Фэнтези

Почему в восьмой, спросите вы, когда, судя по количеству прожитых лет, он вроде бы должен идти в седьмой? Объясняю. Дело в том, что Гоша был в некотором роде вундеркиндом, но вундеркиндом особенным, вовсе не похожим на то замученное науками несчастное создание с не по-мальчишески серьезными глазами за толстыми стеклами очков, которое привычно рисует нам наше воображение при слове «вундеркинд». Вовсе нет. Во-первых, Гоша не носил очков по той простой причине, что обладал отличным зрением, и ни…

Пролог, в котором два юных друга, сами того не зная, начинают всю нашу историю Историк ходил в джинсах и пиджаке. Весной веснушчатые восьмиклассницы поглядывали на его широкие плечи, о чем-то таком вздыхали. Но учитель был непреклонен. Он поворачивался спиной, писал на доске непонятные и ненужные восьмиклассницам вещи. Было историку лет двадцать пять. После университета он женился на местной прыщавой дуре, завел ребенка, ждал второго. Понятно было, впрочем, что и жена, и ребенок, и вся эта…

– Поторопись. Расставь все по местам. Затем можешь присоединиться к остальным на лугу. Его лицо светлеет. Он кланяется. Прежде он никогда не кланялся, но я изменился, и люди теперь боятся меня. – Елена, драгоценная моя, я удаляюсь, чтобы надеть свои одежды. Возможно, я буду другим человеком, когда вернусь. Она тяжело вздыхает, она извивается на постели. – О, скорее! Пожалуйста! Ее животная страсть и притягивает меня, и отталкивает. О проклятие! Такого рода вещи я никогда раньше не почитал…

Когда она попыталась заикнуться, что разрешение на раскопки было получено по почте еще на Симароне, ей снисходительно посоветовали внимательней ознакомиться с текстом. Придя в посольство, она извлекла текст, прочитала его и, скрипнув зубами, отшвырнула в угол. В дверь постучали, и на пороге появился невысокий толстенький человек с вечно висящей на кончике носа каплей — господин Неергет, Чрезвычайный и Полномочный посол Республики Таир на Зовросе. — Я вижу, у нас проблема, дорогая, — ласково осведомился…

В тот день настроение у Эгина было отвратительным. Уж очень много хорошего осталось позади и уж очень скучным казался ему город, который и городом-то назвать было стыдно. Одного-единственного двухэтажного здания, исчадия тоже опального и тоже столичного архитектора, недостаточно для того, чтобы называть помойную яму городом. «Пожалуй, внутри этого двухэтажного урода мне и предстоит постепенно забывать, как отирают с меча пыль», – мрачно отметил Эгин, выбираясь из лодки на зыбкие доски крошечной…

Перечитал дважды, но усталость брала свое, мысль автора понять не получалось. Заглянул в атанор и вздох восторга вырвался из груди. Серая пленка разошлась, открыв взору ровную, темную, но блестящую поверхность. Группы звездообразных точек на ней образовывали рисунок ночного неба, складываясь в хорошо известные Якобусу созвездия. Он провел долгие часы на башне, занимаясь астрологическими наблюдениями, и теперь не мог ошибиться. Вот Большая медведица, вот Малая, вот Гончие псы, а тут раскинул крылья…

Он ухмыльнулся, уселся на прогретую еще теплым сентябрьским солнцем землю. – А про меня, как всегда, забыла. – Глодер, не строй из себя младенца. Я уверена, ты своего не упустил. – Это точно,– признался он и пристально посмотрел ей в глаза. Диз слегка напряглась, не понимая смысла этого взгляда, но он развеял ее тревогу, проговорив: – У тебя кровь на лице. – А-а.– Она рассеянно провела тыльной стороной ладони по лбу, размазав грязь.– Да. Надо умыться, наверное. – Зато меч, вижу, ты…

Улица свернула, открыв небольшую округлую площадь. На противоположной ее стороне виднелись развалины заброшенного храма. Среди них непонятно как уцелели статуи, изображающие богов, которым некогда поклонялись в городе. Сила – могучий воин с обломанным мечом. Мудрость – бородатый старец с повязкой на глазах. Любовь – прекрасная девушка без одной руки. Этих богов бросили, сменив на нового, чье око-солнце висит в небесах, чье имя звучит грозно, как удар мечом о щит, а безжалостное сердце требует…

Гедимин подошел к алтарю, поклонился ему. Сухощавые руки поместили рунескрипт, созданный Ольгердом, в центр черной поверхности. – Что же, пришло время, – чужим, низким голосом, сказал Гедимин, и повернулся к ученику. – Ты готов? – Да, – ответил Ольгерд твердо, хотя ноги у него дрожали. – Сейчас, на этом камне, – слова падали тяжело, с треском, словно исполинские льдины. – Ты будешь должен убить меня. – Что? Как? – Ольгерд всполошился. – Учитель, я не смогу! – Так надо, – просто ответил…

Жертва дернулась и осела на землю, подхваченная мгновенно метнувшимися к ней охранниками Я спокойно убрал винтовку в футляр, и медленно отполз к двери, через которую собственно и выбрался на крышу. Отход мой был удачным, и миновав черный ход, через пять минут после выстрела я уже садился в красную «восьмерку» Ильи. Тот аккуратно тронул машину, и пропетляв по дворам мы выбрались на широкое шоссе, и покатили а сторону области. После дела я предпочитал отлеживаться на одной из своих трех дач. На этот…

