Книги из серии "Рассказы"

Параллельный мир Все дни начинаются одинаково. В семь утра под подушкой громко и назойливо тарахтит будильник. Я протираю глаза, зеваю, задумчиво разглядываю потолок. Потом мои ноги медленно сползают на пол, я потягиваюсь, встаю, делаю несколько рывков руками и иду умываться. Перелом в утреннем ритме моего дня происходит после того, как я надеваю галстук. Многие не любят галстуков, они давят шею, мешают и вообще стесняют движения. Но меня галстук заводит, как шнурок лодочный мотор. Едва я успеваю…

Смерть шахида В один из шумных торговых дней к средиземноморскому порту Акко подошла небольшая двухмачтовая фелюга с серыми полотняными парусами. Она остановилась на рейде вблизи берега в ожидании своей очереди подойти к причалу. На палубу поднялся высокий старец с длинной седой бородой в долгополом черном плаще и высокой островерхой шляпе. Он достал из кожаного чехла-цилиндра большую подзорную трубу, раздвинул ее и направил на берег. Долго не отрывал он глаз от окуляра. В круглой черной оправе…

Старое фото Зарумов лежал на спине, смотрел на небо и готовился к смерти. Она должна была прийти не когда-то там в необозримом будущем, а совсем скоро и в совершенно определенное время: через 2 часа, 32 минуты и 16 секунд. Смерть была запрограммирована с машинной точностью. Именно в этот момент прекратится жизнеобеспечение его автономной капсулы-скафандра, прервется подача воздуха и тепла, нарушится герметизация, и он окажется один на один с чужим мертвым миром вечного безмолвия. Страха…

Дни и ночи слились для меня в один нескончаемый круговорот, но на фоне дикой усталости я чувствовала себя бесконечно счастливой, потому что теперь у меня был свой «сын»! Сын, который любил меня всей душой просто потому, что я существую. Который всегда засыпал и просыпался с улыбкой лишь оттого, что я была рядом. Сын, которому я посвящала себя всю целиком, без остатка… Надо ли говорить, что мой собственный брак вскоре распался. Муж, оставшийся без внимания, и так и не простивший мне потери нашего…

Не буду доискиваться, чья тут вина, да это и не важно. В доме уже царит одиночество; они одиноки даже среди случайных друзей, которых зовут к себе в гости, лишь бы не молчать вдвоем. А может, и потому, что страшатся услышать то, в чем каждый из них не смеет признаться даже самому себе. Теперь лишь случайность, любая, пусть самая нелепая, может вытащить их из этой трясины, куда завело обоих выжидание, но и тогда горький осадок исчезнет нескоро. Или никогда… Она объявила, что устроит вечеринку под…

– Было бы здорово оказаться сейчас в Швейцарии… – В Швейцарии? – Да, в Швейцарии. Там, должно быть, прохладно. Coy за залился смехом: – У тебя губа не дура! – Это страна, куда я больше всего хотел бы поехать. Трое других тоже рассмеялись, и, наверное, никто из них не смог бы сказать, смеется он над каламбуром Соузы или над идеей Барроса. А тот небрежно бросил кости, удовольствовавшись двумя очками, и тут-то и высказал предположение: – А мы бы могли совершить поездку в Швейцарию. – Ого,…

Его передернуло, он вдруг умолк, но тут же заговорил еще резче: – К вину каждый тянется, а к справедливости… Чтоб этот сукин сын, обобравший нас, оставил эти деньги в аптеке. Худшей беды я ему не желаю. Вот моя беда хуже. Он поднес бутылку ко рту, на этот раз его не вытерев, и одним глотком осушил половину. – Черт побери, трястись два дня в поезде, потом на грузовике в поисках работы – и все зря! Ведь там, где я родился, ее не найдешь, хоть тресни! Я не понял, почему он посмотрел именно на меня.…

о тебе – крупный рот, очаровательный в своей неправильности, целуя который я столько раз умирал без всякого сожаления; и, наконец, та огромная любовь, что затерялась на углу какой-то улицы; ей, единственной, я остался верен в своей постоянной неверности; в ней и живой укор, смешение тирании и преданности, и сожаление, которое возродило меня и изменило так, что я сам себя не узнаю; и многие-многие другие, то ли пригрезившиеся мне, то ли живущие в моем воображении или словах… По ним всем и по каждой…

Самые смелые спрашивали, почем ты продаешь фиги; ты отвечала с улыбкой, гордясь, конечно же, восхищеньем ребят из школы. Взяла из корзины фигу, очистила, ловко и красиво, как могла ты одна, босоногая девчонка, и стала есть с таким удовольствием, как будто только того и хотела – не знаю уж чего! – потому что в твоих глазах смеялись удовольствие и обещание. Купить фиги у тебя не мог никто, потому что денег не было, да и нельзя было спуститься вниз к тебе – как было обойти строгий инспекторский надзор?!…

