Научная фантастика

Подхалим с энтузиазмом замахал руками, давая понять, что можно начинать. Добродушный, почтительный и послушный, он испытывал восторг буквально перед всем на свете и постоянно норовил помочь товарищам. Такое поведение шло вразрез с армейскими привычками, вот почему десантники ненавидели Подхалима и дали ему это прозвище. Правда, Биллу он нравился, поскольку напоминал Трудягу Бигера, который вел себя точно так же. Однако тот, разумеется, был роботом и шпионом чинджеров. – Ладно! – Билл взялся за…

Гвенн нахмурилась, опустила ногу, остановив качели: – Может остаться и кусок Миннеаполиса. – С Робертом, замерзшим, как этот баран. – Какой ты жестокий… ты просто хочешь причинить мне боль! – Ну что ты. – Стоя сзади, он нежно обнял ее за плечи. – Я не хочу причинять тебе боль. Просто ты не должна уходить от реалий. Остались только ты и я. И я тебя люблю. Всем сердцем. Пока он говорил, его руки соскользнули с плеч, двинулись ниже, на упругие округлости. Но Гвенн дернулась, спрыгнула с качелей…

Мы все знакомы с титановой скульптурой этой выдающейся пары, которая установлена на посадочной площадке лунных челноков в море Спокойствия, где они и встретились. Не просто встретились, но и разговорились, поскольку из-за фотонного шторма челнок запоздал на час. Штерн была профессором философии, специализировалась на интуитивной логике. Магнуссон, физик, прославился исследованиями тахионов. Вроде бы у них было мало общего, если не считать академического образования. А уж дисциплины, которым они уделяли…

Я делаю свою работу Я – робот. И этим сказано все. И ничего. На Земле в меня вложили много труда. Серебряная проволока, хромированная сталь, компьютерный мозг. Изготовили машину, меня, машину, разумеется, без души, вот почему я – никто. Я – машина, и мои обязанности – заботиться об этих трех людях. Которые умерли. Но их смерть не означает, что теперь я могу манкировать своими обязанностями. Нет, конечно. Но я – машина очень высокого класса, дорогая машина, поэтому я могу оценить абсурдность того,…

— Коатлики! — крикнул он, и это одно — единственное слово, унесло за собой весь запас воздуха из его легких. Вот она. Вдвое выше любого мужчины. Обе ее змеиные головы наклонены к нему. Глаза пылают красным светом ада. Раздвоенный язык ходит туда-сюда. Она двинулась к нему, и лунный свет упал на ее ожерелье, сделанное из человеческих рук и сердец, на ее юбку из извивающихся змей. Когда двойной рот Коатлики испускал свист, ее живое одеяние начинало шевелиться и вторить ей. Чимал лежал неподвижно.…

— Я всего лишь проводник, — Спингл с трудом подавил усмешку. — А может, стоит немного поубавить пыл, а? Венерианский болотный зверь может бегать, летать, плавать и скакать по веткам. Он осторожен, умен и беспощаден. Никто еще не смог убить его. — Вот я и буду первым, — ответил Лэмб, доставая серый комбинезон и натягивая его на себя. — Охота это наука, где по-настоящему преуспел только я. У меня нет срывов. Дайте-ка мне вон ту маску. Спингл безмолвно протянул ему громадную маску из папье-маше…

Но, в любом случае, не вернулся, это уж точно. Следующим событием было выступление Вячеслава Четверинкина, который под пристальными взглядами телезрителей лично подписал обещание добыть огонь в течение одного месяца и двух дней. Обещание заверили нотариально и положили в банк, выдав Четверинкину пятьсот тысяч национальных рублей под залог обещания. Однако уже утром следующего дня Пятихвостов с групой поддержки издал аналогичное обещание массовым тиражом. Цена экземпляра достигала тридцати национальных…

Та обезьяна, что оставалась последней, работает директором цирка, в котором бывший дрессировщик убирает навоз. Любимое занятие ее – снять штаны и нагадить на только что убранный пол. Когда она встречает бывшего дрессировщика, то ждет, чтобы тот поздоровался первым. По ночам она выходит на манеж и до одурения вертится там под магнитофонную запись дудочки и барабана, и в ее глубоких глазах двумя голубыми искрами дрожит умная печаль. Там, на манеже, она и засыпает, свернувшись клубочком, утомленная…

Мы очень похожи с ним. Порой мне кажется, что мы одно – одно, и лишь в разных смысловых горизонтах. Его лабиринт ничем не отличается от моего и его смерть надвигается столь же неотвратимо, как и моя. Смысл его жизни так же величественен, как и мой. И так же как и я, умирая, он поймет, что прожил не напрасно. Жизненный его путь тяжел и полон неожиданных поворотов, которые не ведут никуда и ни к чему. И в этом есть особенный, пока недоступный мне, смысл. Там будет рай, я знаю. И ничто не исчезнет.…

