Поэзия

Выживший Этот февраль меня немного подугробил, Высосал всю душу и послал далеко, Снегом застлал все ведущие дороги, Время забрал и подмял хорошо. Тихий туман душил беспробудно, Оставив осадок и шрамы внутри. Пальцы немели от холода жутко, Надежда шептала: не сдавайся, смотри! Чувства играли, как метель в хороводе, Так отплясал, что голова вся кругом. Рукопись битая этих пародий То смешила, то подводила итог. Эта зима забрала то, что было. Но не убила – уже хорошо. …

Вот первый снег, влюблённый в планету Земля… «Наивный, добрый первый снег». Он не слушается приказаний самой Зимы – падать вниз – а летит вверх. Любовь – она ведь окрыляет. Обожествляет. Трогательно и лирично стихотворение «Детские сны», где автор передаёт своё отношение к возлюбленной. Она для него – любимое дитя: ведь она «…так мечтала вернуться в детство». В других его стихах он также чувствует себя сильным, великаном, богатырём: ведь женщина – слаба и беззащитна. И потому приходится защищать…

В то время, как немецкая современная лирика опустилась до псевдоинтеллектуального поддельного медведя из зоопарка Цвиккау, стихи Линдеманна действуют как всполохи огней, северное сияние над оазисом ночи. Взрывной заряд, заставляющий сердце биться, полный силы и не ведающий промаха. Это тоннель из криков сгоревшего времени. Современный экзорцизм, ведущий нас по венам нашей души. Эхо, высеченное на стенах нашей боли. Поэзия без оглядки, обороняющая себя. Линдеманн рассказывает о ранах во время измен.…

Туда где жаждут поцелуи. Огнями солнечного света, Смывает день твои ошибки. И если мало будет лета, Нас унесут в мечту улыбки. Нас унесут в мечту улыбки. Нас унесут в мечту улыбки. Огнями солнечного света. Больные дни Больные дни заполнят годы… Срывая маски подлеца,

Крылья Во мне не осталось ни веры, ни дара, Ни сил не сорваться с перил. Но где-то на дне чемодана есть пара Ещё ненадёванных крыл. Во мне не осталось ни прыти, ни пыла, Один только пепел да прах. И солнце остыло, и ветер в затылок. И вдох… или вздох… или взмах… 24 февраля 2017 Новый бог И глас твой – стучит в перепонки. И глаз твой –  Gorilla Gla . И вместо икон – иконки. Айфонный иконостас. Как страшно нам, серым и сирым, В стране беспробудной лжи …

Но выть порою хочешь от тоски. Ну что там горизонт скрывает далями, Сжимая понимания тиски. Ну что там горизонт скрывает далями, Сжимая понимания тиски. И ветер гонит мысли с разворотами, И если потеряешь не догнать. И комарье проносится болотами, И из плохого нужно выбирать. И комарье проносится болотами, И из плохого нужно выбирать. И плаха с топором уже поставлена, И местом лобным станет для тебя. Но запятая кем-то не проставлена, И жизнь тебе по случаю даря.…

Фиксируя подобные во многом парадоксальные формы коммуникации, Лехциер представляет их моделями социального взаимодействия, разворачивающегося в том или ином «пограничном» пространстве»: в случае Стивена – между жизнью и смертью. Надо сказать, что «жизнь» и «смерть» в поэтических текстах Лехциера – не только экзистенциальные данности, как можно было бы подумать, а социальные категории, для обсуждения которых поэт активно использует чужую речь, чьей фактурой буквально заворожен. При этом между повседневной…

5.1.2016 «В зелёном сумраке аллеи…» В зелёном сумраке аллеи — Костёр из белых хризантем… Века – мгновеньями летели, Смутив размеренность систем. В реликтовом сменяли танце Друг друга Солнце и Луна. Как оголтелые паяцы, Кривлялись Кара и Вина. И в этой бесконечной пляске, Ворвавшись в снов круговорот, Пёс возвращает мяч хозяйский, Команду выполнив «Апорт!». И в ожиданьи новой сказки Мир на мгновение замрёт. 2001 «Ночью все кошки серы?..» Ночью все кошки…

Счастья сладостью. Счастья сладостью. И буду дни сомнением терзать (романс) И все, что было мы, с тобой забыли, И ветром улетели от дождя. И где-то там, внутри, еще любили, То, что забыть пока еще нельзя. То, что забыть пока еще нельзя. То, что забыть пока еще нельзя. И тот огонь пылающий ночами,

