Звездная роль Владика Козьмичева

– Боже, да у него совсем нет слуха! Как же он в фильмах поет? Наверное, кто-то его озвучивает. Но голос-то его...

Леонидов, почувствовав короткое смятение гостя, хитро улыбнулся.

– Что, не похоже? А так?
– И пропел ту же строчку абсолютно точно.
– Ну как? Устраивает?

– Более чем, Анатолий Федорович!

– Это я роль одну свою пробую. А ты и поверил! Можно, я с тобой на "ты" об-щаться буду? У меня сын твоего возраста. Почти. Вот что значит естественность... Но ты сам артист, должен эту истину Станиславского знать.

– Да какой я артист... Да и давно это было.

– Бывших артистов не бывает! Читаю я твою пьесу. И уже не один раз. О чем и как твой Чуждин думает, прописано отлично. Но ты ведь работал в его театре. Так?

– Так, Анатолий Федорович. Три года.

– Вот и изобрази мне его. У меня до выхода еще целых десять минут. Успеешь?

– Успею, - ответил Владик.
– Сейчас. Надо подумать. И неожиданно и для себя, и для Леонидова, стал показывать Чуждина, сиречь Чудилина, в самых различных момен-тах его руководства Касинским драмтеатром. Чудилинский голос рассуждал о преимуще-ствах его творческого метода, об обязательности подбора артистов по признаку внешнего сходства с персонажем, об ответственности перед зрителем, а закончил тем, что произнес памятную фразу.

– Вы, Владлен Константинович, человек честный. Так и мне позвольте быть тако-вым. Вы охраняете свое творческое "Я", не замечая того, затаптываете при этом мою мечту и искреннее желание моего коллектива достойно встретить наш юбилей. Коллек-тив Вам этого не простит!

То, что речь шла о Ленинском юбилее, он опустил. Но Леонидов не был бы вели-ким артистом, не улови он купюру.

– Это какой такой юбилей?

– Да так, Анатолий Федорович... Я тогда отказался от одной роли... Как-нибудь потом расскажу. Но тогда он из-под меня стул вышиб. Из театра пришлось уйти. Зато те-перь я ему благодарен.

– Не неволю! Не хочешь - не говори! А я тебе скажу, что ты меня поразил. Артист из тебя не выветрился. Жаль, Салмин этой сценки не видел. По радио послышался голос.

– Анатолий Федорович, пожалуйста, ваш выход!

Леонидов надел какой-то изодранный пиджачок и быстрым шагом пошел на сце-ну.

Перед премьерой репетиции стали регулярными. Приходилось бывать в театре ча-ще и чаще. То надо посмотреть очередную мизансцену, то поправить какую-нибудь ре-плику. Ему даже выписали пропуск в театр. В итоге он был вынужден обратиться к Сверчкову с просьбой об отпуске без содержания. Помимо театра, надо было помогать дома. Беспокоился он и за Лену, которой совсем скоро предстояло рожать. Вера появи-лась на свет незадолго до премьеры. Это был праздник! Родилась дочь! Со дня на день должна была родиться его первая пьеса! Было, от чего сойти с ума...

Глава 25

Премьера

Генеральная репетиция прошла успешно. Как всегда бывало в театре Салмина, народу на нее пришло столько, что Владик был вынужден протискиваться сквозь толпу в фойе. Разумеется, в зале была не только трупа, но и представители Министерства, крити-ки, журналисты, артисты и режиссеры из других московских театров. Спектакль был принят очень тепло. Зал то смеялся, то грустил, то замолкал в раздумьях по поводу про-исходящего на сцене. Было много поздравлений и в адрес Салмина, и в адрес автора. Са-мым неожиданным и приятным для Владика было то, что к нему подошел мужчина его возраста и протянул руку.

– Здравствуй, Влад! Не узнаешь?
– Владик ахнул! Перед ним стоял однокашник по училищу и сосед по общежитской комнате Юрка Хлестов. Это был тот самый Юрка Хле-стов, с которым тогда, на первомайской демонстрации, они распевали "Левая, правая, где сторона? Улица, улица, ты, брат, пьяна". Они обнялись.

– Юрка, а я ведь, когда вернулся в Москву, искал тебя! Но мне сказали, что тебя в Иркутск распределили.

– Было дело. Но сейчас уже три года, как в Москве. В театре у Гордеева. Пытаюсь сам кое-что поставить. А тут услышал про премьеру у Салмина. Спрашиваю, кто автор? Какой-то Козьмичев, говорят. У меня сразу мысль - да не Владька ли это? Едва пригласи-тельный раздобыл. И точно! Ну, ты и даешь! Ты что, в драматурги подался? Комедия твоя - обалдеть! Да еще кто ставил! Салмин! Высоко ты, брат, взлетел! Я за тебя рад!