– Как это не важно? Почему в таком случае, этот Джюб внесен в контракт отдельным пунктом? – Это просто формальность, там у них все помешаны на формальностях. Я совершенно точно знаю, что этот Джюб на цивилизованных планетах не встречается. Нет у нас никакого Джюб. Если хочешь, я транспортирую тебе брошюру. Сразу же заработал нуль-транпортировочный коммутатор и выдал ярко-зеленую брошюрку, озаглавленную: «Общественная система и распорядок дня Периголотичисов с планеты Япус» Вечер этого дня Денис…

– Она хотя бы настоящая? Знающий человек помял купюру в пальцах. – А тебе какая разница? Для продажи это не имеет значения. Последней надеждой оставались грабители с большой дороги. Найдя самую большую дорогу, он вышел около полуночи на пустой автобусной остановке. Большая дорога простиралась направо и налево подобная асфальтовому морю. Ночной ветер мел песок, пахнущий асфальтовыми брызгами. Хотелось петь или хотя бы кричать. Над морем летели асфальтовые чайки и асфальтовые дельфины пенили…

Главным в этих слухах, а Джек мог видеть это своими глазами, — было то, что за горами ничего не было. Нет, он исправит это! Он не может видеть, что там за песком. Пустыня искривлялась вверх и вверх, пока ее край не начинал расплываться. Неба не было. Вместо неба — все та же земля. Это был мир, где не было голубого неба, где его не было совсем, где солнце всегда висело прямо над головой, где тень была только под крышей или около наклонной стены. Когда-то человек мог выпасть через край мира.…

Но через некоторое время грохот прекратился, а ветер стих. Концы крестов перестали светиться. Монахи молча спрятали их в складках плащей, потянулись назад, к лодкам. Четверо обернули погасший, дурно пахнущий камень в черную ткань, уложили на носилки и с трудом понесли к берегу. Впечатление складывалось такое, что плита резко потяжелела. В центре поляны остался только один горбатый монах, согнувшийся под тяжестью неудачи, опиравшийся обеими руками на суковатый посох. Мерзкий запах – все, что осталось…

— Зам. моего начальника Первицкий — заядлый фалерист, который собирает значки, медали и ордена с доисторических времен. Видел бы ты его коллекцию! Это ему презент. Пошли? Калаев взял свою сумку с эмблемой Даль-разведки, окинул рубку печальным взглядом и грустно проговорил: — Это мой последний дальний поход, Игнат. В следующую экспедицию пойдешь с другим командиром. — Не пойду, — улыбнулся Игнат. — Меня ждет Лапарра. Я обещал ему, что вернусь в отдел при первой возможности. — Наземный…

Первыми начали растрескиваться, разваливаться, разрываться, распадаться на куски планеты поменьше – Луна, Меркурий, спутники Юпитера и Сатурна, превращаясь в фонтаны разлетающихся во все стороны осколков. Картина разрушения повторилась даже в деталях, разве что разрыв планет, астероидов и более мелких небесных тел не сопровождался столь масштабными фонтанами огня, как распад звезд. Световых извержений и вспышек было меньше, и после них космосом завладела глубокая всеобъемлющая темнота. И тишина.…

Встречаются уродцы. Как всегда, как везде. Иные заставляют улыбнуться, иные – недоуменно пожать плечами. Любая норма подразумевает возможность отклонения, а значит – уродство. Но и уродцы не схожи между собой. В самой гуще Третьего спирального рукава, во внутренней его части, заполненной сжимающимся газом, миллионами бело-голубых звезд, тысячами холодных гигантов – еще не разогревшихся, погруженных в пылевые облака, возле заурядной белой звезды, согреваемая ее лучами, была найдена планета во всех…

– Точность идентификации девяносто девять и девять, – с призывной хрипотцой мурлыкнула Марта. – Да ну? На сей раз я был поражен не на шутку. Бросил работу, помчался, навис над монитором. – Если это розыгрыш… – Смотри сам. Группа из трех галактик на дальней периферии большого скопления. Одна галактика гигантская, типа эс-бэ, два спиральных рукава, один рукав искажен. Это Туманность Андромеды. Вторая – тоже гигантская, но чуть поменьше. Тип эс-бэ-бэ. Маленькая перемычка, четыре спиральных рукава.…

Всякую годовщину своего воцарения отмечал он реформами. То велит разубрать цветами все гильотины, то смазать их, чтоб не скрипели, то позолотить палаческие мечи, не забывая следить и за тем, чтоб они были остро заточены, из соображений гуманности. Натуру имел он широкую, но расточительства не одобрял, а потому особым указом унифицировал все колья и плахи, винты и шплинты, дыбы и клубы. Казни неблагонадежных - впрочем, нечастые - совершались шумно и пышно, регулярно и стройно, с покаянием и отпущеньем…