Звезды должны подождать

Я произнес:

— Ага, “Илтон уб рб”, и вам того же, — и продвинулся еще на несколько ярдов, стараясь выглядеть скучающим, когда мужчины обернулись, чтобы посмотреть на меня. Невысокий, коренастый парень в засаленной зеленой баронской форме окинул меня равнодушным взглядом. Мой погодный костюм был достаточно похож на обычный рабочий комбинезон, чтобы я мог продержаться, по крайней мере, несколько минут, как я надеялся. Второй мужчина, откинувшийся к стене на деревянном стуле, даже не повернул головы.

— Эй! — позвал я. — У вас, пташки, есть трехтонный домкрат, который я мог бы одолжить?

Коротышка кисло оглядел меня.

— Ты чей водитель, Мак?

— Герцога Джерси, — сымпровизировал я. — Спустило. Левое заднее. Что за ночка. Сплошные неудачи.

— Джерси не может позволить себе домкрат? — хмыкнул коротышка.

Я подошел к нему и ткнул в него указательным пальцем.

— Он мог бы купить тебя и выпотрошить на алтаре в любую субботу, низкие карманы [18] , — прорычал я. — И он получил бы от этого удовольствие. Он такой.

18

Это старомодное, 30-х годов, насмешливое прозвище для низких парней. Ещё тогда в ходу было выражение “Высокие карманы” — для высоких.

— Неужели нельзя отпустить безобидную шутку без того, чтобы кто-нибудь не заговорил о жертве для алтаря? — запротестовал он. — Хочешь домкрат - бери домкрат.

Мужчина в кресле приоткрыл один глаз и оглядел меня.

— Как долго ты работаешь на Джерси?

— Достаточно долго, чтобы знать, кто распределяет ранги между Джерси и Филли [19] , — сказал я ему и зевнул. Я оглядел просторный гараж с бетонным полом, задержал взгляд на четырех тяжелых машинах с гербами Филадельфии на бортах.

19

Филадельфия

— Где здесь кухня? — потребовал я ответа. Вежливость была бы неправильно понята этими парнями. — Я выпью пару чашек горячего кофе, прежде чем снова отправлюсь в путь.

— Вон там. — указал коротышка. — Один этаж вверх и налево. Скажи повару, что Пинци пригласил тебя...

— Я скажу ему, что меня прислал Джерси, младший, — в гробовой тишине я открыл дверь и вышел.

На этаже было тепло и пахло пряностями. Толстый ковер — даже здесь — приглушал мои шаги. Из кухни, расположенной примерно в сотне футов [20] дальше по коридору, доносился звон кастрюль и посуды. Я подошел к двери в десяти футах от кухни, подергал ручку и заглянул в темную кладовую. Я закрыл дверь, прислонился к ней и стал наблюдать за кухонными дверями, вдыхая запахи, от которых у меня сводило челюсти: жареная птица, запеченный окорок, отбивные на гриле... Сквозь деревянную обшивку я слышал, как тремя этажами выше гремят басы оркестра. Справа была маленькая дверь, вероятно, для выноса мусора. Я подошел и отодвинул засов.

20

30 метров

Прошло пять томительных минут. Затем дверь кухни в конце коридора распахнулась, и в поле зрения появился высокий сутуловатый мужчина в черной ливрее, с блестящей лысиной и небольшим брюшком, держащий поднос на растопыренных пальцах одной руки. Он повернулся, взмахнув черными полами своего короткого смокинга, крикнул что-то за спину и направился к нише, в которой я прятался. Я подождал, пока он пройдет мимо, затем вышел и откашлялся. Он вздрогнул и повернулся ко мне лицом. Он был хорош в своем деле: две дюжины крошечных стаканчиков на подносе стояли ровно. Он моргнул и приготовился возмущаться...

Я показал ему нож, который одолжил мне старик, — с костяной ручкой и шестидюймовым лезвием.

— Только пикни, и я перережу тебе горло, — тихо сказал я. — Поставь поднос на пол.

Он начал пятиться, я поднял нож. Он внимательно рассмотрел его, облизал губы, затем быстро присел и поставил поднос на пол.

— Повернись.

