Звездная роль Владика Козьмичева

– Ну что он от меня хочет? Зачем я партии? Тогда, на "Циклоне", у Иван Леонтьича, хоть идея была - сделать из меня воспитателя. А у этого-то, что на уме? Хотя бы сказал, что с партбилетом я писать лучше стану. Так нет! Черт те что! Из одной колдобины да в другую.

Промолчать, и не ответить на такое предложение было невозможно.

– О чем тут говорить? Спасибо, Геннадий Евгеньевич. Но знаете, Вы и так для меня столько сделали. Теперь уже пора самому дорожку прокладывать. Да и не в моем это характе-ре... Вы понимаете, о чем я?

– Ну и дурак!
– вдруг выдал Северинов.
– Писателю, прости меня, нужны условия для ра-боты и определенный комфорт. Впрочем, дело твое! Было бы предложено.

Владику даже стало не по себе. Ему добра хотят, а он, неблагодарный, отказывается. Доброта эта больше походила на какой-то подкуп. Северинов, прочувствовавший его настрой, попрощался с ним не так тепло, как обычно.

В редакции книгу обмывали по законам журналистской братии. Всерьез... Тостов было море. Зав. отделом Сверчков так расчувствовался, что позволил ему не торопиться с подготов-кой материала о Севере, и произнес длинный спич.

– Такое в нашем коллективе случается первый раз. Наши публикации, к сожалению, су-ществуют лишь неделю-две после выхода. Жизнь книги, естественно, хорошей, много дольше и богаче. Но весь мой опыт говорит, что те, кто поднимается в своем творчестве от газетной статьи до литературного произведения, в газетах не задерживаются. Однако, я должен сказать, что такого вклада, какой вносит работа в газете в копилку человеческого, журналистского и писательского опыта, ни одна творческая командировка, коими очень гордятся наши коллеги-писатели, дать не способна. Поэтому я предлагаю выпить за то...
– выдержал большую паузу, - за то, чтобы Вас, Владлен Константинович, это богатство не соблазнило и Вы никогда бы не покинули наш дружный коллектив.

Ленина простуда не только не прошла, но незаметно переросла в воспаление легких. Сказалось и нервное перенапряжение последнего года, и два часа на холоде, когда она ждала прихода Владика. В итоге всю ее болезнь он просидел дома. Ухаживал за ней, бегал в магази-ны, готовил, занимался с Павликом. Теме не менее, очерк по результатам северной команди-ровки был положен на стол Сверчкову. И вскоре, после доделок и переделок, увидел свет. На гонорар за книгу они купили Лене красивое кольцо, Павлику велосипед, остальное отложили для летнего отдыха. А ему Константин Васильевич за окончание института и за первую книгу сделал сногсшибательный подарок - американский персональный компьютер. Где и как его достал, он не распространялся. Была проблема с отсутствием у компьютера русского шрифта и принтера, но умельцы из отцовского института, ее решили. Владик, полный уверенности (по причине своего знания холодильной техники) пытался освоить это космическое чудо сам, но в итоге были вынужден обратиться к отцу за помощью. Впредь он даже не вспоминал о пишу-щей машинке.

Глава 22

Я цели намечал свои на выбор сам ...

Еще больше он расстроился из-за Северинова после выхода в свет мемуаров Брежнева "Малая Земля", "Возрождение" и "Целина". Ходили слухи о том, что их настоящими авторами являются известные писатели. В редакции об этом тоже много говорили. Фамилии звучали разные, но Северинова среди них не было.

Однажды в книжном магазине, что недалеко от редакции газеты (он любил заходить сюда и раньше, а теперь еще и потому, что там продавалась его "Дорога жизни"), он увидел Илью Замошского. Как раз у полки, где лежала стопка "Дороги жизни". Илья перелистывал его книгу.

– Здравствуй, мой дорогой рецензент!

– Привет писателям!

– Это ж, сколько мы не виделись? Целый год!

– Я звонил, хотел книжку подарить, да не было тебя.

– Так я сначала мотался по своей любимой Сибири, а потом заперся на даче. Новый опус сочинял.

– Сам недавно в Сибири был. в Норильске, Красноярске, Касинске.