— Но, Мануэль, зачем вообще нужно ее лепить? — Потому что, сударь, моя мать всегда страшно хотела, чтобы я представлял в этом мире значительную фигуру, и, когда она умирала, я пообещал ей, что сделаю это, и тогда она наложила на меня гейс. — О, разумеется! Но ты уверен, что она имела в виду именно этого истукана? — Да, ибо я часто слышал ее слова, пока рос, и она хотела, чтоб я сделал все возможное, чтобы люди увидели великолепного и восхитительного во всех отношениях молодого человека. Поэтому…

— В самом деле, сударь, ее мнение нельзя повторить, ибо уверен, что вы не привыкли к таким выражениям. — Весьма печально. Боюсь, жена не совсем тебя понимает, Юрген. — Сударь, — говорит пораженный Юрген, — вы умеете читать самые затаенные мысли? Черный господин казался весьма удрученным. Он сжал губы и начал что-то считать на пальцах: когда те двигались, острые ногти сверкали, словно язычки пламени. — Весьма плачевно для тебя, — говорит господин в черном, — оказаться первым человеком, в котором…

Признанные знатоки утверждали, что песни Мадока пусты и им недостает мужественности, на что жены и возлюбленные этих знатоков лишь отвечали, что юноша весьма недурен собой. Так глупые женщины подтверждали неодобрение знатоков. Но самым странным было то, что, тогда как поэтов поддерживает чувство собственного достоинства, юному Мадоку его песни совсем не казались чудесными. Они резали ухо Мадока отсутствием мелодии, которую ему никак не удавалось поймать. И все его песни казались ему пародиями на…

Вскоре я обнаружил, как плохо контролируется склад медикаментов. Никто никогда не знал, сколько лекарств поступает на склад и сколько уходит с него. Были люди, которые гребли наркотики обеими руками. Но не я. Я всегда был осторожен. Я никогда не попадал впросак, до тех пор пока не расслабился и пока удача не изменила мне. Но я еще встану на ноги. Мне всегда это удавалось. Пока больше не могу писать. Рука устала, и карандаш затупился. Не знаю, почему я беспокоюсь. Наверняка кто-нибудь вскоре подберет…

Он повернулся к ней, угрюмый и мрачный, несущий в себе что-то, сразу выделяющее его, что-то невидимое, но безошибочно определяемое Системой. Для своего времени он был динозавром. Не слишком страшным, но все же анахронизмом, вызывающим неловкость. Может быть, даже чреватым опасностью. Большие тучи собираются вокруг маленьких частиц. Он доказал в сторону спальни. – Ты хочешь, чтобы она кончила жизнь в безымянной могиле для бедных? Тебе это больше нравится? Это было последним доводом. Ее лицо сморщилось…

Он обнажил короткое лезвие, полюбовался вязью Старших рун покрывавших клинок. Было в их виде, что-то завораживающее и внушающее невольное уважение. Даже сейчас в лучах заходящего солнца чувствовалась скрытая древняя сила. И сегодняшней ночью она ему понадобится. Аккуратно, не торопясь, он принялся чертить магические знаки вокруг небольшого лагеря. Спешка в этом деле совершено, не уместна. Чуть ошибешься, и последствия могут оказаться фатальны. Внезапно рука его невольно дрогнула, испортив почти…

* * * Утехово большой деревней не было никогда. В лучшие дни – до пожара – было здесь двенадцать дворов. Дети бегали учиться за шесть километров в Лазарцево: там помимо школы и сельмаг имелся, и клуб с библиотекой и бильярдом, и баня общественная. Но вот надо же! Пришло время – сравнялись деревни: что в Утехове два дома осталось жилых, что в Лазарцеве. И будто отодвинулись они друг от друга, не шесть километров разделило их, а все шестьдесят. Прямая дорога заросла, брод через речку тиной затянулся,…

– Почем хоть продаешь-то, Володька, иностранцам работу мою? – Не я продаю. Жена. – Так, чай, знаешь цену-то? – Знаю. Только тебе, дядя Фёдор, не скажу. А то сон потеряешь. – Так, ведь, и так не сплю. – Значит, еще и есть перестанешь… Иногда Фёдор Иванович, устав от монотонной работы, на несколько дней откладывал лозу и с душой мастерил из соломы и тряпок неказистое чучелко. Наряжал его в холстину, из бобов делал глаза, из жёлудя или лесного ореха – нос, на голову нахлобучивал соломенную шляпу,…

А сам Эль начал отдавать распоряжения своим подчинённым: – Васуль, быстро привести лодку в надлежащий вид! Пух! Быстро собрать команду! Оба! Проследить, чтобы команда была не подвыпившая и с улыбочками! Быстро выполнять! Васуль и Пух убежали, а Эль проследовал в офис за Конём Кобыловичем. Офис Эля представлял собой стол в сарае. В том же сарае находились ещё шесть офисов трёх капитанов двух других подводных лодок. Пока остальные капитаны не явились в офисы, Эль быстренько вытащил из чужого стола…

Ветер рвал паруса, веревки и одежду, забрызгивал палубу мелкой водной пылью, так что скоро стало трудно дышать. Моряки торопились зарифить паруса, рыцари забирались под палубу, прибирали те вещи, которые могли быть смыты, пытались успокоить лошадей в трюме. Буря налетела стремительно, вырвала у моряков из рук один из парусов и унесла его прочь. Светлое полотнище изогнулось, словно птица, взмахнувшая крыльями. Волна смыла с корабля все, что не успели убрать, подбила под колени тех, кто не успел повернуться…