Я шагнул вперед и рубанул его ребром ладони по шее. Он сложился, как двухдолларовый зонтик. Я с трудом открыл дверь кладовой, втащил его внутрь и перешагнул через него, чтобы закрыть дверь. Все было тихо. Я снял с него черный пиджак и брюки, расстегнул жесткую белую манишку и галстук. Он тихо захрапел. Я натянул одежду поверх своего погодного костюма. Она получилась вполне по размеру, так как он был высокого роста и полноват. При свете фонарика я срезал тяжелый плетеный шнур, свисавший с высокого окна, связал им руки и ноги официанта за спиной, спрятал его за ящиком и вышел обратно в холл. По-прежнему тихо. Я попробовал один из напитков, он оказался неплох. Я выпил еще, выбросил пустые бутылки, затем взял поднос и пошел на звуки музыки.

Глава 11

Большой бальный зал был сто ярдов в длину и пятьдесят в ширину, со стенами пыльно-розового, золотого и белого цветов. Высокие окна были затянуты малиновым бархатом, а сводчатый потолок украшали херувимы. На натертом до блеска полу пары в ярких платьях и униформе величественно двигались в такт тяжелому ритму традиционного фокстрота. Все женщины, распределенные строго по одной на каждого мужчину, были молоды и, по моему мнению, довольно привлекательны, не желтофиоли [21] , не дуэньи [22] . Я медленно двинулся вдоль края толпы, высматривая кого-нибудь, кто подходил бы под описание барона — рост пять футов десять дюймов, тонкие черные волосы, острый нос...

21

Wallflower — корабль, долго стоящий у стенки, дама без кавалера.

22

Дуэнья (устар.) — в Испании и испаноязычных странах пожилая женщина, занимающаяся воспитанием и следящая за поведением девушки или молодой женщины-дворянки.

Чья-то рука схватила меня за локоть и развернула к себе, стакан упал с моего подноса и разбился об пол. Невысокий щеголеватый мужчина в черно-белой униформе метрдотеля уставился на меня.

— Что ты себе позволяешь, кретин? — зашипел он.

— Босс, вы роняете на пол настоящие древние запасы, — сказал я ему. Я огляделся, казалось, больше никто не обращал на нас внимания.

— Откуда ты? — прорычал он.

Я открыл было рот, чтобы резко ответить...

— Неважно, все вы одинаковые, — проворчал он. Он с отвращением развел руками. — Подонки, которых они ко мне присылают, — позор для Черных. Эй, ты! Встань! Держи свой поднос гордо и грациозно! Шагай изящно, а не как рыцарь, выходящий на поле боя! И время от времени останавливайся — просто на тот случай, если какой-нибудь знатный гость захочет выпить!

— Само собой, приятель, — сказал я. Я двинулся дальше, уделяя немного больше внимания своему ожиданию. Я увидел множество зеленых мундиров: горохово-зеленых, темно-зеленых, изумрудно-зеленых, но все они были увешаны орденами и медалями. А по словам Бати, Барон отличался спартанской простотой — наверное был неуверен в своей абсолютной власти.

Через каждые несколько ярдов по бокам бального зала были высокие бело-золотые двери. Я заметил одну открытую, и бочком направился к нее, не помешало бы разведать местность...

Сразу за дверью очень крупный часовой в бутылочно-зеленой униформе с семью нашивками преградил мне путь. Он был одет как игрушечный солдатик, но в том, как он держал наготове свой электрошокер, не было ничего игривого. Я подмигнул ему.

— Я подумал, что вы, ребята, возможно, захотите выпить, — прошипел я. — Ром - отличная штука, легкая, как эфир.

Он посмотрел на поднос, облизал губы, но брать не стал.

— Иди обратно, дурак, — прорычал он. — Из-за тебя нас обоих повесят...

— Как хочешь, приятель, — любезно согласился я и начал медленно пятиться к выходу. Как раз перед тем, как дверь между нами закрылась, он взял с подноса стакан. Я обернулся и чуть не столкнулся с высоким, худощавым мужчиной в светло-голубом костюме, дополненном парадной саблей, золотыми лягушками, отделкой из леопардовой кожи, парой белых перчаток до колен, заправленных под эполет, пистолетом в модной кобуре и восемнадцатидюймовой чванской тростью. Он посмотрел на меня так, как старые девы смотрят на грешников.