– Я про эту поездку знаю. Очерк твой в "Труженике" читал. Только там про Касинск ни слова. А вот о том, что ты книжку издал, не знал. Молодец!

– Теперь, я гляжу, знаешь. Тебе подарить?

– У меня что, не на что купить?

– Тогда, давай подпишу.

Пока подписывал, возле них собралась небольшая группка покупателей. Вряд ли все они хотели приобрести "Дорогу жизни", но, увидев ее автора, решили, что недурно будет иметь ее экземпляр с автографом. Владик смутился, пытался отнекиваться, тем не менее удовлетворил просьбу аж четырех книголюбов. Впервые в жизни! К тому же продавщица сказала, что книга его расходится хорошо. Настроение это только подняло.

– Слушай, - обратился к нему Илья, - ты сейчас куда? Может, в кафешку заскочим? Надо первую книжку обмыть! Я тебя не отпущу!

– Илья, я уже так наобмывался, что смотреть на спиртное не могу...

– Ты что думаешь, я тебя водку пить зову? Я ее сам терпеть не могу. По бокалу вина - и все. Хоть спокойно поговорим.

В кафе до него дошло, с чего у Ильи возникло такое страстное желание поговорить. После обычного обмена информацией о том, как у кого дела дома, на писательском фронте, Илья вдруг неожиданно спросил.

– Ты что, с Севериновым на короткой ноге? Гляжу, он даже предисловие тебе сочинил.

– А я с ним еще со школьных времен знаком.
– Он, можно сказать, первым понял, что я писать могу.

И поведал Илье не только ту, давнюю историю с письмом Северинова, но и то, как встретился с ним спустя годы.

– Да, серьезное у тебя с ним знакомство.

– Серьезное-то серьезное, но в последнее время я что-то его не всегда понимаю...

– Надеюсь, ты Брежневскую трилогию прочитал?

– Прочитал.

– Ну и что скажешь?

– Вроде неплохо написано. Только вот откуда у него время есть книжки писать?

Илья оживился.

– Ты что, разговоров об этом не слышал?

– Почему же? Слышал.

– Думаешь, я про твою дружбу с Севериновым просто так спросил? Не-е-ет! У меня родственник в аппарате СП работает. В курсе всех тамошних тайн и пересудов. Там только и разговоров, что "Малую землю" твой Северинов писал. За это его в секретари двигают.

Выпалив на едином дыхании эту тираду и чрезвычайно довольный возможностью показать свою информированность, он победно взглянул на Владика.

– Каково?

– Илья, что ты хочешь услышать? Что я потрясен? Так, нет. То, что трилогию Брежнев не писал - и коту ясно. И не только тому, который писать умеет. А кто там руку прикладывал, Северинов ли, Петров ли... Какая разница?

Ему вовсе не хотелось предстать перед Ильей этаким крутым разоблачителем Северинова. Для чего и для кого? Все, что он знал о нем, нисколько не противоречило этой новости.

Фронтовик, последовательный приверженец социалистического реализма, сознательно сделавший свои литературные способности источником удовольствий и материальных благ. Сибарит. При случае не гнушающийся проявления неких отцовских чувств к молодым авторам. Но все это ради расширения круга почитателей. Какие свежие краски появились на этом портрете от новости Ильи? Никаких! Оставалось лишь похвалить себя за то, что не пошел у него на поводу при последнем разговоре. Вместе с тем, Влад хорошо понимал, что должность спецкора для него, беспартийного, будет вершиной. Да и хочет ли он на всю жизнь застрять в журналистике? Нет! Это не его выбор. И, как ни обидно признаться, выбор Северинова. Его призвание - литература. Если не для нее, то для чего эти изматывающие годы учебы? Ведь именно из-за нее он едва не потерял семью. Неужели вновь придется, как когда-то в Касинске, совершать крутой поворот - уходить из журналистики? Станет ли от этого легче и проще? Он так много слышал и видел, как гнобила партия талантливых писателей, не поддавшихся искушению связать себя с ней тесными узами. Тех, кто не боялся в своих произведениях той правды жизни, что считается крамолой и диссидентством. В эти часы раздумий Владик не только не знал, готов ли к такой судьбе, но и не ставил перед собой задачи принять какое-либо решение. Однако душа его, получившая мощный нравственный заряд от деда Трофима, не могла успокоиться.