Чем убиваться по кому-нибудь зря. Я удивляюсь своему поколению — Всенипочемных потребителей благ. Мораль и нравственность для нас потеряны, Над головой развевается вражеский флаг… Мной были познаны Надежда и Вера Под грязью этих «бытовых войн». А сколько раз пилигрим был потерян, Когда искал он свою Любовь… И пускай время для всех – истязатель, Вместо песка засохшая кровь, Ориентир для нас всех – Семья и Создатель, И только вера способна растопить лед. Я подобен…

Исполнители власти бескрайней. И жестокость, и смелость, и честь. Двадцать шесть фигурок из стали Были в Наполеонову весть. Хоть давно уже пали от смерти, Но история помнит их всех. Они были, когда-то, поверье, Они все Бонапартовый смех… «Маршал» – звание не простое, Еще с давних, старых времен На конюшнях служить без отбоя, Маршал раньше был обременён. И ведь только в двенадцатом веке Было звание учреждено, А с семнадцатого века помехи, При Людовике званье ушло.…

То восхищаюсь, то живу в неведеньи, в аду. Мир и во снах и наяву неуловим уму. И в понимании других и в гордости собой мильоны граней, в каждой стих, глоток воды живой. Ломая плоскость бытия, кристалл игру с лучом не прекращает никогда, и в свете мы живём. Все измерения любви стучатся каждый день - когда в себя погружены, не замечаем тень. Когда открыты всем ветрам теряем естество. Души обитель – тот же храм, хранящий всем родство. Вернуть себе…

И все дела своим только в угоду, И челобитным не дает он ходу, И мы уже того достигли дна, Где разбудить нас сможет тишина. И колокольный звон пробудит совесть, Очистит души розовой зарей, И лжи с обманом выплеснем мы помесь, И на зубах оставим злости горечь,

«Ночь плывёт, как дохлая акула…» Ночь плывёт, как дохлая акула, За окном тяжёлым, как скала. И луна на небе в тучке утонула, Весело раздевшись догола. И плывёт, окутанная тёмными клубами. Вяло разевая пьяный рот, Радио бормочет: кто не с нами, Того лишаем шёлковых бород! «Утро настало уже. Наконец-то…» Утро настало уже. Наконец-то. Серое небо не дышит, молчит. Сгрудились сумрачно жухлые стены, Словно за утренним чаем врачи. Вишь, как танцует по улицам швыдко Маршал,…

3 Но шутки в сторону… Больничный, гиперкриз, трясина моего метаболизма… Мы ж не за тем сегодня собрались. Как здорово, что все мы собрались мы! Но как там палестинец, дервиш, брат? Едва не познакомил нас Кондрат… Кто скажет, что чудес на свете нет, ловя бессмертье социальной сетью? Не вышка, а каких-то восемь лет, а также восемьсот ударов плетью. Под натиском поэтов, шариат нашел паллиативный вариант. Я не иду по дну. Я не солдат. Я в будущее загляну едва ли. Мне как-то проще…

Может быть, и мы любили от тоски, И забыли, что кончается ведь край. Опускается росою тишина, Горизонтами застыли облака.

Март 2000 "Что поддержит в тяжёлые, злые минуты?.." Что поддержит в тяжёлые, злые минуты? Надежда: может быть, друг мой – счастлив? Но если я вижу – мой друг плачет, Опускаются руки… 1998 "Нежность моя – полуночное солнце…" Нежность моя – полуночное солнце,    яркая, но обогреть не умеет — Сможешь идти    за неправильным солнцем холодного лета? Речь моя сбивчива, немногословна —    ветер, порывистый северный ветер — Хочешь услышать тихую песню? Мысли мои…

Какой еще нам нужно дури? Слова, намыленные – в тазик, Всю грязь оставить за водой. На равных говорить с судьбой, И чистотой блеснуть нам разик. И тех подвохов и систем, Что мы веками городили, И чтоб про нас не говорили, Себя запутали совсем. В полете фраз достойным жизни, Нет обреченности, понять. Менять себя нужно, менять, Чтобы другие не загрызли. Инстинкты волчьи сохранив, Вгрызаться если – только стаей. А там уже не до деталей, Голодным будешь, коль…

Поужинали люди, спят. А ты: обед, вино! Бит, глядя на бутылку Эм, будешь? Эми Фи. Уходит. Дверь внизу. Стучат Явление 2 Эми у двери, на первом этаже Иду, иду, кто там, ты Брут? Брут, с улицы Да Эми! С корабля на бал! Прости, нарушил вдруг уют, В аэропорте задержал Вульгарный полисмен. Снуют. Убийцу ищут; схож с ним я! Эми, бегая по залу Да где же чёртовы ключи? Брут, под ливнем Пустите! Весь промок, друзья. Бит, громко из спальни Кто там?…