны. Они бросали маленьких детей и свои скудные хозяйства ради обещанного государем хлеба.

Однако царских запасов не хватало, чтобы накормить всех и Великий голод по-прежнему терзал Русь. В городах и деревнях уже давно съели всех животных, включая домашних кошек, бродячих псов и даже крыс. Как только последние запасы иссякли, началось людоедство. Крестьяне заманивали путников в избы, убивали их, а трупы разделывали на части и складывали «на мороз», чтобы не портились.

Нередко бывало, что съедали не только заблудившихся странников, но и слабых членов своих собственных семей, стариков и детей. Деревенские мужики, не в силах дольше терпеть нужду и голод, убегали в леса и присоединялись к промышляющим разбоем вольным казакам. Ко всем этим бедам добавился наступивший в стране массовый мор.

В одной только Москве умерло более ста тысяч человек. В народе начало зреть недовольство, стала закипать едва сдерживаемая ярость. Ширились слухи, будто знатные господа имеют хлеб в закромах, но специально его придерживают и не продают. Доходило до того, что зерно просто сгнивало в подполах и амбарах, в то время как сотни тысяч людей умирали от голода. На дорогах разбойничали казаки, то и дело вспыхивали бунты. Волна народного гнева вылилась в несколько массовых восстаний.

Одно из крупнейших, под руководством атамана разбойников Хлопка Косолапа, в 1602–1603 годах охватило двадцать уездов. Разбойники бесчинствовали страшно, никому не давая пощады. Отряд Хлопка насчитывал шестьсот человек, однако повстанцев повсеместно поддерживало крестьянское население. В битве против шайки Хлопка Косолапа погиб младший брат Петра Басманова Иван. Убитого воеводу Петр с почестями похоронил в Троице-Сергиевом монастыре, где ранее упокоилась его жена Дарья с маленьким сыном.

Затем грянул роковой 1604 год.

Год 1604-й стал «последней каплей», от которой чаша терпения измученного, согласного терпеть царскую власть Бориса Годунова народа переполнилась. Лето того страшного года оказалось самым холодным за всю историю Русского государства. Приезжавшие в Московию иностранцы поражались стоявшей в июле странной погоде.

На улицах лежали сугробы, доходившие взрослому мужчине до колена. Крестьяне ездили на зимних санях с полозьями. Холод стоял такой, что птицы падали на лету. Ни о каком урожае и речи быть не могло. Народ с отчаяньем ожидал конца света и уже открыто ходили слухи, что три неурожайных года и гибельный мор — Божье наказание за то, что царский венец оказался на голове Бориса Годунова. Его правление «не угодно Господу», вот и шлет Творец на землю русскую одну беду за другой.