Но Владика уже осаждали другие, жаждавшие сказать слова одобрения. Юрка это понял. Дал ему свой, взял его домашний номер.

– Обязательно надо встретиться! Жду звонка!

– Спасибо тебе, что пришел, и за теплые слова. Позвоню!

Как сказал после спектакля Салмин, атмосфера была. Сиюминутность была. Эмоции были. Правда была. А всякие досадные мелочи поправим. Други мои, я всех Вас поздравляю! Как Вы знаете, премьера через две недели. Всем быть здоровыми!

На премьеру, воспользовавшись правами автора, Владик пригласил Константина Васильевича с Маргаритой Михайловной, Альбину Ивановну и Северинова. Вопроса об Альбине Ивановне не возникало. А вот по поводу Северинова некоторые сомнения были. Все-таки расстались они в последний раз не самым лучшим образом... Да и книгу новую ему все еще не подарил... Но не пригласить его, хотя вовсе не был уверен в том, что тот приглашение примет, он не мог. К его удивлению и даже к некоторой радости, Евгений Геннадьевич и вида не подал, что между ними была размолвка, приглашение принял. Пригласил он и несколько наиболее близких ему коллег из редакции во главе со Сверчко-вым. Позвал Илью Замошского. Позвонил в Касинск. Приглашал Василия Арнольдовича Ежикова - настоящего Воленса-ноленса. Тот сослался на занятость в театре, но клятвенно пообещал появиться в Москве до конца премьерных спектаклей.

На премьеру Анна Семеновна велела Лене идти вместе с Владиком.

– Не бойтесь! Накормит Веру перед уходом, оставит нам молока. Ничего не слу-чится. Туда - на такси. Обратно - на такси.

В театре ему не хотелось ни с кем говорить. Нервы были натянуты, как струны. Громом среди ясного неба для него стала новость, что Леонидов сильно простужен и его привезли в театр прямо из поликлиники. Сходил к Леонидову в уборную.

– А ты не переживай!
– успокоил его Анатолий Федорович.
– Такое со мной уже бывало. Злей буду.

Салмин выглядел свежим, бодрым и деятельным. Но по тому как он, то с ожесто-чением тер подбородок, то дергал себя за мочку уха, то хрустел пальцами, Владик понял, что и Салмин нервничает. Только вида не подает. Еще бы не нервничать, когда на первом ряду сидит Министр культуры!

Спектакль Владик простоял за кулисами. Весь зал он не видел, но зато прекрасно слышал его реакцию. И прежде всего, на вдохновенную игру Леонидова, буквально рас-творившегося в образе Чуждина, Все монологи и реплики его героя настолько попадали в природу этого самовлюбленного театрального чинуши, что Владик временами забывал о своем авторстве и воспринимал, как откровение. Зал реагировал на игру Леонидов так го-рячо, что Владик даже почувствовал обиду за других артистов. Каждая сцена с его уча-стием несла в себе такие оттенки и смыслы, которые даже Владику представлялись лишь как второй, третий, а то и четвертый слой роли. Это было откровением. Залу особенно понравился один из его монологов о роли театрального режиссера.

– Я сюда не для того пришел, чтобы кому-то понравиться! Режиссер - это коман-дир!
– При этом Чуждин-Леонидов обращался не только к массовке, сидевшей полукру-гом спиной к зрительному залу и изображавшей общее собрание артистов, но и к публи-ке.
– Я здесь для того, чтобы превратить труппу в крепко сжатый кулак единомышленни-ков...- Затем, словно забывшись и сделав многозначительную паузу, продолжал, - в лич-ный состав театрального корпуса! Намекая, что до театра он был замполитом крупного воинского соединения.

Очень неплохо смотрелся антагонист Чуждина - комик Дорожкин. На взгляд Вла-дика, артисту Зеленову, игравшему его роль, пока не хватало красок для изображения этой двойственной личности, казалось бы, легкомысленной, но остро и глубоко пережи-вающей деградацию своего театра, за утрату им творческого наследия Станиславского. Честно говоря, к нему он отнесся весьма пристрастно, ибо Дорожкин был его "alter ego". Зрителям же Дорожкин нравился, и они не раз сопровождали его остроумные монологи и реплики аплодисментами. Вообще спектакль после генеральной репетиции преобразился.