– Не понимаю, о чем вы говорите… сэр. И снова его голос пронзил меня, хоть и был уже почти шепотом. – Почему вы не сразу сказали «сэр», а? Почему? Он не стал дожидаться ответа: – Я скажу вам, почему. Потому что каким-то образом вы догадались, что я намного младше, чем хотел бы считаться. Он кипел от ярости, и, несмотря на его рост и публичный характер сцены, я его боялся. Почему – сам не знал. Просто почувствовал, что – непонятным образом – он может уничтожить меня одним усилием воли. …

– Не пытайтесь гадать, лейтенант Сисакян. Я имею в виду нашу систему реферирования. – Реферирования? – тупо переспросил Сисакян. – Вот именно. Немного предыстории. В 1953 году были организованы Всесоюзный институт научной и технической информации и Институт научной информации – оба находятся в подчинении Академии со мной как директором во главе, хотя, надо признать, в последние годы я переложил там основное бремя забот на своих заместителей. Первый институт публикует еженедельное издание рефератов…

Высокий посетитель нашел себе стул напротив пожилого человека. – Мое время так же ценно, как и ваше. Я не намерен тратить его впустую. – Его глаза уставились на собаку. Он кивнул и перевел их обратно на негостеприимного хозяина. – Вы знакомы с жизнью Роджера Бэкона, английского философа и монаха? Ученый вздохнул, закрыл книгу и положил перед собой на журнальный столик. Закрыв глаза, он сказал: – Родился в 1215-м и умер в возрасте около восьмидесяти лет. Обучался в Оксфорде и Париже, стал профессором.…

– Все десять стоят примерно сорок девять цеххини, эччеленца, – пробормотал он. Марино Гольдини сказал нетерпеливо: – Сьор, вряд ли стоит такому заведению, как мое, беспокоиться из-за такой суммы. Одно только ведение книг… Чужестранец прервал его: – Вы не поняли. Я понимаю, что сумма мала. Однако я хотел бы запросить с вас десять процентов в год и обязуюсь не изымать свой вклад в течение… ста лет. Оба венецианца удивленно подняли брови. – Сто лет, сьор? Возможно, недостаточное знакомство с нашим…

На другом плакате была изображена вечеринка в завершающей стадии. Несколько гостей валялись на полу. Две или три бутылки были опрокинуты. Битые и полупустые стаканы разбросаны по всей комнате. Было сильно накурено, и по крайней мере одна сигара тлела на ковре. Смысл надписи был вроде предыдущей. Я хмыкнул и пошел дальше. Поднимаясь в отдел городских новостей, я столкнулся в лифте с одной из копировальщиц. Папка с заметками в руке, серьезное выражение глаз, которое они сохраняют первый год после…

– Ну и ну, мистер Холмс! Прошло ведь тридцать лет с тех пор, как вы видели меня. В 1903 году мне было всего лишь пять или шесть лет. Я думал, мне придется представляться, быть может, напомнить вам имя моего отца. Хмыкнув, сыщик указал гостю на кресло. – Ни к чему, ни к чему. Я отчетливо помню все подробности того дела, когда имел честь помогать вашему замечательному отцу. Это была… дай Бог памяти… ну да, загадка Глостон-Мэнор. Совершенно верно, загадка Глостон-Мэнор. И потом, уверяю вас, молодой…

– Одевайтесь, товарищ, и следуйте за нами, – сказал он решительно. По крайней мере, они все еще называли его товарищем. В этом, хотелось верить, был некий намек на то, что вина его не слишком велика. Он надел черный костюм. Более старый, чем коричневый, но в нем, как ему казалось, он выглядел внушительней. Невысокий, худощавый, нерешительный, Иосип Пекич был не из тех, кто производит впечатление на окружающих. Он выбрал строгий галстук и белую рубашку, хотя знал, что многие в последнее время…

На плен это не похоже, хотя видимость бывает обманчивой. Несвобода не обязательно должна ассоциироваться со стальными решетками и запорами. Эти три типа в странных одеяниях, опекавшие его, выглядели вполне миролюбиво. Однако Трейси Когсуэлл много чего повидал на своем веку, вращаясь в разных политических сферах, и знал, что милейший добряк, который обожает детей и свой маленький садик, не моргнув, может приговорить тебя к газовой камере или к расстрелу. Мелькнула мысль о побеге. Нет, еще рано.…

От автора: Я передаю эту историю так, как ее услышал, не добавив от себя ни слова. Но должен признаться, что с тех пор, как я повстречал того парня, мои рассказы стали неотразимы для редакторов. Они настолько правдивы, что я и сам в них верю. Ростом он был чуть повыше пяти футов, весил около ста пятнадцати фунтов, а глазами был схож с заблудившимся щенком. При взгляде на лохматую бороденку становилось ясно, что в ней обожает ночевать моль. – Я с удовольствием выпью в вашей компании, – ответил…